Василий Шукшин - Том 2. Рассказы 60-х годов

• Название: Том 2. Рассказы 60-х годов
• Автор: Василий Шукшин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-235-01447-2, 5-235-01798-6

Во второй том собрания сочинений известного советского писателя входят рассказы 60-х годов.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Мам… Мне же тоже тяжело!

– А может, сунуть кому-нибудь в милиции-то? Што, думаешь, не берут? Счас, не взяли! Колька Завьялов, думаешь, не сунул? Сунул… Счас, отдали так-то.

– Тут неизвестно, кто кому сунет: я им или они мне.

Предстояло прощание с печкой. Всякий раз, когда Иван куда-нибудь уезжал далеко, мать заставляла его трижды поцеловать печь и сказать: «Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю». Причем всякий раз она напоминала, как надо говорить, хоть Иван давно уж запомнил слова.

Иван трижды ткнулся в теплый лоб печки и сказал:

– Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю.

…И пошли по улице: мать, сын и собака.

Ивану не хотелось, чтоб мать провожала его, не хотелось, чтоб люди глазели в окна и говорили: «Ванька-то… уезжает, што ль, куда?»

Попался навстречу дед, с которым они вчера беседовали на сон грядущий.

Иван остановился. Он подумал, что, постояв, мать не пойдет дальше, а повернет и уйдет с соседом.

– Поехал?

– Поехал.

Закурили.

– Рыбачил, что ль?

– Попробовал поставил перемётишки… Рано ишо.

– Рано.

Мать стояла рядом, сцепив на фартуке руки, не слушала разговор, бездумно не то задумчиво глядела в ту сторону, куда поедет сын.

– Не пей там, – посоветовал дед. – Город – он и есть город – чужие все. Пообвыкни сперва…

– Что я, алкаш, что ли?

Еще постояли.

– Ну, с богом! – сказал старик.

– Бывай.

Старик пошел своей дорогой. Иван посмотрел на мать… Она, все так же глядя вперед, пошла, куда им надо идти. Иван пошел рядом.

Прошли немного.

– Мам… иди домой.

Мать послушно остановилась. Иван слегка приобнял ее… Голова ее затряслась у него на груди. Вот этот-то момент и есть самый тяжелый. Надо сейчас оторвать ее от себя, отвернуться и уйти.

– Ладно, мам… Иди. Я сразу письмо напишу. Как приеду, так… Ничего со мной не случится! Не ездют, что ль, люди? Иди.

Мать перекрестила его… И осталась стоять. А Иван уходил. Глупый пес увязался за ним. Он всегда ходил с хозяином на работу.

– Пошел! – сердито сказал Иван.

Дик повилял хвостом и продолжал бежать впереди.

– Дик! Дик! – позвал Иван.

Дик подбежал. Иван больно пнул его, пес заскулил, отбежал в сторону. И с удивлением смотрел на хозяина. Иван обернулся. Дик вильнул хвостом, тронулся было с места, но не побежал, остался стоять. И все так же удивленно посмотрел на хозяина.

А подальше стояла мать…

«Нет, надо на свете одному жить. Тогда легко будет», – думал Иван, стиснув зубы. И скоро вышагивал по улице – к автобусу.

А мать все стояла… Смотрела вслед ему.

Как помирал старик*

Старик с утра начал маяться. Мучительная слабость навалилась… Слаб он был давно уж, с месяц, но сегодня какая-то особенная слабость – такая тоска под сердцем, так нехорошо, хоть плачь. Не то чтоб страшно сделалось, а удивительно: такой слабости никогда не было. То казалось, что отнялись ноги… Пошевелит пальцами – нет, шевелятся. То начинала терпнуть левая рука, шевелил ею – вроде ничего. Но какая слабость, господи!..

До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживеет маленько под сердцем – может, покурить захочется или попить. Потом понял: это смерть.

– Мать… А мать! – позвал он старуху свою. – Это… помираю вить я.

– Господь с тобой! – воскликнула старуха. – Кого там выдумываешь-то лежишь?

– Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко. – Старик лежал на печке. – Сними, ради Христа.

– Одна-то я рази сниму. Сходить нешто за Егором?

– Сходи. Он дома ли?

– Даве крутился в ограде… Схожу.

Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако.

«Зимнее дело – хлопотно помирать-то», – подумал старик.

Пришел Егор, соседский мужик.

– Моро-оз, язви его! – сказал он. – Погоди, дядя Степан, маленько обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чего, хуже стало?

– Совсем плохо, Егор. Помираю.

– Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то.

– Паникуй не паникуй – все. Шибко морозно-то?

– Градусов пятьдесят есть. – Егор закурил. – А снега на полях – шиш. Сгребают тракторами, но кого там!

– Может, подвалит ишо.

– Теперь уж навряд ли. Ну, давай слезать будем…

Старуха взбила на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул руки под старика.

– Держись мне за шею-то… Вот так! Легкий-то какой стал!

– Выхворался…

– Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше.

Старика положили на кровать, накрыли тулупом.

– Может, папироску свернуть? – предложил Егор.

– Нет, неохота. Ах ты, господи, – вздохнул старик, – зимнее дело – помирать-то…

– Да брось ты! – сказал Егор серьезно. – Ты гони от себя эти разные мысли. – Он пододвинул табуретку к кровати, сел. – Меня на фронте-то вон как задело! Тоже думал – каюк. А доктор говорит: захочешь жить – будешь жить, не захочешь – не будешь. А я и говорить-то не мог. Лежу и думаю: «Кто же жить не хочет, чудак-человек?» Так что лежи и думай: «Буду жить!»

Старик слабо усмехнулся.

– Дай разок курну, – попросил он.

Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял…

– Прохудился весь… Дым-то, однако, в брюхо прошел.

Егор хохотнул коротко.

– А где шибко-то болит? – спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно.

– Везде… Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили.

Помолчали все трое.

– Ну, пойду я, дядя Степан, – сказал Егор. – Скотинёшку попоить да ко́рма ей задать…

– Иди.

– Вечерком ишо зайду попроведую.

– Заходи.

Егор ушел.

– Слабость-то, она от чего? Не ешь, вот и слабость, – заметила старуха. – Может, зарубим курку – сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то… А?

Старик подумал.

– Не надо. И поисть не поем, а курку решим.

– Да бог уж с ей, с куркой! Не жалко ба…

– Не надо, – еще раз сказал старик. – Лучше дай мне полрюмки вина… Может, хоть маленько кровь-то заиграет.

– Не хуже ба…

– Ничо. Может, она хоть маленько заиграет.

Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно заткнутую пробкой. В четвертинке было чуть больше половины.

– Гляди, не хуже ба…

– Да когда с водки хуже бывает, ты чо! – Старика досада взяла. – Всю жись трясетесь над ей, а не понимаете: водка – это первое лекарство. Сундуки какие-то…

– Хоть счас-то не ерепенься! – тоже с досадой сказала старуха. – «Сундуки»… Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит кого-то. Не велел доктор волноваться-то.

– Доктор… Они вон и помирать не велят, доктора-то, а люди помирают.

Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул – и чуть не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал без движения. Потом с трудом сказал:

– Нет, видно, пей, пока пьется.

Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотрела, смотрела и вдруг всхлипнула:

– Старик… А, не приведи господи, правда помрешь, чо же я одна-то делать стану?

Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно.

– Перво-наперво: подай на Мишку на алименты. Скажи: «Отец помирал, велел тебе докормить мать до конца». Скажи. Если он, окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, чтоб парнишку учила. Парнишка смышленый, весь «Интернационал» назубок знает. Скажи: «Отец велел учить». – Старик устал и долго опять лежал и смотрел в потолок. Выражение его лица было торжественным и строгим.

– А Петьке чего сказать? – спросила старуха, вытирая слезы; она тоже настроилась говорить серьезно и без слез.

– Петьке?.. Петьку не трогай – он сам едва концы с концами сводит.

– Может, сварить бульону-то? Егор зарубит…

– Не надо.

– А чего, хуже станавится?

– Так же. Дай отдохну маленько. – Старик закрыл глаза и медленно, тихо дышал. Он правда походил на мертвеца: какая-то отрешенность, нездешний какой-то покой были на лице его.

– Степан! – позвала старуха.

– Мм?

– Ты не лежи так…

– Как не лежи, дура? Один помирает, а она – лежи так. Как мне лежать-то? На карачках?

– Я позову Михеевну – пособорует?

– Пошли вы!.. Шибко он мне много добра исделал… Курку своей Михеевне задарма сунешь… Лучше эту курку-то Егору отдай – он мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет?

– Найдутся небось…

– «Найдутся». Будешь потом по деревне полоскать – кому охота на таком морозе долбать. Зимнее дело… Что бы летом-то!

– Да ты чо уж, помираешь, что ли! Может, ишо оклемаисся.

– Счас – оклемался. Ноги вон стынут… Ох, господи, господи!.. – Старик вздохнул. – Господи… тяжко, прости меня, грешного.