Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

• Название: Мисс Равенел уходит к северянам
• Автор: Джон Дефорест
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1972

---

Колберн со всей серьезностью совещался по этому поводу с друзьями и с доктором Равенелом. Доктор сразу, от всей души одобрил воинственность своего молодого друга.

— Столь благородная цель, быть может, не встретится больше вам за всю вашу жизнь, — так сказал доктор. — Подумайте, лично участвовать в спасении республики, в уничтожении рабства! Высочайшая честь, какой не знали ни греки, ни римляне. Как это горько, что я не молод, не воин в душе и не могу быть полезен своими знаниями. Согласен в землю хоть завтра, если на моей надгробной плите будет начертано: «Он умер, освобождая рабов».

— Прошу тебя, перестань, — взмолилась вошедшая Лили, услышав последнюю фразу доктора. — При чем тут надгробные плиты? Вы еще все хлебнете горя с этим аболиционизмом. И будь ты логичнее, папа, ты не был бы столь заклятым противником рабства. Ты стал им за эти пять лет.

— Все так, — сказал доктор, — но это не значит, что я не прав. Действительно, пять лет назад я был не таким. Но человечество шествует, моя дорогая, от варварства к цивилизации, и притом неустанно меняется. А что полезно роду людскому, полезно и индивидууму. Я ненавижу последовательность ради последовательности. Держаться прежнего мнения лишь потому, что когда-то считал его верным, — попросту глупо, все равно как подросшему крабу втискиваться в старую раковину, вместо того чтобы искать себе новую, по своему росту. А что, если змеи откажутся менять прошлогоднюю кожу? По счастью, в животном мире таких дураков нет. Наша глупость чисто людская.

— Да, мир меняется, — согласился с ним Колберн. — Мы, например, в Новом Бостоне считаемся консерваторами. Но наши новобостонские пуританские предки присудили бы нас к бичеванию как нарушителей дня субботнего и вольнодумцев. Боюсь, что и мы сурово осудим наших праправнуков, если до них доберемся.

— Слабые души боятся больших перемен, их пугает прогресс, — сказал доктор. — Вот вам забавный случай. Три года тому назад я проезжал по Джорджии. Передо мной на скамье сидел «белый бедняк». Он ехал в поезде, видимо, первый раз в жизни и вообще только еще приучался ходить на задних ногах. Поезд подъехал к мосту через реку. Мост очень узкий, без боковых оград и покрытия, так что нужно сидеть у окна, чтобы его разглядеть. А сосед мой сидел у прохода, далеко от окна. Я видел, как он воззрился на реку, потом отвернулся, заерзал на месте и вдруг повалился без чувств. Мы все к нему кинулись, дали выпить спиртного (виски у всех там с собой), привели постепенно в чувство. И первый вопрос его был: «Ну как, мы на той стороне?» Ему попритчилось, видите ли, что машинист берет реку с разбега. Не таковы ли невежды и робкие души сейчас, когда речь идет об историческом ходе нашей страны, всего человечества. Они не видят моста, боятся лететь по воздуху, от ужаса падают в обморок.

Колберн захохотал от души, как уже хохотали многие над этой старой-престарой историей.

— Скажу еще от себя, — заявил он, — что на поезде нашей истории мы не просто пассажиры, нет, мы части локомотива. Я, например, должен действовать, быть рычагом или поршнем. Просто жажду активного действия, сгораю от нетерпения. И не знаю, что предпринять. И уверен, что сам я тому виной, а не обстоятельства. Я как тот господин, который все время старался подпрыгнуть повыше, но так и не смог ничего увидеть, потому что глаза ему заслонял его слишком высокий воротничок.

— Отлично вас понимаю. Знакомая ситуация. Не раз, а особенно в юности, мне ужасно хотелось стать сочинителем, хотя я не знал решительно о чем написать. Душа у меня пылала; я брал бумагу, перо, чернила; я жаждал начать, приступить к сочинению, но что сочинить — не знал. Посидев, пораздумав, я поднимался со стула. С чем был, с тем и вставал. Это вроде зарницы. Вспышки, сияние в небе, но ни дождя, ни грома; никаких откровений свыше. Впрочем, ваши стремления реальны и, конечно, осуществятся. В этой войне хватит дела для всех.

— Не знаю, — сказал Колберн. — Шестой и седьмой полки уже полностью укомплектованы. Говорят, не осталось даже лейтенантских вакансий.

— А если набрать отдельную роту?

— Но куда, в какой полк? И будет ли время набрать эту роту? По правде сказать, я боюсь, что через полгода война уже кончится.

Лили метнула на Колберна быстрый взгляд, словно хотела сказать; ((Война продлится еще сорок лет! Вот увидите». Но, как видно, сочла это невеликодушным и усилием воли сдержалась.

— Странный вы патриот, — рассмеялся доктор. — Но позвольте заверить вас, мистер Колберн, ваши страхи напрасны. Еще надобны будут полки и полки.

Лили кивнула отцу, выражая свое согласие, но опять промолчала; она еще помнила о Булл-Ране и о своем бестактном воинственном кличе.

— Южная олигархия, — продолжал свою мысль доктор. — Это крепкий орешек. С тираническими режимами не так-то легко совладать.

— Хотел бы я знать, где сейчас подполковник Картер? — подумал вслух Колберн. — Шесть недель назад его взяли в плен. Словно шесть лет прошло.

Вскинув голову с видимым интересом, мисс Равенел бросила взгляд на отца и вернулась к своему рукоделию. Доктор поморщился, давая понять, что он невысокого мнения о подполковнике Картере.

— Доблестный офицер, — сказал Колберн. — Командование высоко оценило его действия при Булл-Ране.

— Уверен, что вы воевали бы не хуже его.

Колберн только лишь рассмеялся при этом предположении.

— Да, как и всякий другой разумный, порядочный человек, — настаивал Равенел. — О Картере я могу рассказать вам решительно все, как если бы знал его близко двадцать пять лет. Не забывайте, что я изучил эту породу. Картер из тех, кого мы, южане, обуянные варварской гордостью, зовем джентльменами южной школы. Типичный плантатор из Сент-Доменика. И нуждается, как и они, в постоянном присмотре. Расскажу вам одну историю. Однажды в Северной Каролине, в геологической экспедиции, я поздно ночью искал ночлега. У придорожного кабака (они называют их там тавернами) я повстречал очень странную пару. Человека и гуся. Человек был вдребезги пьян, но гусь был вполне трезвым. Человек шатался, гусь шел твердой походкой. Время от времени он останавливался, поворачивал голову и кричал: «Га-га-га», словно подбадривая своего компаньона. Светила луна, и их было отлично видно. Я ночевал в таверне, там мне все разъяснили. Гусь был ручной и души не чаял в своем вечно пьяном хозяине. Тот каждый вечер, напившись без меры, засыпал на лавке в таверне. В полночь являлся гусь и кричал: «Га-га-га!» Кабатчик расталкивал пьяницу: «Гусь пришел за тобой». Тот поднимался и шел домой под опекой своего разумного друга. Если он по пути падал и не в силах был встать, гусь гоготал отчаянно, призывая на помощь. Так вот я хочу вам сказать, что во всем Сент-Доменике не найдется плантатора, который не нуждался бы в подобной опеке. Сколько раз за столом, глядя, как гость осушает стакан за стаканом, я от души жалел, что не могу подойти к нему и сказать: «Сударь, за вами явился ваш гусь».

— Ну, подполковника мы в таком состоянии не видели, — сказал Колберн, немного подумав.

— Верно, не видели, — согласился с ним доктор. — Но я ведь отлично знаю эту породу.

Тут Лили решила, что доктор явно пристрастен, и нанесла ему коварный удар с фланга.

— Папа, — заметила она, — это очень провинциально — рассказывать анекдоты.

— Не критикуй меня, дорогая, — откликнулся папа. — Я джентльмен южной школы, убиваю оппонента на месте.

Мы не выяснили, однако, почему мистер Колберн медлил и не вступал в армию. Дело все в том, — хоть это для нашей повести и не так уж важно, — что он был единственным сыном в семье, опорой и утешением своей овдовевшей матери. Когда доктор Колберн скончался, он оставил семье двадцать пять тысяч долларов — по тогдашнему времени довольно солидное состояние. Однако приток калифорнийского золота и последовавшая дороговизна подорвали семейный бюджет Колбернов, а поступление Эдварда в колледж потребовало новых расходов. Тогда миссис Колберн решила поместить половину своего состояния в акции новомодных промышленных предприятий, предлагавших желающим двадцать пять процентов дохода вместо обычных шести. Трудно ее осуждать за легкомыслие, — пример и совет ей подали некоторые из проницательнейших новобостонских капиталистов, тоже на том обжегшиеся, и притом в немалом числе.

— Как я понимаю, миссис Колберн, — сказал ей директор компании, — вы хотите так поместить капитал, чтобы вложение было и верным и прибыльным. Предприятия вернее нашего вы не найдете!

Верным-то оно было, но вовсе не прибыльным. В первый год компания выплатила обещанные проценты, и вдова могла бы еще продать свои акции с барышом. Потом демократическая партия ввела фритредерские тарифы, прибыль промышленников упала, и за брегвильские акции стали давать девяносто процентов первоначальной цены. Тогда еще можно было расстаться с этими акциями без особых убытков, если считать дивиденды за первый год. Но вдова не имела опыта, не знала, как правильно поступить, и крепко держалась за акции. А когда начались военные действия, акции Колбернов превратились в пустую бумагу, и доход от них сразу упал до восьмисот долларов в год. Добавим, что год или два мать и сын уже тратили свой основной капитал.