Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

В четыре часа утра 31 мая 1740 года деспотичный император Пруссии ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ПЕРВЫЙ разбудил слугу и повелел отвезти его в спальню королевы. «Вставай, Соня, верная моя Соня, вставай и пособи мне как можешь! Это моя последняя ночь. Сегодня я умру, нам надо быть вместе сегодня». Но тут барабанный бой на плац-параде привлёк его внимание, и он приказал слуге: «Подкати меня к окну!» За окном полк потсдамских лейб-гренадеров шёл сменять дворцовый караул, и в последний раз перед глазами «царственного сержанта» в ночном колпаке маршем прошли любезные ему великаны. Когда вахтпарад завершился, король созвал генералитет в своей спальне и походя потрепал по плечу плачущего фельдмаршала Дессауэра: «Ну, ну, дружище, нечего хныкать, от этого долга ни один человек ещё не отделывался!» И, внезапно приподнявшись в постели и сжав кулаки, закричал на берлинском диалекте: «Смерть, да не боюсь я тебя!» Потом по-солдатски прямо, как и подобает «коронованному капралу», спросил старшего полкового хирурга: «Эй, Пичч, долго ли будет тянуться эта канитель? Сколько же мне ещё осталось жить?» Тот взял руку короля, подумал и ответил тоже по-солдатски прямо: «Ах, недолго, Ваше Величество, пожалуй, ещё полчаса». — «Нечего тут ахать, Пичч, но почему ты думаешь, что недолго?» — «Пульс почти пропал, Ваше Величество». Король поднял руку вверх и прокричал: «Вздор! Пульс не должен пропадать!» «Кайзер-солдат», он же «фельдфебель на троне» был известен короткими приказами: «Не потерплю!» и «Не рассуждать!» Когда же священник Кохиус начал читать отходную: «Нагим я пришёл в этот мир и нагим уйду», Фридрих оттолкнул его рукой и воскликнул: «Не смейте хоронить меня нагим, но только в парадной форме, в мундире моего любимого Потсдамского полка! И возложите мне на грудь русский Георгиевский крест». Чтобы отвлечь короля от грустных мыслей, через комнату провели слуг в новых ливреях. Фридрих едва заметно покачал головой: «О, гордыня, гордыня!» и велел принести зеркало. Рассмотрел в него своё чудовищно распухшее багрово-синее лицо, потрогал грудь, вздохнул и сказал: «Вот здесь я уже мёртв». После чего призвал к себе кронпринца, майора, будущего Фридриха Великого. «Добрый мой Фрицхен, — привлёк он внука к себе на грудь. — Боже, я умираю спокойно. Ты не посрамишь любви моей к народу. Только не залезай, сынок, со своими гренадерами в ту страшную берлогу, где лежит русский медведь. Сохрани с ним дружеские отношения». Наконец он прошептал: «Господи Иисусе! Господи Иисусе! В руке твоей жизнь моя, в руке твоей моя кончина, в жизни и смерти ты моё спасение. Ты мой доход…» И провалился в беспамятство. В два часа пополудни Фридрих Вильгельм Первый скончался. Известный всему миру своей безумной скаредностью (его семья вечно вставала из-за обеденного стола голодной), он завещал, чтобы его похороны стоили недорого. «На угощение отпустить три бочки вина из моего погреба. За гробом („Хорош, хорош! В нём мне будет покойно“) идти моему любимому лейб-гренадерскому полку великанов. Полковой музыке играть гимн „О, голова в кровавых ранах“. Дать три залпа холостых выстрелов, ровно, без дроби». Его сын, став кайзером, не исполнил волю отца и составил пышную погребальную процессию.

«Скоро ли вы дадите мне отставку? — хриплым и стеснённым голосом спросил лейб-медика Мартина Мандта российский император НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ. — Скоро ли всё будет кончено?» — «Ваше Величество, — сказал врач, вынимая часы, — через два с половиной часа вас уже не будет в живых. У вас поражено правое лёгкое». На минуту царь закрыл лицо руками, затем произнёс: «Если это начало конца, то очень тяжёлое начало. Я не думал, что так трудно умирать. Но теперь я знаю, что мне делать». Он лежал в своём маленьком кабинете, в «мастерской вечного работника на троне», дурно освещённой и прохладной, в нижнем этаже Зимнего дворца. Потом подозвал своего сына-наследника, будущего императора Александра Второго: «Прощай, Сашка… сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал бы, оставляю тебе много трудов и забот. Служи России!..» Когда доставили письма из осаждённого Севастополя, он не захотел распечатывать их: «Нет, не читайте мне их. Это меня слишком займёт земным». А великой княгине Елене Павловне сказал: «Bonjour, madame Hélène! Вот и мой черёд, я отправляюсь, стоп машина!..» Прощаясь с императрицей, попросил: «Оденьте меня в мундир лейб-гвардии Измайловского полка». Александра Фёдоровна сказала, что Варенька Нелидова хочет проститься с ним. «Нет, дорогая, я не должен больше её видеть». И вновь наследнику: «Ну, снимай аксельбанты: теперь ты уже государь». Без десяти минут двенадцать, в пятницу, 18 февраля 1855 года, над Зимним дворцом был поднят чёрный траурный флаг. По Петербургу поползли злонамеренные слухи: мол, не стерпев стыда поражения в Крымской кампании, болезненно самолюбивый Николай Павлович поступил всё же по-рыцарски, приказав лейб-медику Мандту дать ему порцию смертельного яда. «Разбитый, обкраденный, обманутый и одураченный», шеф Павловского полка трагически сошёл со сцены в полном сознании, лёжа на узкой железной походной койке, тюфяком которой служил кожаный мешок, набитый на дворцовой конюшне свежим сеном, и накрывшись своей старенькой полинявшей военной шинелью со многими заплатами, «столь же знаменитой, как треуголка Наполеона». Он не пережил постигшей Россию военной неудачи, оставив после себя окровавленную и разлагающуюся империю. Нет, умер Николай всё же своей смертью, и смертью ужасной — в полном сознании, от заурядного гриппа, воспаления лёгких и подагры. Уже больной, он в сильный мороз отправился в манеж на смотр в лёгкой своей шинельке без подкладки. Доктору Карелю на его слова «Солдату в вашем положении я бы велел лечь в постель» он ответил: «А мне, императору русскому, нельзя, мне нужно ехать». Он больше не хотел жить. И всё равно толпы народа бросились к Зимнему дворцу, требуя выдать им на расправу немца Мандта. За несколько дней до кончины Николая его лошадь привели в манеж для проездки, но она шарахнулась от берейтора, когда он хотел сесть на неё, упала на бок и тут же издохла.

«Сколько я ещё протяну?» — спросила одного из лейб-медиков КАРОЛИНА АНСБАХСКАЯ, добрая, любезная и образованная жена короля Великобритании Георга Второго. «Я полагаю, что Вашему Величеству вскоре очень полегчает», — заверил её доктор. «Тем лучше», — спокойно сказала королева. До самого конца она непременно велела возить себя по улицам Лондона, показывая, что ещё жива. Ей не знакома была ревность, и она доводила свою любезность к бесчисленным любовницам мужа до того, что даже влюблялась в них. Она убила себя тем, что так любила Георга. И с туманом смерти в глазах, изгибаясь от нестерпимой боли, с кроткой улыбкой на устах, умоляла мужа: «Непременно женись вторично». На что старый король, едва сдерживая рыдания, отвечал: «Нет, нет, я обойдусь одними метрессами». — «Ах! Бог ты мой! — вздохнула умирающая красавица. — Это тебе не помешает». Её смерть была жутким и трогательным фарсом, она и король мастерски исполняли свои роли. Георг не отходил от её смертного одра ни на час, вне себя от горя и раскаяния, и даже придворные были поражены глубиной его чувств. Последними словами Каролины стали: «Я задыхаюсь… Это астма… Откройте окно… Молитесь… Молитесь…»

Вот и благонравный король Франции ЛЮДОВИК ВОСЕМНАДЦАТЫЙ, тяжёлый, тучный, задыхающийся от астмы, «сгнивший на своём троне», спросил придворного лекаря: «Сколько же ещё я буду умирать?» И выслушав невразумительный ответ, взорвался негодованием: «Не выставляйте меня идиотом, Порталь!» А на слова врача: «Вы будете умирать медленно и не сразу» — ответил: «Ну, нет, это не по мне!» Он умирал от подагры и чудовищной гангрены ног, его тело отставало от костей лоскутьями, и большой палец ноги остался в чулке, который снимал с него камердинер. Но никто не слышал от короля ни жалоб, ни стонов. Наоборот, Людовик шутил: «Королей делают не ноги, а голова!» Даже недоброжелатели восхищались его мужеством. Брата своего и наследника, графа дʼАртуа, пригласившего священника прочитать над Людовиком отходную молитву, «старый подагрик в английских гетрах» приободрил: «Вообще-то это ещё рановато для меня, Monsieur. Но давайте-давайте, коль уж скоро вы нашли это уместным. Я не боюсь смерти. Это только никудышние короли не умеют умирать». Когда его спросили о последнем желании, он просто отмахнулся: «Последние желания короля редко сбываются». Когда он, с трудом передвигавшийся старик, упал на пол, а бывший в спальне офицер бросился его поднимать, он остановил его: «Как вы смеете, де Ножан?» А Порталю, который всё порывался уложить его в постель, с истинно королевским апломбом, не лишённым некоторой надменности, отвечал: «Королю должно умирать стоя!» И это король, вступивший в Париж в обозе интервентов, посаженный на трон прусским кайзером, славившийся своим обжорством, прозванный за это в народе Индюком, нюхавший табак, высыпая его не на рукав, а на грудь своей фаворитки, и много лет царствовавший, сидючи в глубоком трёхколёсном кресле, на котором катал его по дворцу верный слуга Баптист! Но умереть пожелал — непременно стоя! Как римский император Веспасиан. Когда же, наконец, он внял совету врача лечь в постель, и тот сказал слугам: «Снимите с него рубашку», император пожурил его: «Monsieur Порталь, моё имя Людовик Восемнадцатый, вам следовало сказать: „Снимите рубашку с Его Величества“». Он выпил предложенный ему целебный напиток и сказал: «Ну, и хватит. Королю запрещено болеть, но позволительно умереть». И уснул. В 4 часа утра 16 сентября 1824 года лейб-медик Порталь поднёс свечу к его изжелта-чёрному лицу — пламя свечи не дрогнуло и не колыхнулось. Первый гофмейстер двора опустил полог постели и, повернувшись к графу дʼАртуа, произнёс: «Сир, король мёртв». В ту же минуту дворецкий распахнул двери и громко произнёс: «Дамы и господа, Его Величество король!» И из спальни вышел граф дʼАртуа, уже король Карл X.