Александр Мещеряков - Политическая культура древней Японии

• Название: Политическая культура древней Японии
• Автор: Александр Мещеряков
• Издательство: РГГУ
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-7281-0572-6

Первый в отечественном и западном японоведении сборник, посвященный политической культуре древней Японии. Среди его материалов присутствуют как комментированные переводы памятников, так и исследования. Сборник охватывает самые разнообразные аспекты, связанные с теорией, практикой и культурой управления, что позволяет сформировать многомерное представление о природе японского государства и общества. Центральное место в тематике сборника занимает фигура японского императора.

---

Верховная власть и церковь. Тэнно отводится роль «координатора» государственных религиозных культов, что соотносится с китайскими представлениями о верховной власти.[693] Власть в лице тэнно имела полный контроль над синтоистскими и буддийскими институтами, которые считались частью государственных структур. Предполагалось, что они не имеют собственных специальных интересов[694]. Даже разрешение на пострижение в монахи выдавалось соответствующими чиновниками. Высшие духовные лица (глава синтоистской Палаты небесных и земных божеств, подчиненной непосредственно тэнно, и буддийский «патриарх» — дайсодзу) назначались указом тэнно, они имели ранги (в Палате небесных и земных божеств это были обычные чиновничьи ранги, буддийские священнослужители ранжировались согласно особым рангам для буддийской церкви, которые имели соотношения со светской шкалой[695]). При этом глава Палаты и дайсодзу имели нижнюю степень четвертого ранга, т. е. ни тот, ни другой не входили в состав высших сановников 1-3-го рангов (главы всех восьми министерств имели верхнюю степень четвертого ранга). Тэнно не слишком заботили догматические споры между представителями различных школ, но от них строго требовалось, чтобы они были лояльны по отношению к режиму и обеспечивали бы с помощью магических способов (молитв, приношений и ритуалов) благополучие тэнно, двора и всего государства.[696] Полномочия тэнно в религиозной сфере были настолько велики, что он далее обладал правом присваивать ранги синтоистским божествам.

В Японии фактически отсутствовало понятие о религиозной ортодоксии, ни за одним из религиозных учений не было закреплено статуса «единственно верного». Синто еще не успел выработать принципиально различных теологических течений, оформленных в школы. Та или иная буддийская школа могла пользоваться большей популярностью при дворе, но другие школы запрещению или же преследованию не подлежали.

В соответствии с указами тэнно могло осуществляться строительство (ремонт) как буддийских храмов, так и синтоистских святилищ, которые образовывали «ритуально-магический каркас» государства. При этом важно отметить, что строительство синтоистских святилищ никогда не становилось при дворе предметом полемики (отчасти потому, что возведение этих достаточно скромных сооружений не требует существенных затрат, отчасти — ввиду большей укорененности синто в японской культуре), но возведение буддийских храмов могло такие споры вызывать. Основанием для них был заимствованный из арсенала китайской политической мысли тезис о том что такое строительство вызывает чрезмерные тяготы податного населения.[697] Этот тезис нашел, в частности, применение в связи со строительством в середине VIII в. грандиозного храма Тодайдзи, возведенного в столице Нара по обету Сёму. Уже после его смерти различные придворные группировки стали обвинять друг друга в том, что строительные работы колоссального размаха принесли народу «страдания»[698].

Несмотря на споры относительно того места, которое должен был занимать буддизм в структуре государственной идеологии и управления, эта полемика происходила по преимуществу между различными группировками образованной на конфуцианский манер аристократии, сами же представители буддийской церкви играли в этих дискуссиях однозначно подчиненную роль. Несмотря на то, что в VIII в. источниками фиксируются немногочисленные попытки буддийского духовенства повлиять на ход дел в стране (самая известная — попытка переворота, предпринятая уже упоминавшимся монахом Докё), слабая вовлеченность его в процесс принятия решений на государственном уровне не позволяла им играть сколько-нибудь серьезной роли в управлении страной.

Характер вовлеченности царя в дела церкви был не так однозначен, как в случае с тэнно, влиятельность церкви в деле формирования государственной идеологии было также намного больше (патриарх считался вторым после царя лицом в государстве). Это отражает общую ситуацию в тех странах, где христианство было государственной религией. В российском случае мы имеем дело как с прямым византийским влиянием, так и тем, что православие в условиях полиэтничности и поликультурности населения (и в условиях отсутствия системы светского образования) являлось чуть ли не основным идеологическим инструментом обеспечения культурной гомогенности, государственной самоидентификации и самоидентификации самого царя как повелителя (защитника) православных. То есть в отношениях между монархом и церковью аспект «зашиты» религии со стороны светской власти был значительно более выраженным, чем это было в Японии.

Царь председательствовал на церковных соборах и выступал, таким образом, до определенной степени в качестве истолкователя религиозной догматики и установлений церковной жизни (см., например, материалы Стоглавого собора 1551 г., где Иван IV задавал собору каверзные вопросы, имевшие по существу обвинительный характер). Известны случаи, когда между светской властью и церковью возникали споры относительно ритуала (Иван III и митрополит Геронтий спорили о том, как правильно совершать крестный ход— по солнцу или против солнца[699]). Василий III пригласил Максима Грека для исправления церковных книг, а Иван IV даже вступал в прямую религиозную полемику с протестантским пастором из Ливонии, Рокитой («министр збора братьев чешских»), иезуитом Антонио Поссевино, обменивался посланиями относительно вопросов веры и с польским королем. Значительную часть его полемики с Курбским также составляет религиозная проблематика.

Одним из принципиально важных византийских приобретений в области государственного строительства представляет собой концепт взаимоотношений между верховным правителем и Церковью, согласно которому Церковь и царь находятся во взаимодополняющих, «симфонических» отношениях. Одной из основных функций российского царя была защита православия и православных от ересей и иноверцев, забота о материальном благополучии церкви. Церковь же была обязана молиться за православного царя (точно так же, как она раньше молилась за хана) и идеологически обеспечивать его начинаниям поддержку подданных, используя для этого созданную веками пропагандистскую и материальную инфраструктуру.

Тем не менее, реальная динамика взаимоотношений царя и церкви отнюдь не исчерпывается идеалом «симфонии» (гармонии), поскольку и царь, и церковь обладали своими специфическими интересами, зачастую интерпретировали те или иные события по-разному, что создавало конфликтные ситуации достаточно часто. Так, низложение светской властью новгородских архиепископов было делом вполне обычным. В 1539 г. боярами без ведома еще не вошедшего в силу Ивана IV был низложен московский митрополит Даниил (за то, что он был «во едином совете» с Иваном Вельским), был сослан его преемник Иоасаф. За сравнительно короткий период существования царской власти также фиксируется несколько серьезнейших кризисов в отношениях царя и высшей духовной власти: в 1566 г. удалился в монастырь митрополит Афанасий, который, вероятно, добивался отмены опричных порядков; активное противодействие опричнине митрополита Филиппа (Колычева), который неоднократно отказывал Ивану IV в благословении, привело к его смерти — Малюта Скуратов задушил его; в 1586 г. митрополит Дионисий был лишен сана за противодействие Борису Годунову; в 1605 г. Лжедмитрий I низложил первого русского патриарха Иова (правда, при этом низложение было оформлено решением собора по всем правилам), патриарх Игнатий Грек был низложен сразу же после убийства своего покровителя Лжедмитрия I; патриарх Гермоген, несмотря на все старания «семибоярщины», низложен и осужден не был, но был сведен с патриаршего двора и умер в заточении в 1612 г.; патриарх Никон, в служебнике 1655 г. именуя себя вместе с Алексеем Михайловичем «богоизбранною, благочестивою и богомудрою двоицею», обосновывал тезис о превосходстве духовной власти над светской[700], что и привело к суду над ним и смещению с поста патриарха. После этого теократические идеи церковных иерархов больше не играли существенной роли в российской истории. Хотя царь не имел формального единоличного права назначать и поставлять иерархов (эти вопросы находились в компетенции освященного собора[701]), но в реальности он имел огромное влияние на решение кадровых вопросов в церковной иерархии. Тем не менее, достаточно часто возникавшие конфликты между царем (светской властью) и высшим иерархом говорят о том, что царь не был в состоянии преодолеть дихотомию светско-церковных отношений и превратить церковь в простой придаток государственной суперструктуры[702]. Однако если посмотреть на российскую ситуацию с макроисторической точки зрения, тенденция к подчинению церковной власти светской в московский период вряд ли может вызвать сомнение[703]. Это влияние светской власти на церковные дела приобретает формализованный характер со времени введения патриаршества (1589 г.), когда, в соответствии с византийским каноном, священный собор избирает трех кандидатов, после чего царь осуществляет окончательный выбор.