Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв

• Название: Стреляй, я уже мертв
• Автор: Хулия Наварро
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Драматургия
• Год: 2016

Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись — это умереть или убить.

В конце XIX века, на последнем этапе царизма в России, семье Цукеров, преследуемой за иудейскую веру, приходится бежать из страны, от кошмара и несправедливости. Прибыв на Землю Обетованную, Самуэль Цукер приобретает землю у арабской семьи Зиядов, возглавляемой Ахмедом. Между ним и Самуэлем возникает тесная связь, крепкая дружба, которая, несмотря на политические и религиозные различия, сохраняется поколение за поколением.

На фоне угроз, мести и многих других страстей жизнь Цукеров и Зиядов сплетается в мозаику предательства и страданий, любви возможной и невозможной, полное удивительных событий совместное существование на территории нетерпимости.

Пронзительная и трогательная хроника, две семейные саги — новый роман Хулии Наварро погружает нас в жизнь реальных людей, которые борются за то, чтобы исполнить свои мечты, которые сами ответственны за выбранный путь.

---

Даниэль так настаивал, что в конце концов Мириам снова завела с Самуэлем разговор о возвращении в Палестину.

— Константин, Вера и Катя завтра уезжают в Лондон, да и ты уже привел в порядок свои дела, — сказала она. — Нам пора возвращаться. К тому же у нас почти не остается времени для детей. Ты не заметил, как выросла Далида? Вся одежда стала ей мала, да и Изекиилю, кстати, тоже. Но все же они еще очень малы, и им нужен дом.

— Вы здесь дома, это и ваш дом, — проворчал Самуэль.

— Это твой дом, а не наш.

— Как ты можешь так говорить? — возмутился Самуэль. — Ты — моя жена, Далида и Изекииль — мои дети, и все, что принадлежит мне, принадлежит и вам. Детям намного лучше в Париже, чем там. Ты ведь и сама заметила, как бойко Изекиль и Далида стали говорить по-французски.

— Ты дал мне слово, Самуэль...

— Ты права, но я еще раз прошу тебя набраться терпения. Я тебе этого не говорил, но собираюсь начать совместное дело с Константином.

Мириам замолчала, расстроившись от услышанного.

— Ты ведь знаешь, что во время своего пребывания в Париже я работал в лаборатории месье Шевалье? Так вот, этот славный человек уже очень стар, а детей у него нет. Он решил продать мне свой бизнес. Лаборатория в отличном состоянии, и цену он предлагает очень хорошую. Таким образом, мы вместе с Константином могли бы продавать лекарства за рубеж. У месье Шевалье есть парочка золотых патентов... Ну, что ты об этом скажешь?

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — пролепетала Мириам, чувствуя, как спазмы скрутили желудок.

— Почему бы нам не остаться в Париже? — продолжал Самуэль. — Нет, я не хочу сказать, что мы останемся здесь навсегда, но хотя бы на какое-то время. Ты же знаешь, у меня достаточно денег, чтобы мы могли жить, ни в чем не нуждаясь, и если я часть средств вложу в лабораторию... Полагаю, что я мог бы отсылать в Палестину кое-какие медикаменты, изготовленные в лаборатории месье Шевалье.

— Но ведь у тебя уже есть собственная лаборатория в Саду Надежды.

— Мириам, я тебя умоляю! Эта лаборатория — просто сарай, четыре стены да крыша. Мы могли там готовить только простейшие лекарства, хотя иногда твой зять Йосси заказывал что-нибудь позатейливее. А я тебе говорю о настоящей лаборатории. Я не фармацевт, я химик, хотя и посвятил себя фармакологии.. Скажу честно: эту идею мне подал не кто иной, как Константин. Я хотел бы попробовать...

— Даниэль хочет вернуться, — ответила Мириам, изо всех сил стараясь взять себя в руки, чтобы не падать духом.

— Так пусть возвращается; Михаил сказал мне, что уезжает, так что Даниэль вполне может к нему присоединиться.

— Ты забываешь, что он — мой сын.

— Ты права, — признал Самуэль. — В таком случае, ему лучше остаться.

— Даниэлю нечего делать в Париже.

— Ты ошибаешься: если я куплю лабораторию месье Шевалье, Даниэль сможет работать там. Он узнает много всего полезного, это ему очень пригодится, когда мы вернемся в Палестину.

— Ты точно уверен, что когда-нибудь захочешь вернуться? — спросила Мириам, боясь услышать ответ.

— Разумеется, да! — воскликнул он. — Только прошу тебя: позволь попробовать себя в этом бизнесе. Ты даже не представляешь, что это для меня значит: вновь встретиться с Константином и Катей... К тому же, признаюсь тебе: впервые за много лет я почувствовал себя в мире с самим собой. В Палестине мы постоянно заняты, у нас просто нет времени, чтобы хоть на минутку погрузиться в собственные мысли. Прошу тебя, Мириам...

И Мириам сдалась. Она знала, что, как бы она ни настаивала, Самуэль все равно не согласится вернуться в Палестину — во всяком случае, сейчас. Сама она готова была с этим смириться, но ее беспокоил Даниэль. Ее старший сын так и не освоился в Париже; он по-прежнему ощущал себя чужим в этом красивом и величественном городе. Друзей он здесь тоже не нашел, да и французский язык давался ему с большим трудом, не в пример младшим, Далиде и Изекиилю. Михаил, к его чести, делал все, чтобы ему помочь, и при любой возможности брал Даниэля с собой на встречи с друзьями детства. Даниэль чувствовал себя намного свободнее в обществе друзей Михаила, чем с теми людьми, что окружали Самуэля; однако и эти молодые французы тоже оставались для него чужими.

Мириам описала Даниэлю сложившуюся ситуацию, не скрывая при этом, что по-настоящему боится потерять мужа.

— Если мы уедем, оставив его здесь, боюсь даже подумать, к чему это может привести, — призналась Мириам. — Встретив Константина и Катю, Самуэль вернулся в прошлое, и сейчас это для него важнее всего.

— Ты хочешь сказать, что они для него важнее, чем ты и дети?

— Не совсем так... Он нас любит, любит нас всех, и тебя он любит тоже — он ведь уже это доказал. Но сейчас он нуждается в обществе своих друзей, к тому же не хочет упускать такую прекрасную возможность приобрести лабораторию у месье Шевалье. Кстати, он сказал, что ты сможешь там работать, это даст тебе возможность продолжить обучение. Что скажешь?

— Я понимаю, что ты не должна уезжать от Самуэля. Он — твой муж. Но ты должна понять меня и позволить мне вернуться. Мое место — в Палестине. Там дядя и тетя, Юдифь и Йосси, кузина Ясмин. Ведь они — единственные наши родственники, которые остались... ну, после того, как убили бабушку.

С минуту они помолчали, вспомнив о своей утрате. Мириам едва сдерживала слезы; после гибели матери в ее душе до сих пор кровоточила рана.

— Но Йосси не сможет присматривать за тобой, — возразила она наконец. — Ему хватает забот с моей сестрой. Юдифь очень больна, а Ясмин разрывается надвое, помогая отцу и ухаживая за матерью. Ты станешь для них обузой.

— А я и не говорю, что собираюсь жить с ними, хотя и буду навещать при любой возможности. Я вернусь в Сад Надежды и снова буду работать с Натаниэлем. Он уже давно уговаривает меня продолжить учебу и даже советует поступить в колледж. Ты же знаешь, что Кася и Руфь относятся ко мне, как к родному сыну.

— Да, но... Я не хочу с тобой расставаться, — расплакалась Мириам.

Но тут вошел Михаил, прервав разговор. Он очень удивился, увидев слезы на глазах Мириам.

— Что случилось? — спросил он.

Глаза Михаила сверкнули гневом, когда ему всё рассказали.

— Самуэль нигде и никогда не останется навсегда, — заявил он. — У него нет родины. Сейчас ему хорошо здесь, потому что после долгой разлуки он наконец-то воссоединился с Константином и Кате, но рано или поздно наступит время, когда он оставит их, чтобы вернуться в Палестину или уехать куда-нибудь еще. Он всегда говорит одно, а делает другое. Он бросил меня, когда я был ребенком и видел в нем единственную опору в жизни. Так вот, знай, Мириам, если ты решишь вернуться в Палестину, он за тобой не поедет. Если ты любишь его, то ты можешь только остаться с ним в Париже, пока он сам не решит вернуться. Что же касается тебя, Даниэль, то если хочешь, можешь поехать со мной. Из Марселя в Палестину каждую неделю отплывает пароход. Я могу купить для тебя билет.

— Меня удивляет, что ты хочешь вернуться в Палестину. Ты богат... Унаследовал кучу денег. К тому же ты почти что француз, ты здесь учился и мог бы стать лучшим скрипачом в мире... — ответил Даниэль.

— Да... Здесь осталось мое детство, моя юность, друзья и мечты... Я ведь мечтал стать великим музыкантом. Здесь я был счастлив с Ириной и Мари. Но когда Ирина вышла замуж за месье Бовуара, я не смог этого вынести, и поэтому уехал с Самуэлем в Палестину, хотя на самом деле готов был уехать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Я даже представить себе не мог, что Палестина окажется для меня такой важной. Порой я задаюсь вопросом, какой же смысл в жизни, полной лишений, которую мы там вели. Но сейчас я хочу жить только там, и нигде больше. Я рад был вернуться в этот город, встретиться с друзьями детства, вновь окунуться в атмосферу этого города со всеми его мелкобуржуазными радостями, в которой я вырос. Да, Париж навсегда останется моим городом. Но именно здесь я понял, как много значит для меня Ясмин. Если бы я мог привезти ее сюда, чтобы жить в Париже с ней вместе... Но это невозможно. Сейчас, когда ее мать тяжело больна, Ясмин не может уехать из Палестины. И теперь я окончательно решил, что женюсь на ней.

Они нежно обнялись. Мириам была тронута словами Михаила, ведь она всегда считала его немного замкнутым, даже угрюмым.

— Я рада, что ты станешь моим племянником, — сказала Мириам. — И уверена, что будешь очень счастлив с Ясмин.

В конце концов, с помощью Михаила Даниэлю удалось убедить мать позволить ему вернуться в Палестину. У Мириам не осталось иного выбора; она была вынуждена либо отпустить сына, либо расстаться с Самуэлем, что было бы для нее еще больнее.

Месяцы сливались в годы, и вот уже наступил 1933 год. Миновало четыре года с тех пор, как они покинули Палестину. Жизнь Мириам и Самуэля катилась по накатанной колее, и они, казалось, были вполне счастливы. Самуэль, как и собирался, купил у месье Шевалье лабораторию и теперь вместе с Константином занимался продажей лекарств в Англию и другие страны Европы, что давало им возможность много путешествовать вместе — как прежде, в далекие годы детства и юности. Месье Шевалье оформил патенты на изготовление лекарственных препаратов, и теперь дело приносило огромную прибыль, особенно после окончания Великой войны.