Александр Меситов - Дожди в августе

• Название: Дожди в августе
• Автор: Александр Меситов
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Родина Александра Меситова — Тула. До окончания в 1978 году факультета журналистики Московского государственного университета он работал на шахте, служил в армии. Последние годы живет в Нарьян-Маре, является ответственным секретарем газеты «Няръяна Вындер». Был участником VII Всесоюзного совещания молодых писателей, публиковался в «Литературной России», «Литературной учебе», коллективных сборниках «Мы из МГУ» («Молодая гвардия») и «Поколение» («Художественная литература»).

---

Когда Малакан и Куля наконец оставили меня, я был не в силах подняться и лежал на земле, но не плакал. И было как-то тихо-тихо, и пчела рядом со мной жужжала на кашке. Болела голова, и немного тошнило. Вот тут и подошла ко мне Лида Семина из восьмого «Г».

— Больно? — спросила она.

— Больно, — ответил я.

— У тебя губа разбита и щека содрана, и грязная еще, — сказала она.

Лида очень хорошая, и мама у Лиды очень хорошая, и старший брат Лиды, который служит под Ашхабадом. А дома у них есть рыжий-прерыжий кот Санчо. Я стал часто приходить к Лиде, и мы пили чай, разговаривали и играли в домино втроем с ее мамой, тетей Женей. Она работает фармацевтом. Я раньше не знал, что это такое, но Лида объяснила мне и сказала, что она пойдет учиться на фармацевта, как мама.

Так мы начали дружить с Лидой, и все сразу изменилось, вся моя жизнь. Я не знаю, надо писать об этом или не надо. Нам велели написать биографию, ну, в общем, все, что у нас было в жизни. «Все узловые моменты», — так сказал старший лейтенант. Я раньше никогда не писал автобиографии, и поэтому не знаю, что писать. Но я напишу еще об одном узловом моменте в моей жизни. Это было как раз за три месяца до того как меня призвали в армию.

У нас с Лидой была в детском парке возле пруда любимая скамеечка, и Вовка Гончаров тоже иногда сидел там с нами. И тогда мы сидели втроем: Лида, я и Вовка. Вовка рассказывал разную чепуху, и мы все смеялись. Было очень весело и красиво вокруг. Я даже маленькое стихотворение сочинил:

Когда встает новый день,
Над прудом расстилается звень,
И мы втроем сидим
И обо всем на свете говорим.

…Его я сразу узнал, как только он вышел на аллею. Это был Малакан. Он шатался. Значит, был пьяный. Мы не убежали. Мы только замолчали, и у меня очень сильно забилось сердце. Я слабый и это знаю, но тогда я сразу решил, что ни за что не струшу, потому что рядом со мной была Лида.

— А, зайчики, сидите? — сказал. Малакан, когда подошел к нам. — Сидите, сюсюкаете… — и он выругался матом.

Лида очень низко наклонила голову. Вовка сгорбился. Я весь напрягся, но промолчал.

— Кулю видел, Михрютка? — спросил Малакан, нагнувшись ко мне.

Я заметил, что у него разбита бровь и нос ободран. Потом я узнал, что это его Куля с дружками отделал. А тогда я ему ничего не ответил, решительно уставившись в его наглый взгляд.

— Фью, какая фифочка жирует тут, — закривлялся Малакан и дыхнул на нас водкой. — Тебя как зовут, козочка? — спросил он Лиду, взяв ее за ухо.

— Никак… — Лида вырвалась и ударила Малакана по руке.

Малакан мгновенно выпрямился и рывком выбросил вперед другую руку, в которой был нож.

— Быстро отсюда, — приказал он мне и Вовке.

Вовка встал и отошел недалеко.

— Бегом! — прикрикнул Малакан.

И Вовка пошел.

— Бегом! — зло повторил еще раз Малакан.

И Вовка побежал, втянув голову в плечи и не оглядываясь.

— Ну! А ты чё тилипаешься? — набросился на меня Малакан.

Но я твердо решил: пусть лучше он меня зарежет, но я не уйду.

— Я не уйду, — сказал я.

Малакан поднес нож к моему горлу.

— Ну!..

И тогда я изо всех сил вцепился зубами в эту руку. Нож выпал, я его поймал и швырнул в воду. А разъяренный Малакан сбил меня с ног. Я упал, сжался, спрятав лицо в живот, а локтями прикрыв почки. Малакан бил меня ногами, один раз он даже прыгнул на меня. И тут Лида как кинется на него, как вцепится ему в волосы… Малакан еле-еле отшвырнул ее от себя, и тогда Лида закричала на весь парк:

— Помогите!

Малакан испугался и, спотыкаясь, бросился в кусты. Лида села со мной рядом и не заплакала, а только сказала:

— Ишь, гадина какая!

С Вовкой я ругаться не стал. Он тоже был на другой день у меня на проводах и попросил прощения.

— Ты же знаешь, что Малакан не то что побоится, а просто не поленится пырнуть ножом, — попытался оправдать себя Вовка.

А в армии мне все нравится. Правда, четыре дня только и прошло. Но служить я буду добросовестно и честно, потому что так я обещал тете Жене и Лиде.

Ни я, ни мои родственники судимостей не имеют. За границей не были.

Рядовой Говорухин.

Я не должен его жалеть

Мой отец позвонил мне на работу и назначил встречу в кафе «Золотой олень». Приехал и позвонил. Сейчас стало модным, когда ушедшие отцы встречаются со своими повзрослевшими детьми в кафе. Я видел это в кино.

И вот я сижу со своим отцом. Нас разделяют два бифштекса, бутылка сухого вина и плитка гвардейского шоколада. Я держу в руках фужер с легкими пузырьками и гляжу мимо отца на соседний столик: за ним сидит женщина — ничего женщина, и ножки у нее ничего. Отец перехватывает мой взгляд, тоже оборачивается и понимающе ухмыляется. Мне хочется сделаться маленьким и спрятаться в горчичницу, но не оттого, что я смотрю на женские ноги и отец это видит. Я просто не хочу смотреть на отца: он седой и здорово постаревший, мне жалко его, но я не должен его жалеть, потому что я все прекрасно помню.

Четыре года назад, когда мне было тринадцать, отец стал ходить к той женщине. Я все понимал, и Катька понимала, хотя ей было тогда пять лет. Не понимала только мама и Лорочка, которой исполнилось только два года. Сначала отец стал очень поздно приходить с работы и задерживался все чаще и чаще. А когда бывал дома, молчал, курил и злился на нас.

А потом… Я никогда не забуду тот день, отец, когда мы ждали тебя с зарплатой. Выдачу ее задерживали уже пять дней, а мама не хотела занимать деньги у соседей. Вот и сегодня мама собрала стеклянную посуду и послала меня сдать ее, чтобы купить кое-что из продуктов. «Ничего, ребята, обойдемся», — сказала мама. И я пошел с нашей большой коричневой сумкой в магазин. А в дверях магазина я встретил тебя, отец. Ты был с той женщиной… Она красивая, та женщина, только я вовсе не собираюсь сравнивать ее с мамой.

У той женщины был в руках большой пакет. Мы встретились в дверях, и ты не мог меня не заметить. И поэтому ты сказал, отец: «А, Витька! Зина, это мой старший. Это Виташка». И тогда женщина погладила меня по голове и дала из пакета конфету «Южная ночь».

Я бросился прочь. Я бежал по улице и сжимал в руке эту конфету, а сумка долбила меня по ногам. И я говорил себе, что я не должен плакать, что я мужчина… Но я бежал и ревел и не мог себя остановить. Тогда я совсем все понял.

Мама была в сарае, и я, уткнувшись в висевшие на крючках в коридоре пальто, долго глотал слезы. А затем, оставив сумку на кухне, зашел в комнату, отдал конфету Лорочке и сел на диван. Я сидел и думал, что я теперь самый старший и должен помогать семье. Я так и подумал — семье, а не маме.

Не зная, что делать, схватил веник и подмел пол. Катька прекратила вырезать из газет кукол, собрала все, даже самые узенькие полосочки, выбросила их и села рядом со мной. Мне было жалко и маму, и Катьку, и Лорочку тоже.

Потом мама устроилась на работу…

Отец допивает вино и спрашивает:

— Ты чего молчишь?

— Так, — неопределенно говорю я.

— Как твои дела на работе? Что ж ты не расскажешь?

— Нормально, — говорю я, — все нормально.

— Нормально — это ненормально, — говорит отец. — Расскажи, кем работаешь, кто твои товарищи…

— Электриком работаю. Напарник мой — Васька-Зубило. Правда, смешно?

— Это почему же он Зубило? — спрашивает отец, потому что ему надо что-то спрашивать.

— Так, — говорю я. — Он окончил только шесть классов и похож на медведя, и еще он всех зовет «ты, со справкой», а ноги и руки называет копытами. А вместо «глаза» он говорит «шнифты». Правда, смешно?

— Ничего смешного, — говорит отец. Он закуривает и щурится от дыма. — И вообще, я вижу, этот твой Васька — уголовник. Ты от него подальше.

Я опять гляжу на пузырьки и вспоминаю, как я пришел после восьмого класса на фабрику. У Васьки не было напарника, и меня направили к нему. Васька учил меня, как подключить мотор на треугольник и на звезду. А если я что-то делал не так, орал: «Ты, со справкой, не суй копыта, куда не след! Напряжение может дать и в морду!» А когда меня положили с аппендицитом, Васька пришел через два дня с бригадиром дядей Колей и приволок килограмм соевых батончиков и, наверное, целое ведро яблок из своего сада.

— Ты, со справкой, — заорал он с порога, — ты как тут?

Васька молодец! Потом ко мне больше никто не приходил, кроме мамы с Катькой, а Васька приходил.

— Ну, давай быстрее отсюда, а то мне не с кем в перерыве в костяшки постучать. Дядь Коля с Семен Тихонычем опять трех «козлов» пришили вчера мне с Вовкой. Ну, давай — и совал под подушку печенье и банку сгущенки. (Чудной этот Васька, будто меня здесь не кормили).

— Ну, как твои дела, так сказать, на творческом поприще? (Это отец спрашивает меня о моих стихах).

— Все в порядке, — говорю я и делаю маленький глоток вина. Я не знаю, буду ли я когда-нибудь большим поэтом. Но я никогда не напишу в своей биографии, что у меня было трудное детство. Я никогда не напишу, как болела мама тогда, осенью. Как приезжала к нам тетя Даша. Мы рубили с тетей Дашей капусту у нас в сарае, но сначала носили синие скрипучие кочаны из магазина. Я никогда не напишу, как трещали мои позвонки, когда я таскал эту капусту по полмешка, стараясь положить побольше, чтобы тетя Даша видела, какой я сильный и взрослый.