Владимир Лидин - Три повести

• Название: Три повести
• Автор: Владимир Лидин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1967

В книгу вошли три известные повести советского писателя Владимира Лидина, посвященные борьбе советского народа за свое будущее.

Действие повести «Великий или Тихий» происходит в пору первой пятилетки, когда на Дальнем Востоке шла тяжелая, порой мучительная перестройка и молодым, свежим силам противостояла косность, неумение работать, а иногда и прямое сопротивление враждебных сил.

Повесть «Большая река» посвящена проблеме поисков водоисточников в районе вечной мерзлоты. От решения этой проблемы в свое время зависела пропускная способность Великого Сибирского пути и обороноспособность Дальнего Востока. Судьба нанайского народа, который спасла от вымирания Октябрьская революция, мужественные характеры нанайцев, упорный труд советских изыскателей — все это составляет содержание повести «Большая река».

В повести «Изгнание» — о борьбе советского народа против фашистских захватчиков — автор рассказывает о мужестве украинских шахтеров, уходивших в партизанские отряды, о подпольной работе в Харькове, прослеживает судьбы главных героев с первых дней войны до победы над врагом.

---

…Он перепрыгнул через канавку. Дорога шла под гору. Он был один. Траурно-синий махаон все еще припавши сидел на кусте. Бормотал родничок. Над бухтой в синеватом просторе задремывал вечер. Флотилия кунгасов под четырехугольными черными парусами уходила на лов. Свияжинов остановился, чтобы не пропустить ничего из этого раскинутого перед ним мира. Серовато-платиновая вода морщилась вечерним приливом. Торжественным ареопагом стояли белые грудастые облака. Синяя конница тучек, вытягиваясь на ходу, проходила перед ними парадом. Залив в перистых полосах светлых течений простирался за бухтой. За ним лежало Японское море, полное голубой тишины, легкого пассата, фосфорического сияния. «Нет, брат, пошире, пошире хочу жить… и кое-что покрупней наворочать!» Камешки посыпались из-под его ног. Он сбега́л вниз. Не одно только желание увидеть товарища привело его сюда с первым очередным пароходом…

Десять лет назад, в революцию, бежал отсюда, с цветущей земли полуострова, последний ее владелец — сумасброд, зверовод и лошадник — Ярошевский. В семидесятых годах на берег далекого моря пришли первые искатели богатств. Только десятилетие перед этим русские военные суда разыскали глубокую, спокойную, тихоокеанскую бухту. Бухта лежала между сопок, в нее могли заходить большие океанские корабли и приставать прямо к берегу. В бухте мог укрыться целый военный флот. Годы спустя первые дома поползли на сопки вкруг бухты. Военные корабли спешили основать свою базу. Рождался тихоокеанский форпост — порт Владивосток. Приморский берег был богат и пустынен. Пушнина, уголь, серебро-свинцовые руды, рыба, тайга с ее зверями — все ждало человека. Одними из первых вместе с русскими староверами пришли на берег англичанин Джон Сименс и золотоискатель Ярошевский. На сопках, окружавших бухту, прокладывались первые улицы и сооружались форты. Возникали пакгаузы и портовые сооружения. Вместе с домами и сооружениями вырастали предприятия первых дельцов, пароходовладельцев, владельцев угольных шахт и золотых приисков. Имя Сименса врастало в берег Приморья. Сын удесятерил начала, за сыном шел внук. Новый век сменял старый. На месте деревянных домов вырастали каменные пятиэтажные дома, универсальные магазины, поместья на островах, причудливые виллы за городом… Прах Джона Сименса был замурован на полуострове в готическом склепе с цветными витражами окон. Семья разрослась, ответвилась, включила в себя зятьев, обрусела, обросла десятками предприятий, стала составной частью города. Ей принадлежали лучшие дома, лучшие яхты, рудники, загородные дачи и фрахты судов во всем мире. Рядом с прахом первого Сименса разместились в готическом склепе прах двух его зятьев и прах годовалого правнука. Казимир Ярошевский разрабатывал золотые прииски на сумрачном острове возле самого выхода в море. Остров был три четверти года покрыт туманами. Суровая земля туго и неохотно отдавала золото. Впоследствии — зверовод и охотник — Ярошевский бросил свои прииски, переселился поближе, на полуостров, поделил его с Сименсом, построил дом с башней, занялся разведеньем оленей. Сын унаследовал от отца страсть зверовода и его норов. Зимой ходил он в бекешке, летом в чесучовой поддевке, был страстен и заносчив, из-за пустого дела рассорился с Сименсом, отвел на своей земле русло ручья и обезводил владенье соседа. Тяжба была длительной, тупой, непримиримой. В революцию Ярошевский сформировал офицерский отряд, отдал в него лучших своих лошадей, принимал у себя атамана Калмыкова и бежал в последний час через границу в Корею. Семья Сименсов осталась, продолжала разработку руд как концессию. По-прежнему десятки зафрахтованных ею пароходов приходили в тихоокеанский порт, но революция продолжала свой ход, и раз, в ночь, на собственной яхте, побросав дома, рудники и владения, бежали в Японию последние владельцы полуострова. Полгода — неубранно и неприютно — стояли опустевшие дачи, клумбы зарастали травой; сетка теннисной площадки проржавела, в кладовой гремели пустыми бутылками из-под вин и ликеров крысы. А весной открыли рамы окон, в саду нетревожимо зацветали многолетние цветы, и в бывшей гостиной расположился по-походному ветеринарный врач Иван Иванович Мордвинов со своими пузырьками, шприцами, чучелами зверей и препарированными костяками оленей и млекопитающих, — дача Сименсов становилась звероводческой испытательной станцией.

Еще во владивостокской гимназии Свияжинов узнал про черноглазую знакомую девочку Варю Вилькицкую, что она — побочная дочь Ярошевского. Вилькицкий, политический переселенец, был управляющим имением Сименсов. В городе, как и во всяком маленьком городе, где вырастали поколения на глазах друг у друга, все знали, чем занимались отцы, как служили они или как обживались, торговали, обогащались и разорялись. После русско-японской войны город вырос в своем значении. Тихоокеанский узел не был развязан войной. Напротив, туже завязался он на новые десятилетия. Империя торопливо зализывала дальневосточные раны. Военные оркестры играли на Русском острове и на сопках, где возводились новые форты. На рейде дымили и отзванивали склянками военные суда. Город с гимназических лет влек к себе портом с его волнующими морскими чужеземными запахами; влек и кварталом, где изготовляли пирожки и рогульки, начиненные сладкими соевыми бобами и обсыпанные маком и цитварными зернышками, и где в маленьких грязных обжорках можно было досыта наесться пельменями с луком, запивая бесцветным бесплатным чайком.

Но главным руслом жизни простиралась и текла бесконечными толпами — военных моряков, корейцев в соломенных шляпах, гимназисток, иностранных матросов, рогульщиков, влачащих тяжести, — многоверстная центральная улица.

Детство поколения упиралось в русско-японскую войну, юность — в революцию. Революция разбросала обжившиеся десятилетиями семьи. Порт Владивосток был открыт, как проходные ворота. Он пропускал через себя интервенцию. Дельцы, поставщики, царские чиновники, либеральные земские деятели, испохабившиеся в водянистых речах и соглашениях меньшевики и эсеры, торговцы и вчерашние колонизаторы края — все это припадало к лакированным сапогам, свиным крагам и тяжелым башмакам завоевателей. Флотилия катеров, изукрашенных американскими, французскими и английскими флагами, стояла в бухте, пока угощал высшее начальство обедом в островном своем доме Ярошевский. Здесь расцветали хмельные надежды и мечты о восстановлении прошлого. Чиновники и дельцы не хотели задешево уступить этот край, где они десятилетиями обогащались на военных подрядах, на пушнине, на опии и доверии простодушных народов. Сыновья вчерашних подрядчиков и торгашей, либеральных адвокатов, поверженных однодневных министров проходили в военной школе на Русском острове, в офицерских отрядах в карательных экспедициях начальный курс уничтожения революции. Но силы революции были неистребимы. На Первой речке, на Чуркином мысу, на окраинных сопках рождалась, соединялась, росла подпольная сила. В Ольге, в Шкотове и на Амуре, от бухты Находка по долине реки Сучана двигалась, обрастала крестьянством партизанская армия. Красные отряды накапливались в амурской тайге. Из Сучанского рудника, из шахт Тетюхе рабочие уходили на сопки. Тысячами путей соединялось — задавленное, перерытое, полурасстрелянное — подполье с далекими сопками. На погрузочных работах в порту грузило оно керосин и выгружало патроны. Шаланды с оружием проскальзывали между дозорных судов. Подпольные десятки загоняли в тупики и на запасные ветки вагоны, выгружали ночью патроны и зарывали их в землю. Другие десятки перетаскивали их на берег залива, чтобы отправить дальше на шаландах. Подполье обрастало надежной силой сочувствия, вбирая новые и новые сотни. Пришла в первореченский подпольный кружок молодежи — вместе с корейцем Пак Чен Нюри и дочерью смотрителя маяка Агнией Весниной — горячая девочка Варя Вилькицкая. Ей было семнадцать лет. Пак Чен Нюри в день демонстрации независимости Кореи избили японцы. Он пришел в кружок замкнутый и решительный, один из тех, кто организовывал связь с корейскими селами и помогал перебрасывать на партизанские фронты оружие и продовольствие. Агния Веснина, веснушчатая робкая девочка, безоговорочно верила Варе. С детства связались они противоположностью характеров. Впоследствии, когда сошлись Свияжинова и Варина жизни, он узнал у нее, что привело ее в подпольный кружок.

С детства непримиримо возненавидела она Ярошевского. Ярошевский обманул ее мать. Он надломил жизнь отца. У него была власть. Ему наполовину принадлежал полуостров, он мог сумасбродствовать, заводить племенных жеребцов и разводить стада оленей. За дорогими пантами приезжали представители фирм из Сватоу и Шанхая. У него была легкая белоснежная яхта, на которой он носился по заливу. Он скупил у старого китобоя коллекцию китовых позвонков и устроил из них величественную ограду. Он сумел обольстить ее, Вари, мать. В пятнадцать лет подруги открыли Варе правду о ее рождении. Отец — седой, постаревший отец — не был ее отцом. За два года она повзрослела. Революция надвигалась далекой грозой. Окна были распахнуты, и в них дул свежий порывистый ветер, как перед тайфуном. Двери дома Ярошевского открылись, впуская офицерский парад — все это ненавистное ей, блистающее погонами, оружием, выправкой; многих знала она как сыновей заводчиков и городских торговцев. Впоследствии серый длинный миноносец зашел в бухту. Отряд гардемаринов, с белыми кортиками, высадился, чтобы поселиться на две недели в просторных владениях Ярошевского. Для них застрелили в заповеднике с десяток оленей, для них устраивали охоты на фазанов, прогулки к Лебяжьей лагуне и катанье на яхте и на моторных катерах.