Иван Папанин - На полюсе (Изд. 1980 г.)

• Название: На полюсе (Изд. 1980 г.)
• Автор: Иван Папанин
• Издательство: Издательство «Детская литература»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1980

Рассказ про полярников станции «Северный полюс — 1» (Папанин, Федоров, Кренкель, Ширшов), художественное описание их экспедиции (дрейф на льдине). Для дошкольного возраста.

---

Вдруг Кренкель заявляет:

— Слушайте, Громов передаёт радиограмму: «Завоевателям Арктики — привет!»

— За привет спасибо, — толковали мы, — а где же он сам?

Потом поняли. Ведь Громову надо лететь в Америку через полюс, а нас уже отнесло от полюса километров на двести.

Так и улетел Громов с нашими подарками в Америку.

НАШ ДОМ

Дни шли за днями. Шесть месяцев мы уже прожили на льдине. Осталось ещё столько же. Но самое трудное впереди. Кончился полярный день. В октябре мы увидели солнце в последний раз. Началась долгая, холодная полярная ночь.

Мы оделись по-зимнему. В палатке стало тесно, потому что наши шубы, малицы, куртки, рукавицы, меховая обувь — всё это занимало много места. Да ещё «тапочки». Так мы называли громадные валенки с отрезанными голенищами. В такой «тапочке» можно свободно купать годовалого младенца. На тапочки напяливались ещё галоши — «пароходы».

Одеваться при нашей тесноте надо было осторожно. Мы всегда помнили: влезая в спальный мешок, не ударься головой об угол стола. Надевая фуфайку, не опрокинь пепельницу и пузырьки Ширшова. Вытягиваясь во весь рост, берегись гайки на потолке.

Входить во «дворец» тоже надо было осторожно. Направо — «кабинет» Кренкеля: радиоприёмники, инструменты, — как бы там чего не смахнуть, не испортить. Налево — самодельный «буфет»; заденешь — всё полетит. На полу ящики Ширшова. Перешагивая через них, гляди в оба. В ящиках драгоценные пробы воды.

Вдоль стены — в два этажа койки. Между койками зыбкий стол. Над лампой — жестянка. Кренкель всегда заполнял эту жестянку звонкой, промёрзшей колбасой. Колбаса там оттаивала, нагревалась. Мы перещеголяли лучшие магазины: у нас была горячая колбаса в любое время. Зато с водой стало плохо. Летом мы страдали оттого, что везде вода. А зимой страдали оттого, что воды нигде не было. Кругом лёд, снег, а воды — ни капельки!

Мы добывали воду из снега. Чтобы приготовить обед, надо было долго растапливать снег на примусе. Поэтому мы воду экономили, берегли.

«ПРОФЕССОР ПО ВСЕМ БОЛЕЗНЯМ»

Среди нас был и доктор: он же заведующий аптекой, и медицинская сестра, и «профессор по всем болезням». Это был Ширшов.

Пётр Петрович учился на доктора всего лишь несколько недель. Перед полётом на полюс он ходил в больницу — смотрел, как делают операции.

Пётр Петрович был сердитым «профессором». Поэтому болеть мы опасались и почти не хворали. «Доктору» пришлось нас лечить всего два-три раза.

Однажды Женя Фёдоров плохо себя почувствовал. Ширшов стал его выслушивать, как настоящий профессор:

— Дышите!

Женя усердно задышал.

— Не дышите!

Женя замер.

— Скажите «а-а»… Покажите язык!

Женя показал.

— Ну-с, так, — сказал «профессор». — Одевайтесь. Всё ясно. Надо поставить банки. Немедленно.

А банки нам дали огромные, в стакан величиной.

«Профессор» развёл страшный факел, чуть не спалил палатку. Сунул факел в банку и сразу приложил её к спине Жени. Кожа у бедного Фёдорова втянулась до самого дна банки. «Профессор» поставил вторую. А на третью у Жени кожи на спине не хватило: она вся втянулась в банки.

Как-то у меня заболела спина.

Я говорю:

— Профессор Ширшов, что-то трудно дышать.

Пётр Петрович взял докторскую трубку, послушал с важным видом.

— Иван Дмитриевич, у тебя внутри что-то хрипит. Надо натереться скипидаром.

Раз доктор говорит — значит, надо. Я разделся, лёг на оленьи шкуры. Ширшов налил себе на руки скипидару. А руки у «профессора», признаться, были не первой чистоты — в копоти, в масле… Вот он стал растирать меня. Что такое? От скипидара руки у «профессора» стали чистые, зато у меня спина стала полосатая, как у зебры. Всё-таки он меня вылечил.

Когда нас выбирали в Верховный Совет СССР, ребята на родине Ширшова, в городе Днепропетровске, распевали:

Все большие, детвора.
Голосуйте за Петра,
За Петра Петровича,
За Ширша Ширшовича!

Нам рассказали об этом по радио, и мы стали величать Петю по-новому: «Профессор Ширшович».

«Профессор» и сам любил сочинять стихи.

Однажды я видел: около палатки стоит Ширшович. Перед ним Весёлый. Ширшов с жаром декламирует:

Что может сравниться
С твоими глазами.
     Мой пёс!
Я вижу, я знаю.
Ты тронут
     До слёз…

И после каждой строчки угощает Весёлого колбасой. Весёлый восторженно виляет хвостом, радуется, и сразу видно, что стихи Ширшова ему по вкусу.

МЕДВЕДИ

Весёлый был настоящий полярник. Он устраивал свои «базы» — закапывал в снег остатки своей еды. Он был умный, толковый пёс, только слегка вороватый: частенько забирался на наши склады. Я его один раз поймал: озираясь, он откапывал мясо.

Я с ним, признаться, не стал церемониться и отлупил как следует.

— Не смей сюда ходить!

Что же он сделал? Пока били, он терпел. А потом обошёл кругом километра на полтора, чтобы следов не заметили, и опять забрался в склад.

Пришлось его привязать к нартам. Но это было тоже плохо. Вот что однажды у нас случилось.

Как-то ночью Кренкель вышел из палатки и вдруг закричал:

— Медведи! Медведица и два медвежонка! Скорей вставайте!

Мы уже спали. Но тут мы оделись в два счёта, выскочили. Видим: Эрнст стреляет в косолапых, а те удирают во всю прыть. Поди лови их!

Что тут было с Весёлым!

Он выл, рвался, метался, тянул за собой тяжёлые нарты. Я быстро отвязал его.

Он пулей понёсся к медведям, но, пока мы подбежали, их уже и след простыл.

Мы вернулись в палатку. А Весёлый долго ещё носился по льдам. Прибежал только через три часа. И всё скулил, жаловался, тёрся у ног, точно он виноват, что упустил медведей.

— Разучились мы охотиться, братки! — сказал я.

— Да, — отозвался Петя, — сейчас неплохо бы поесть свежей медвежатины!

Теодорыч усмехнулся:

— Убили не убили — это неважно. Важно, что мы видели медведицу, да ещё с медвежатами!

Мы стали рассуждать. Если здесь водятся медведи, значит, и нерпы должны быть. Ведь медведи ими питаются. А если есть нерпы, значит, должна быть и рыба. Через несколько дней я увидел в трещине нерпу. «Ну, — думаю, — полакомимся нерпичьей печёнкой». Выстрелил, попал. Но убитую нерпу унесло течением под лёд. Экая досада!

Попадался нам и морской заяц — лахтак. В этом «зайчике» добрых восемнадцать — двадцать пудов.

Однажды я много часов просидел с ружьём у трещины, терпеливо ждал зайца, мечтал: «Вот зайчик покажется, буду угощать товарищей свежей зайчатинкой!»

Долго ждал, весь продрог, но лахтак так и не показался.

Я утешал себя: «Не беда! Зато мы сделали важное открытие. Раньше думали, что на полюсе никакой жизни нет. Даже знаменитый Нансен так думал. Но он ошибался. Сколько всякой живности мы уже здесь видели! Петя каждый день достаёт из морских глубин разных мелких животных. К нам прилетали птицы: чайки, пуночки, чистики… Мы видели лахтака, нерпу, медведей… Жизнь на полюсе есть! Так и запишем!»

Я вернулся в палатку, сел писать дневник. Как начальник станции «Северный полюс», я каждый день записывал всё, что случалось. Иногда от усталости после работы перо вываливалось из рук, но всё равно я писал. Пока не запишу, спать не лягу.

ВЕЛИКИЙ ПРАЗДНИК

7 Ноября 1937 года мы вместе со всей страной праздновали двадцатилетие Великой Октябрьской социалистической революции.

Засверкали бритвы, мыльная пена покрыла лица, запахло одеколоном. Мы впервые побрились как следует.

Вечером, чистенькие, сидели за праздничным «столом». «Стол» ломился от яств. Чего там только не было! И два сорта конфет, и сгущённое молоко, и сыр, и лепёшки, и даже кусочек торта, который мы берегли к празднику.

Пировали до пяти утра. Легли спать. Но в девять часов мы все снова были на ногах. Быстро напились чаю. Скорей к радиоприёмнику, скорей слушать родную Москву!

Десять часов.

И вот мы слышим бой часов на Спасской башне. Молча улыбаемся друг другу.

— Тише, тише! — шепчет Кренкель. — Сейчас военный парад начнётся!

И вот мы слышим громовое «ура» с Красной площади. Играют оркестры, грохочут танки, шумят самолёты.

Тускло горит лампа, в палатке температура ниже нуля, мы сидим закутанные, слушаем передачу из Москвы, и нам кажется, будто мы вместе со всеми на Красной площади.

Потом мы устроили свою демонстрацию. Впереди шёл я, с флагом СССР. За мной, с винтовками, двигались Ширшов. Кренкель и Фёдоров.

Мы прошагали по всей «улице» под красным знаменем.

Я сказал короткую речь:

— Мы далеко. Но мы не оторваны от Родины. Нас любят и нас помнят. Здесь, на дрейфующей льдине, вместе со всем нашим великим народом мы празднуем радостную годовщину.