Александр Сегень - Державный

• Название: Державный
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1676-3

Александр Юрьевич Сегень родился в 1959 году в Москве, автор книг «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Тридцать три удовольствия», «Евпраксия», «Древо Жизора», «Тамерлан», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», «Державный», «Поющий король», «Ожидание Ч», «Русский ураган», «Солнце земли Русской», «Поп». Лауреат многих литературных премий. Доцент Литературного института.

Роман Александра Сегеня «Державный» посвящён четырём периодам жизни государя Московского, создателя нового Русского государства, Ивана Васильевича III. При жизни его величали Державным, потомки назвали Великим. Так, наравне с Петром I и Екатериной II мы до сих пор и чтим его как Ивана Великого. Четыре части романа это детство, юность, зрелость и старость Ивана. Детство, связанное с борьбой против Шемяки. Юность война Москвы и Новгорода. Зрелость — великое и победоносное Стояние на Угре, после которого Русь освободилась от ордынского гнёта. Старость — разгром ереси жидовствующих, завершение всех дел.

Роман получил высокую оценку читателей и был удостоен премии Московского правительства и Большой премии Союза писателей.

---

— Василий Иванович, а ты окунаться будешь?

— А как же! Непременно, — отвечал тот.

— Ты ж уже в Рождество купался, — засмеялся Дмитрий Иванович.

— На то он и великий князь, чтобы дважды московские проруби опробывать, — заметил со смехом зять Холмский.

«Будет ли мир между ними?» — грустно подумалось Державному.

Напротив Тайницкой стрельницы на льду реки возвышалась Великая Ердань — четыре толстых столба, окрашенных серебром и покрытых позолоченной крышей, увенчанной крестом. Меж столбами вырублена прорубь длиной и шириной на сажень, а в неё опущена и укреплена бревенчатая клеть глубиной в четыре локтя, чтобы, прыгнув, не провалиться глубоко, а лишь на дно клети. Неподалёку натянут большой шатёр для переодеванья. Когда ступили на лёд, солнце, доселе прятавшееся в облаках, озарило окрестность ясным сиянием.

Началось водоосвящение. В руку Ивану вставили зажжённую свечу, на безветрии она ровно горела. Он, как заворожённый, всё смотрел и смотрел на пламя, и чудилось — вот-вот вместо вителя увидится горящая избушка-клеть с еретиками. Стараясь отвлечься, смотрел на то, как погружают в прорубь серебряные и корсунские хрустальные кресты, прислушивался, как похрустывают и ляскают мелкие льдинки. Вновь взирал на пламя, блеск которого въелся в око, и куда ни глянь — на всём его лиловый отслед.

Красиво пелись тропари. «Глас Господень на водах», потом — «Днесь вод освящается естество» и «Яко человек на реку пришёл еси, Христе Царю». Ивану подумалось, что вот и он, труп ходячий Иван Васильевич, яко человек на реку пришёл. Какая неизмеримая ширь лежит между ним и Богом Живым, какая бездна непроходимая, а гляньте-ка, здесь, в этой точке, на реке Ердани, он и Он сходятся яко человеки!

Доведётся ли увидеть Его?.. Это при таких-то грехах неисчислимых?..

Снова поглядел в пламя свечи и вдруг увидел белого голубя над крабницей, а из крабницы струйку воды, спадающую на чистейший лоб, и почти увидел лицо…

И не заметил, как подступила пора. Только Нил тронул его за локоть, вытащил из руки свечу, сгоревшую до середины, и молвил:

— Пора, Державный!

Ему помогли сойти с носилок, подвели к проруби, оставили в одной сорочице. Нил стоял рядом, слева. А на Ниле, Боже ты мой, какая власяница страшная! Да можно ли носить такую без мучений? Неужто в ней будет окунаться? Нет, снимает. Снял.

— Величаем Тя, Живодавче Христе, нас ради ныне плотию крестившагося от Иоанна в водах Иорданских, — пели все вокруг.

— Ну, царь Иван, — весело сказал Нил Сорский, — со Христом Царём совокупно!

— Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся, — запели люди московские.

Сын Вася взял под правый локоть, Нил — под левый, и — удивления достойно, до чего же вода показалась не холодной, а… весёлой, пронзительной, щекотной, будто озорной детский смех. Иван с головой окунулся, задвигал обеими руками — обеими! И левая, неживая нога тоже словно бы забултыхалась там, в воде крещенской.

— Отец! Как ты? Отец! — спрашивал Василий в самое ухо.

— Облекаюсь! — само собой сорвалось с губ Державного.

Он мог и долго ещё пробыть в Ердани, но его уже выхватывали и вытаскивали из воды на лёд.

—…во Христа-а-а-а облекостеся, аллилуи-и-я! — пело всё кругом. Пело и сияло.

На льду встречал его игумен Иосиф. Лицо встревоженное. Отчего же сей-то волнуется за жизнь великого князя? Умри Иван, вольно станет Иосифу еретиков выискивать да жечь.

— Как ты, Державный? — спросил Волоцкий игумен.

— Облёкся во Христа, — ответил Иван, шагая правой ногой и чуть-чуть двигая левой. — Осифе! Вот бы и Геннадия окунуть!

Вмиг улетучилось всё плохое, что таилось в душе против Иосифа и Геннадия. А кто приучил всех именовать его Державным? Он, Иосиф. А Геннадий… Кто может быть ближе Геннадия? И как такое может продолжаться, что он и государь — недруги?

С Ивана уже сняли сорочицу, растирали шерстяными ширинками. Дьяк Андрей сказал:

— Каково гусиный жирок помогает!

— Не жирок, Андрюша, не жирок! — весело возразил Нил Сорский. — Благодать Господня!

Этот уже вновь в своей власянице, на которую неуютно смотреть. Гребешком расчёсывает редкие власы на затылке, бороду. Ивана стали одевать — сухую рубашку, исподницу, чулки, сапоги, кафтан, ферязь. А Нил так в одной верижке и топчется босиком на снегу, покряхтывает, подпевает вместе со всеми «Елицы».

— Погодите шубу-то, — отстранил от себя Иван огромную, как дом, одежду на медвежьем меху. — Я ещё замёрзнуть не успел. Жарко.

— Ну что, царь Иван, снова горяч стал, а не токмо тепл? — продолжал веселиться Сорский авва.

Редко кто Ивана царём именовал. Когда внука Дмитрия семь лет назад в Успенском соборе на великое княженье венчали, митрополит по свершении обряда, поздравляя Ивана, во всеуслышание объявил, помнится, что-то такое, с царём…

Вдруг Иосиф, будто читая мысли Ивана, слово в слово повторил те слова, произнесённые митрополитом семь лет тому назад:

— Божьего милостию радуйся и здравствуй, преславный царю Иване, великий княже всея Руси, самодержче!

Иван Васильевич глянул на него, вздрогнув. Иосиф только что вылез из Ердани и стоял в одном подряснике, как и Нил, босиком на снегу.

— Разве ж я царь?.. — пробормотал Иван. — Царь — на небе.

— А ты царь на земле, — твёрдо сказал Иосиф. — Ибо несть ныне иного царя. Греческого агаряне свергли, ордынского мы давно уж прогнали и не признаем. Стало быть, ты — царь. Надобно тебе, Державный, венчаться по царскому чину.

Постельничий Иван Море тут не ко времени взмолился:

— Хотя бы тафейку бы на голову, государь! Непокрытое чело, застудишь мозги.

Иван грозно на него зыркнул, но тафью всё же взял, надел на голову.

— И шапку бы…

— Отвяжись ты, шлея!

Иван посмотрел на Нила, встретился с ответным, испытующим взглядом старца. Вот вам и ещё один повод для разногласий: Нил зовёт в скит, а Иосиф — на царство. А сейчас Ивану так было бодро и звонко во всём теле, что можно хоть куда — хоть в цари, хоть в верижные отшельники.

Погоди, можно ведь и не отвечать пока ни тому, ни другому.

— Осифе! Ниле! — сказал Державный. — Помиритесь!

— Мы и не враждовали, — сказал Иосиф. — Разве мы враги с тобой, Ниле-отшельниче?

— Во Христе братья, как можем врагами слыть? — отвечал старец.

— Обнимитесь же! — приказал Иван.

Иосиф и Нил обнялись и троекратно расцеловались.

— Ну и власяница же у тебя! — покряхтел Иосиф.

— Мне уже не годится, — отвечал Нил. — О новой мечтаю.

— Признаете, что нет меж вами разногласий? — продолжал мирить светочей Православия государь.

— Признаю, ежели Иосиф пообещает не жечь больше, а слушать советов кирилловских старцев, — молвил Нил Сорский.

— Пообещаю, — сказал в свою очередь Иосиф Волоцкий, — ежели Нил признает, что не напрасно мы сожгли головку змеи-ереси.

— Что ж… — Нил нахмурился, затем усмехнулся: — Когда Державный в Ердань окунулся, слышал я собственными ушами, как в теле его, погасая, зашипели огни костров. Отшипели и потухли. Признаю, Осифе, что была на то Божья воля — пожечь жидовствующих. Обещай теперь ты!

— Согласен терпеть новых еретиков и не жечь, а томить в темницах, доколе не раскаются или не сдохнут, — хмуро произнёс Иосиф.

— Исполать вам, старцы мои! — радостно воскликнул Иван, совершивший чудесное примирение.

— Ты спрашивал о Геннадии, Державный, — сказал Иосиф. — Он при смерти. Умирает.

— Да ведь и я ещё вчера умирал! — воскликнул государь Иван Третий. — Хочу его видеть.

— Захочет ли он? — сомнительно покачал головой Волоцкий игумен.

Глава одиннадцатая ГЛАВНАЯ МОСКОВСКАЯ НЕВЕСТУШКА

Великокняжеский казначей грек Юрий Дмитриевич Траханиот, стоя неподалёку от Сабуровых, то и дело поглядывал на Солошу, недобро косился на неё. И Солоша, Соломония Юрьевна, видела его косые взоры и внутренне ликовала. Дочь Траханиота тоже была дивной красавицей, и ещё не так давно, до знаменитых смотрин, Юрий Дмитриевич мечтал породниться с великим князем Василием и был почти полностью уверен, что Василий выберет себе в жёны казначеичну. Траханиоты приехали на Москву вместе с покойной деспиной Софьей Фоминичной, занимали при великокняжеском дворе высокие должности. Юрий Дмитриевич женился на москвичке, и дети у него от греко-русского брака выходили редкостной красоты. И не глупые. Во всём подходящие для дальнейшего счастливого процветания семейства.

Ан нет! Не вышло. Василий возьми да и выбери себе в невесты её — Соломонию, привезённую на смотрины из Переславля.

Сабуровы вели свой род от татарского мурзы Чета, перешедшего на службу к Ивану Калите и принявшего Православие. Нынешнему семейному прозванию дал основу известный своей храбростью боярин Фёдор. Он, сказывают, любил поговорку о себе: «Меня увидишь — сабура не потребуется», — имея в виду слабительные свойства сгущённого сабурового сока. В славной Куликовской битве Фёдор Сабур предостаточно проявил свою доблесть, и якобы сам Дмитрий Донской при виде какого-то обгадившегося фрязина-генуэзца, из тех, что шли на Русь на стороне Мамая, со смехом промолвил: «Вона как наш Сабур действует». От того Фёдора Сабура и пошли Сабуровы.