Александр Сегень - Державный

• Название: Державный
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1676-3

Александр Юрьевич Сегень родился в 1959 году в Москве, автор книг «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Тридцать три удовольствия», «Евпраксия», «Древо Жизора», «Тамерлан», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», «Державный», «Поющий король», «Ожидание Ч», «Русский ураган», «Солнце земли Русской», «Поп». Лауреат многих литературных премий. Доцент Литературного института.

Роман Александра Сегеня «Державный» посвящён четырём периодам жизни государя Московского, создателя нового Русского государства, Ивана Васильевича III. При жизни его величали Державным, потомки назвали Великим. Так, наравне с Петром I и Екатериной II мы до сих пор и чтим его как Ивана Великого. Четыре части романа это детство, юность, зрелость и старость Ивана. Детство, связанное с борьбой против Шемяки. Юность война Москвы и Новгорода. Зрелость — великое и победоносное Стояние на Угре, после которого Русь освободилась от ордынского гнёта. Старость — разгром ереси жидовствующих, завершение всех дел.

Роман получил высокую оценку читателей и был удостоен премии Московского правительства и Большой премии Союза писателей.

---

Соблюдая предписания Леона, Иван Иванович год от года становился всё полнее и полнее. К тому же он обожал мясо и, грешным делом, рад был, что не надобно столь много поститься, как требует Церковь. Другое предписание Леона также было ему по душе — лекарь советовал до поры до времени не женить княжича, по крайней мере, лет до тридцати. А Ивану и не хотелось жениться. Когда припирало, он с друзьями хаживал к весёлкам, как в кругу его сверстников тогда называли волочаек. Разумеется, тайком от отца, мачехи и бабки, но они, как недавно выяснилось, и так все знали о его похождениях.

Здесь, в Резвани, весёлки тоже водились…

— Князь Данила Васильевич пожаловали, — сообщил Морозов.

— Один?

— Войско с ним.

Боярин Щеня-Патрикеев, пышноусый и кудрявобородый красавец, подъехал на белом коне к Ивану Ивановичу. Кочеток радостно заржал, будто при встрече с любезным другом.

— Белые нравятся? — потрепал своего коня по загривку княжич. — Здрав буди, Данило Васильевичу!

— И тебе здравия, храбрый Иване Ивановичу! — ответил Щеня. — Держишься?

— Как видишь, отбили агарян от берега, глянь, сколько их там понасыпано. А скольких Угра в Оку понесла — без счета.

— Кажись, перестраиваются, — сказал Щеня, рассматривая противоположный берег, где среди ордынских порядков наблюдалось живое передвижение. — Снова будут сигать. Я тридцать две сотни привёл тебе в помощь. Пищальники наши на всякий случай там остались, а лучников три сотни пришли со мной. Отборнейшие стрелки.

— Василий Андреевич! — кликнул княжич своего верного слугу, Василья Оболенского-Репу. — Прикажи подать нам медку. Того, вчерашнего, который в нос лучше всякой пушки палит.

Распорядившись насчёт напитка, слуга обратился к Щене:

— Данило Василия! Прикажи дитяте не ходить больше на ворога!

— Ходил?!

— Да как же не ходил! В самую кровогущу полез. Я, старой, отсюда смотрел, сердце треснуло. Шелом-то у него, глянь, помятый. Лихач! Но — до чего ж доблий воин! Десятерых зарубил. Вострие клевца всё в кровище.

— Десятерых?!

— Не слушай их, болярин, — махнул рукой Иван Иванович. — Еле-еле одного завалил. О, отведай медок! Мозги прошибает!

— Спасибо-ста. Стало быть, тут они полезли, Фатьмины дети… Ох, и правда, каково шибает!.. Кхе-е! — Щеня тщательно утёр усищи. — Может статься, зря мы там под Якшуновом стоим. Обманул нас Ахмут.

— А я давно говорил, что он тут полезет, — самодовольно заметил Иван Иванович.

— Эх, мало я воев привёл, маловато!

— Ничего, я покамест своими тюфяками побиваю поганых.

— Долго на тюфяках не продержишься. Как разъярится Ахмут да переберётся на наш берег — тут держись. Хорошо бы нам сейчас самим большими силами кинуться на их берег и гам сразиться.

— Не можно, — вздохнул Иван Иванович. — Государь не велел.

— Верно, — в свою очередь тоже вздохнул Щеня. — А зря.

— И вовсе не зря, — вмешался Репа. — Зело премудрый умысел. Заманить басурман на наш берег да со всех сторон их тут жучить. Умнее государя нашего несть никого. Подумать, какие тенёта на поганого царя понаставил — не в двадцать ячей, а двадцати раз по двадцать. И главное, что я думаю, Ахмут-царь — волк матёрый, сведомый, смотри, как долго принюхивается, боясь попасть в ловушку; поймёт он рано иль поздно, что нельзя ему лезть на рожон — поймают и сдерут шкуру. Уйдёт он, помяните моё слово.

— Старая репа, давно сварена, а ещё пахнет, — похвалил Василия Андреевича воевода Щеня. — Честно говоря, я тоже так думаю, как ты. Конечно, государь ожидает большой битвы с Ахмутом, но ещё больше надеется на то, что тот смекнёт и отвалится восвояси. Числом-то мы теперь равны с татарами, а в оружии сильнее и духом крепче. А Казимир — не дурак, не явится с подмогою. К тому же и его недремно ждут между Можайском и Вязьмою.

Княжич, слушая Репу и Щеню, с гордостью подумал об отце. Теперь ему приятно было гордиться отцом, после того как он, сын, своею рукой дрался с татарами, прогнал их с земли Русской и ещё будет гнать и гнать, покуда не загонит за самый Итиль-Волгу. Вспомнилась и деспина Софья. Иван Иванович усмехнулся, представив себе, как он явится на Москве, и как его будут чествовать за смелость, и как мачеха, которая бегала с казной на Белоозеро, пожалеет, что не он её родной сын. Она, в общем-то, хорошая, и Ивану грех на неё жаловаться. Никогда она его ничем не обидела. Наоборот, всегда старалась приласкать. Зная, что он лакомка, приказывала готовить для него особые изысканные яства, когда он трапезничал в её обществе. Всё пыталась приохотить его к чтению книг, до коих сама страстная охотница, и он в последнее время даже стал находить удовольствие в чтении, прочёл «Строфокамила» и «Дедешу» — до чего ж необычно, никак на жизнь не похоже, а завлекательно. Вот вернётся на Москву, станет ещё что-нибудь читать. Скорее бы возвернуться. Хотя и здесь до чего ж весело! Нет, всему своё время. Хорошо бы всё-таки не ушёл царь Ахмат, а была бы великая битва, как сиятельного Димитрия Донского с Мамаем. Хорошо бы ещё самому поучаствовать в рукопашной и убить ещё нескольких вразей, и чтоб ранило, но не до смерти…

Иван Иванович размечтался, а тем временем на противоположном берегу татары вновь начали наступление на переправу. Видимо, Ахмат заменил одни свои тьмы[145] на другие, более смелые.

— Всё ж непонятно, — сказал Морозов, — взаправду хочет Ахмет в этом месте переправиться или для отвода глаз рыпается.

— Что же наряд наш молчит? — оглянулся Иван Иванович на пушки.

Внезапный порыв холодного осеннего ветра зашатал растущую поблизости высоченную берёзу, срывая с неё последние жухлые листочки и стремительно неся их в сторону наступающих татар, будто указуя пушкарям, куда нужно бить. В следующий миг грянули залпы орудий.

Глава десятая ЕПИТРАХИЛЬ

В Мятлеве было тихо, скучно. Только и оставалось, что есть да спать целыми днями. И Андрей Васильевич с чистым сердцем предался этим своим излюбленным занятиям, полагая, что уже заслужил отдых. Он съездил вместе с великим князем на Москву, где был сожжён Посад, затем через три дня выступил с Иваном из Красного Села, ведя подкрепление, состоящее из пяти тысяч всадников и десяти тысяч пехоты. В субботу они уже были в Кременце — главной ставке великого князя. Эта крепость находилась на равном удалении от Калуги и устья Угры, где был Ахмат, и от Вязьмы, откуда ожидали возможного нападения литовцев, связанных с Ордой договором о совместных действиях против Москвы. Отсюда хорошо просматривалась вся зловещая округа войны, лучшей точки обзора нельзя было придумать. По замыслу Ивана, в случае переправы Ахмата на наш берег все войска, растянутые вдоль Угры и Оки, должны были молниеносно стянуться сюда, заманить ордынского царя к Кременцу и здесь дать решительное сражение. Холмистые, покрытые лесами берега реки Лужи были неудобны для татарской конницы и удобны для нас.

Но это — если Ахмат всё же решится прорвать русскую оборону на Угре. А он, Бог даст, не решится. Правда, по прибытии в Кременец великий князь и его меньший брат узнали о первых перестрелках, начавшихся в разных местах Угры. В донесениях говорилось, что наши орудия разили метко, а татарские стрелы мало вреда наносили. Не дав брату и дня отдохнуть в Кременце, государь приказал Андрею Васильевичу идти с войском на Медынь и далее — на запад, в Мятлево, и там стоять, зорко наблюдая за берегами Угры, лежащими к западу. Участок опасный — здесь мог и Казимир объявиться, идя на соединение с Ахматом, да и сам царь ордынский мог бросить пару туменов для неожиданного прорыва.

До чего ж хороши места вокруг Мятлева! Речки спокойные, многорыбные — Шаня, Нерошка, Изверь. Леса полны зверя самого разнообразного. Поля, знаменитые своим непревзойдённым мятлевским льном, обильные урожаи которого издавна собирали тут. И всё это — выморочный удел покойничка Юрья Васильевича. Не зря братья так злятся на великого князя, что всё себе захапал. Андрей Васильевич тоже бы злился, да Бог не дал ему злобности, к тому ж ленив он, увалень эдакий, хозяйство вести не умеет, весь в долгах у государя. Шутка ли сказать — тридцать тысяч рублей должен! Но сей долг можно уж и не считать долгом, поскольку есть уговор, скреплённый завещанием Андрея Меньшого, в котором все его уделы после смерти достанутся великому князю Московскому, государю Ивану Васильевичу.

Князю Андрею в этом году исполнилось двадцать восемь лет. Был он холост, да не по каким-то там соображениям холост, а попросту потому, что ленив. Женщин он стеснялся и предпочёл бы, чтоб его отношения с ними всегда были такими же, как с милой матушкой, Марьей Ярославной. Она его жалела за непутёвость, любила и ласкала больше, чем кого бы то ни было из детей своих. Понимала, что есть люди, как Иван, — которым всё нужно, весь мир, весь простор от размаха до размаха, а есть такие, как Андрей, — им в самой малой малости радость и счастье, лишь бы все друг друга любили и никто никого не трогал. В маленькой церквушке им уютнее с Боженькой, нежели в соборном храме пред грозными очами Вседержителя Бога. В спокойном и тихом селе, как вот это Мятлево, блаженнее, чем за великокняжеским пиром в стольном граде Москве.