Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

А СОФИЯ АВСТРИЙСКАЯ, мать императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, так та со смертного одра отвечала за всю династию сразу: «Габсбурги не боятся умирать. И я не боюсь смерти». За день до этого она вернулась из Венской оперы и, разгорячённая весёлым спектаклем и воспламенённая нежным образом сценического героя, посидела немного на балконе дворца, обдуваемая лёгким, но капризным майским ветерком. И жестоко простудилась. Нет, смерти Габсбурги не боялись…

Или как некий пастор КОТТОН МАЗЕР из Пенсильвании: «И это-то и есть смерть? Всего-то? И этого-то я боялся, когда молился о ниспослании мне лёгкой смерти? О, с этим я смогу справиться! Смогу!»

«О, это так просто, — объясняла своей служанке прелестная ДЖУДИ ГАРЛЕНД, в прошлом богатая и знаменитая голливудская суперзвезда. — Глотаешь две таблетки снотворного лекарства и идёшь спать, потом просыпаешься и, позабыв, что уже их принимала, глотаешь ещё две — а это уже слишком. Но я, Дороти, хочу перед сном принять ванну». Служанка Дороти Краун через некоторое время принесла ей в ванную комнату чашку чая и печенье с корицей, её любимое. А потом… «Она была уже мёртвой, мёртвой!..» — говорила она полицейским.

«Рожденье и смерть — это так просто, — согласился с ней выдающийся поэт, переводчик и тонкий художник МАКСИМИЛИАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОЛОШИН. — Ещё одно последнее усилие и…» Подруга Лидия Аренс последней дежурила у его постели, когда он, задыхаясь от астмы, вдруг озадачил её вопросом: «Скажи, Лида, на какую букву легче дышать?» И где-то чуть ли не через полчаса сам же ответил: «На букву „и“». Волошина мучила жажда. У него отказали почки, и ему запретили пить воду. А когда перед самой кончиной ему всё же дали испить последний глоток с ложечки, он вдруг спросил: «Что это?» — «Вода», — сказали ему. «Вода? — переспросил он и выдохнул: — Какие прекрасные вещи есть на свете. Вода…» И то были последние слова поэта. Волошин умер в своём знаменитом Доме, в своём «торжественном Коктебеле», а в соседнем с Домом клубном саду гремел духовой оркестр, и из-за причудливости эха создавалось жуткое впечатление, что половецкие пляски из оперы Бородина «Князь Игорь» исполнялись в доме почившего. Заморённая кляча, тащившая траурные дроги с телом Волошина по августовской жаре, так и не осилила подъём на холм, где его ожидала могила.

«Умереть — это просто, — подтвердил и романист-бытописатель ДМИТРИЙ НАРКИСОВИЧ МАМИН-СИБИРЯК.  — Да, жить русский человек не умеет… Но зато умеет умирать». Он упал на улице любимого Павловска и подняться сам не смог. «Что, барин, с тобой, ай перебрал?» — спросил его знакомый дворник дядя Вася по прозвищу «старый колдун», оказавшийся поблизости. «Какое! Без вина пьян», — с трудом ответил писатель. Дворник взвалил его на спину и понёс домой. Испуганная жена Ольга Францевна с дочкой Алёнушкой выбежали на крыльцо. «Вот верхом на колдуне еду», — нашёл в себе силы пошутить писатель, успокаивая домашних. Болезнь оказалась серьёзной, и он уже не покидал постели. На его шестидесятилетие к нему на Верейскую улицу пришли литераторы из юбилейного комитета. Обречённый юбиляр сидел на кровати, довольно высоко прислонённый к подушкам, с опущенной головой и неподвижно устремлённым в одеяло взглядом. В спальне пахло наркотиками — писателю вспрыскивали морфий и кокаин. Приветственный адрес был зачитан, как отходная молитва, но Мамин не поднял глаз, не шевельнул пальцем и не произнес ни звука. Комитетчики прошли в столовую, но никто не ел и не пил — кусок не шёл в горло. А когда они покинули «репетицию похорон», писатель неожиданно пришёл в себя и спросил жену: «Что это за суматоха в квартире такая?» — «Да ведь твой юбилей сегодня!» — сказала Ольга Францевна. «Юбилей… А я им ничего не ответил!.. — почти неразличимым шёпотом произнёс писатель. — Да, поздно… Очень устал… На Волковом… Но отвечу в другой раз… в столовой… со стаканом вина…» Нет, другого раза ему уже не представилось.

ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ, выдающийся мыслитель, историк, философ, публицист, переводчик Гёте, прежде чем впасть в глубокое сонное забытьё, испросил себе бренди с содовой водой и сигару, с удовольствием попыхтел ею, после чего его племянница услышала, как её прославленный дядя сказал самому себе: «Так вот она, смерть-то… Ну-ну!» Было бы чему удивляться ему на 87-м году жизни! А незадолго до этого, когда старика хотел навестить принц Уэльский, он отказал ему: «Я слишком стар. С таким же успехом принц сможет полюбоваться моим бедным старым телом уже после смерти. А мне давно пора, давно!» Сын каменщика, возведший труд в религиозный догмат, Карлейль и после кончины пожелал остаться среди каменщиков и земледельцев на деревенском кладбище, подле могил отца и матери.

«Так это и есть ваше небо? — вырвалось у ФРИДРИХА фон ШИЛЛЕРА. — Так это и есть ваш ад?» Великий поэт Германии, «немецкий Шекспир», умирал в собственном доме на Эспланаде в Веймаре. Накануне он со своей свояченицей Каролиной был в театре и сидел в ложе во власти мучительного озноба. Тогда его срочно увезли домой. У него начался жар и бред, и он сплошь и рядом изъяснялся теперь на латыни: «Judex!» И лишь однажды, изнемогая от боли и удушья, поэт прошептал: «Ты, иже еси на небеси, — избавь меня от долгих страданий!» Каролина подала ему бокал шампанского и спросила, как ему можется. «Да всё лучше, всё веселее делается на душе!» — ответил романтический бунтарь и апостол свободы, выпивая вино. А потом, обернувшись к жене Шарлотте, на коленях стоящей у его постели, протянул ей руку и прошептал: «Милая ты моя, хорошая…» Последняя нить фитиля поглотила последнюю каплю масла. При смертном одре Шиллера не было ни одного духовного лица. Нет, это не была христианская смерть, но, безусловно, смерть христианина. Прослышав о смерти поэта, Николай Васильевич Гоголь заметил своей подруге Смирновой-Россет: «Да когда он догадался, что был немцем, так с горя и умер. А вы-то думали, отчего он умер?»

А известный писатель ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ МЕРЕЖКОВСКИЙ, прежде чем умереть, выкурил в столовой, на диване, потушив свет, последнюю папироску, которую почему-то называл «папиросой надежды». Около часа ночи он ушёл к себе в спальню, а перед сном к нему зашла попрощаться жена, модная в своё время поэтесса Зинаида Николаевна Гиппиус, и они продолжили начатый накануне разговор о России. «Мы с тобой по-разному её любим, — сказал он ей. — Я, как Блок. Помнишь: „Но и такой, моя Россия, ты всех краёв дороже мне“. Ты этого, Зинаида, не понимаешь. Но это — ничего». И это были его последние слова. Рано утром, а это было воскресенье, 7 декабря 1941 года, горничная, пришедшая в их парижскую квартиру в доме № 11-бис на авеню дю Колонэль Боннэ, нашла писателя без сознания, сидящим в соломенном кресле возле потухшего камина. На каминной полке стояла чашка с недопитым чаем, лежали носовой платок, щётка и гребень. Вызванный доктор констатировал «кровоизлияние в мозг». Через полчаса после его ухода Дмитрий Сергеевич умер, не приходя в сознание. Его похоронили на русском кладбище под Парижем.

Или как король Франции ЛЮДОВИК ШЕСТОЙ ТОЛСТЫЙ. «Да, у каждого ремесла, и у моего тоже, есть свои опасности», — философски заметил он, когда наёмный убийца выпустил ему кишки сапожным ножом.

Или как английский король ВИЛЬГЕЛЬМ ЧЕТВЁРТЫЙ, весёлый, невоздержанный во всём и довольно неумный отец десяти незаконнорождённых детей. «Доктор, я знаю, что умираю, — бодро поприветствовал он своего врача Чемберса. — Но мне бы хотелось дожить до следующей годовщины битвы при Ватерлоо». Разговор шёл как раз в День Ватерлоо. Король сидел в огромном кожаном кресле, потому что уже не мог лежать. С медицинской точки зрения было вообще невозможно объяснить, почему он ещё жил. «Но уж коль скоро вы не можете подлатать меня основательно, — продолжал „несносный пациент“, — то дайте мне шанс протянуть хотя бы этот день и увидеть закат». — «Ваше Величество увидит ещё много закатов», — ответил доктор, как и приличествует доктору отвечать умирающему. «Ну, тогда совсем другое дело», — заключил Уильям. Исключительно силой воли он продержался весь день. Последние связные слова король обратил к своему слуге: «Я забыл попрощаться с тобой, Тейлор…»

Или как флорентийский философ НИККОЛО ди БЕРНАРДО деи МАКИАВЕЛЛИ, один из самых выдающихся умов эпохи Возрождения. Даже на смертном одре, страдая от сильных болей в голове и желудке, автор «Государя» и «Рассуждений» не оставил своей вечной манеры балагурить. На вопрос одного из родственников, присутствовавших в его спальне: «Где бы вы хотели оказаться после смерти?» — он ответил: «Я скорее предпочту пойти в ад и толковать там о государстве с благородными душами, чем быть в раю с нищими духом». Эта страсть превращать любое событие в предмет игры ума сопровождала его всю жизнь. Последние слова «апостола силы», мессера Макиавелли, послужили непосредственным поводом для внесения папой Павлом Четвёртым его работ в «Индекс запрещённых книг» (это было в 1559 году). «Для такого великого человека не найдётся достойной эпитафии», — сказал кто-то из его друзей.