Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

• Название: Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Типография П. А. Кулиша, в Николаевской улице, в доме г-жи Яценковой
• Жанр: История
• Год: 1857

Предисловие Кулиша:

Недостаток книг по предмету истории, которые могли бы читать с пользою молодые люди, без особенной, специальной цели, чувствуется у нас до сих пор. Причиною тому не столько отсутствие способностей в сочинителях, сколько — несчастная манера все скрашивать перед детьми и выставлять одни добродетели там, где естественно могут быть и пороки. Обыкновенно думают, что молодые люди, увидев низость души в занимающих передовые места в гражданском обществе, или нравственный разврат в целом поколении известной эпохи, потеряют уважение к старшим и любовь к родной национальности, — как будто детский ум только и живет книгами. Перед ним ежедневно раскрывается действительность, во всей поражающей наготе своей, и, не смотря на то, из детей вырастают люди благородные, любящие свое отечество и готовые для блага его на все пожертвования. Низкие страсти и дурные поступки окружающих их людей вовсе не подавляют в их молодых душах стремления к добру. Напротив, раннее уразумение лицемерия, хищности, предательства и других нравственных пороков рождает в них непреодолимое отвращение ко всему недостойному. Кто из людей честных не знает этого по себе?.. Полный веры в святость юношеской натуры, которая изо всего извлечет себе побуждение к стремлениям чистым и возвышенным, издаю свою повесть о том времени, когда упадок нравственных достоинств в русском гражданском обществе открыл простор для низких происков людей своекорыстных и коварных, и поколебал было основы государственной жизни русского народа до степени, близкой к разрушению. Дурное пускай у меня будет дурным, хотя бы оно наводило на моих читателей грусть, что на Руси в старину мало было хорошего. Эта грусть благотворна: она заставит каждого желать сильнее и всеми мерами содействовать, чтобы теперь и на будущее время было хорошего побольше...

---

В январе 1598 года умер Фёдор, к общему горю москвитян, которые любили тихого царя, наследовавшего Грозному, и приписывали благоденствие государства святым его молитвам. Горе царицы Ирины было еще сильнее. Как бы предчувствуя готовящиеся России бедствия, она терзалась мыслью, что она причиною конца царского племени. Патриарх Иов объявил завещание Фёдора; бояре и народ присягнули ей, как самодержавной царице. Но печальная Ирина привыкла смотреть на царственное величие глазами своего покойного супруга; в девятый день по его смерти отказалась от престола, переехала в Новодевичий монастырь и постриглась там, под именем Александры. Пишут, что она, призвав к себе тайно многих сотников и пятидесятников, деньгами и обещаниями склонила их к убеждению воинов и граждан не избирать на царство никого, кроме её брата, который действительно мог один казаться ей способным поддержать благосостояние отечества.

Годунов между тем сам старался об увеличении голосов в свою пользу. Это было тем нужнее, что в народе разнесся слух, будто покойный царь перед кончиною вручил свой скипетр Фёдору Никитичу Романову [13], который, по общему суду, имел ближайшее право на престол. Бесчисленные клевреты правителя рассеялись по всей столице, одним грозя, других склоняя лестными обещаниями, третьим представляя, что Годунов тринадцать лет при Фёдоре счастливо правил государством, что с юношеского возраста он неотлучно находился при великом самодержце, Иоанне Васильевиче, и «от премудрого его царского разума навык государственному чину», что, будучи только правителем, он умел внушать к своей особе иноземным послам уважение, подобающее лицу царственному [14], что выпусти он из рук бразды правления — государство внутри придет в безладье, а извне нападут враждебные соседи. Вдовы и сироты, благодарные Годунову за решение продолжительных тяжеб, от всей души убеждали, кого могли, подавать голоса в пользу своего милостивца. Бояре, обогащенные щедрым правителем и надеясь получить еще более от царя, также сильно ему содействовали. Романовы, Шуйские, Голицыны, при всем сознании своего права на престол, понимали непреодолимость средств Годунова, предвидели неизбежность его воцарения и боялись выставлять царственное свое происхождение, чтоб не подвергнуться его мстительности. Но мало было Годунову добровольного и невольного согласия обитателей столицы, хотя её действия были всегда законом для государства. По его воле, патриарх, под разными предлогами, разослал во все концы России монахов для внушения народу, что престол от сестры естественно переходит к брату и что весь духовный и мирской чин в Москве молят Бога о воцарении Бориса Фёдоровича.

Между тем Годунов сложил с себя заботы правления и удалился в монастырь к сестре — «плакать с нею и молиться о Фёдоре.» Бояре предложили народу присягнуть, до избрания царя на имя верховной думы; но народ не хотел слышать о правлении боярском и признавал над собой одну царицу, не смотря на её пострижение. Когда же ему объявили, что царица, оставя свет, не может заниматься делами царства и что необходимо присягнуть боярам, иначе государство разрушится в безначалии, — тысячи голосов воскликнули: «Пускай же царствует брат её!» Возражать против этого никто не осмелился. Каждый спешил показать усердие к будущему царю, и тот же час главы духовенства и дворянства, в сопровождении народа, отправились в Новодевичий монастырь. Там патриарх, от имени отечества, умолял инокиню Александру благословить брата на царство и прекратить смятение народа, пока враги иноземные не узнали, что Русь без государя. Потом обратился к Борису с самыми убедительными просьбами вступить на престол покойного друга и родственника.

Исполнилось давнее желание Годунова. Сердце его трепетало от радости; но ему нужно было уверить народ, что он никогда не мечтал о державном сане, что, рожденный верным подданным, смотрит на него со страхом и благоговением, что одна преданность воле царской и благу отечества управляла всеми его действиями, что уступает корону знатнейшему и достойнейшему из бояр, а за усердие соотечественников обещает «радеть о государстве не только по-прежнему, но и свыше прежнего.» Все это высказал он с искренностью, в которой трудно было бы усомниться, и решительно отказался от престола. Сколько ни убеждал его патриарх примерами из церковной и светской истории, что Бог неоднократно воздвигал народам царей из ничтожества, сколько ни грозил гневом небесным за презрение молений всего царства, Борис остался непреклонен. Народ разошелся по домам в унынии.

Но патриарх и бояре надеялись еще на собрание земской думы: разослали по всему царству повеления выслать в Москву из каждого города по 8 или 10 выборных от духовенства, от чиновников военных и гражданских, от купцов, мещан и хлебопашцев, для избрания царя. Эти выборные съехались в столицу под влиянием монашеских внушений и были поражены известиями об отказе правителя и о напрасных молениях патриарха Иова, не перестававшего ездить в Новодевичий монастырь и «со слезами» убеждать Бориса тронуться сиротством государства. Народ терялся в недоумении, на кого обратить выбор. Некоторые предлагали Симеона, так называемого царя и великого князя Тверского [15]; другие возражали, что Симеон — перекрещенный татарин, правда, ревностный в благочестии, но что гораздо лучше избрать на царство одноплеменника из потомков древних владетельных князей русских. Столица превратилась в шумное сборище спорщиков. Отсутствие правителя чувствовалось в бессилии судебных мест и в повсеместных беспорядках. В Смоленске, Пскове и в других городах воеводы не слушались один другого и не повиновались предписаниям верховной думы. В добавок ко всему, приверженцы Годунова распустили слух, что татаре вторгнулись в Россию. Ужас распространился в народе. «Кто теперь поведет нас на врага?» восклицали москвичи: «хан будет под Москвою, а мы без царя и защитника!»

В этот важный момент патриарх Иов созвал в Кремле земскую думу, или государственный собор, составленный из знатнейшего духовенства, двора, сановников и людей выборных всех сословий из всех областей. Представив горестное положение государства без государя и отказ Годунова принять царский венец, он просил земский собор «объявить свою мысль и дать совет, кому быть государем», но, не ожидая его мнения и совета, тут же сказал: «А у меня, Иова патриарха, и у всего освященного вселенского собора, и у бояр, и у дворян, и у приказных у всяких людей, и у гостей, и у всех православных христиан, которые есть на Москве, мысль и совет у всех единодушно, что нам, мимо государя Бориса Фёдоровича, иного государя никого не искать и не хотеть.» Ясно, что созвание земского собора было только формою, для утверждения в уме народа справедливости избрания. Ни один голос не возвысился против предложения патриарха. Выборные только затем и были здесь, чтоб сказать да от всего царства. Большая часть собрания, озадаченная прежде отказом Годунова и потерявшись в предположениях, кому царствовать, радовалась теперь искренно, что нашла дорогу, с которой было сбилась. Прочие прикрывали недостаток внутреннего довольства буйным выражением восторга. Похвалам Годунову не было конца. Перебраны были все его добрые свойства, все заслуги отечеству. Бояре превозносили перед народом его деятельность, славили за сохранение царства, за возвышение России в глазах иноземных держав, за усмирение татар и шведов, за обуздание Литвы, за расширение владений русских, за утверждение тишины и правосудия в государстве; выставляли милости его войску и всему народу; припоминали любовь к нему не только покойного царя, но и самого Иоанна Васильевича. В заключение, патриарх напомнил собранию, как Фёдор, после победы над ханом, возложил на Бориса златую царскую гривну (цепь с медальоном) и, исполненный св. духа, прообразовал этим его воцарение, предопределенное небом. Раздались новые клики: «Да здравствует государь наш Борис Фёдорович!» и патриарх повершил великое дело избрания торжественным воззванием: «Глас народа — глас Божий. Буди, что угодно Вседержителю!»

Три дня москвичи молились с патриархом в церквах, чтобы Господь смягчил сердце Бориса и внушил ему желание принять венец Мономахов. Так умел Годунов повернуть всею Москвою: его согласия царствовать народ молил у неба, как величайшей милости! Лукавый честолюбец устроил дела так, чтобы восшествие его на престол казалось, делом самого Неба, в следствие неотступных молений всей собранной в Москве русской земли. Исполняя эту часть, как выразился Карамзин, великого театрального действия, духовенство и вельможи объявили Годунову, что он избран в цари уже не Москвою, а всею Русью; но возвратились к народу опять без успеха. Смиренный избранник ужасался высоты, на которую его возводили, назвал своих просителей искусителями, выслал из монастыря и не велел возвращаться. Мог ли после этого усомниться народ, или по крайней мере большинство его, что мысль о престоле в самом деле никогда не входила в сердце Годунова и что неограниченная власть над соотечественниками, равная на земле Божеской, устрашает его душу, святую и добродетельную? Столь высокое понимание царских обязанностей и святости верховного сана, с одной стороны, по рассчету Годунова, должно было заставить народ смотреть на него, как на единственное сокровище добродетели, а с другой — возвести его будущую царственность на высоту, доступную одному благоговению.