Александр Меситов - Дожди в августе

• Название: Дожди в августе
• Автор: Александр Меситов
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Родина Александра Меситова — Тула. До окончания в 1978 году факультета журналистики Московского государственного университета он работал на шахте, служил в армии. Последние годы живет в Нарьян-Маре, является ответственным секретарем газеты «Няръяна Вындер». Был участником VII Всесоюзного совещания молодых писателей, публиковался в «Литературной России», «Литературной учебе», коллективных сборниках «Мы из МГУ» («Молодая гвардия») и «Поколение» («Художественная литература»).

---

— Хватит, девка, посидела и ладно. На работу тебе надо устраиваться, я так думаю. Сегодня же и поговорю. У нас как раз две проводницы в декрет ушли. В делах, туда-сюда, все веселее будет. А там, смотришь, и найдешь себе, может, кого. Знаешь, какие командированные есть мужики — орлы!

Полина ничего не сказала в ответ, а уткнулась лицом в мягкий живот Зины и заревела еще горше.

— Ну, будя, будя, девка, — смахивая редкие слезы и морща нос, перешла вдруг на шепот Зина. — Это я так. Будя, ей-богу.

* * *

Тихая зимняя ночь. За окном вагона плывут утопающие в мягком светящемся снегу поля и леса, далекие цепочки огней и россыпи звезд в небе.

Поезд уходит из родного городка в полночь, а в шесть утра прибывает в Москву на Павелецкий вокзал. Полина уже выдала пассажирам простыни, подбросила в печку в тамбуре угля и теперь в своем купе смотрит в окно. Звездно. Тихо. Светло. Третий месяц она проводница… Господи, как быстро летит время, как эти полустанки за окном! Сегодня ровно полгода, как нет Тихона.

Первые два месяца он снился ей чуть ли не каждую ночь, а днем голос его чудился так отчетливо, что Полина даже вздрагивала от неожиданности. А то вдруг ни с того ни с сего вспыхнет в памяти его жест какой-нибудь, улыбка или картина такая: сидит он, Тихон, на корточках у забора и гладит собаку хозяйскую (это когда в деревню отдыхать ездили). А то вдруг увидится, как раздетый до пояса Тихон стоит на одном колене и ловко загоняет молотком гвоздь (это когда сарай Анне Михайловне перекрывал). Все это было в первые месяцы, а теперь захочешь лицо его представить — и не получается: вроде и он, и облик его, но какой-то смутный, будто в запотелом зеркале. Только вот боль не уходит. Подумаешь, что нет больше Тихона, — и защемит, сожмется сердце.

Полина смотрит в окно и думает о том, как непонятна смерть. Когда Полина начинает думать о смерти, о том, что человек умирает и уже ничего не слышит, не чувствует, она заходит в тупик: получается какая-то огромная, необъяснимая пустота. Столько лет они прожили счастливо с Тихоном, и вот она смотрит в окно, думает, а… его нет и не будет. Зина говорит, что для жизни всегда можно кого-нибудь найти… Но ей-то нужен он, Тихон, единственный во все времена…

Мелькнула фонарями и ушла в темноту станция со странным названием — Акри. Чудное название! Прочитаешь его наоборот с конца, и получается — ирка.

Ручка резко дернулась вниз, и дверь решительно подалась в сторону. Так уверенно входила в купе только Зина.

— Ну что, девка, сидишь? Все печаль свою печалишь? Да брось ты ее под колеса, печа-аль…

Вот так у Зины всегда. Сколько раз ей бригадир говорил: «Зинка, не мусори на дистанции, ты и так уж одна всю дорогу зас…» А ей хоть бы что, у нее это просто: банки, склянки, печаль — все под колеса…

— Да нет, Зина, я так… Акри проехали. Назад прочитаешь — ирка получается. Может, любил кто-то эту Ирку и ее именем станцию назвал? А чтобы никто не догадался, он буквы переставил…

— Оттого, небось, и переставил, что боялся, как бы жена за эту Ирку перья из макушки не повыдергивала. А вообще ты, девка, с ума не сходи! Если все станции сзаду наперед читать, бог знает до чего дочитаться можно…

Зина задрожала от смеха. А насмеявшись вдосталь, плюхнулась рядом с Полиной, обняла ее за плечи.

— Я тебе вот что, девка, скажу. Про Сан Саныча помнишь, говорила? Ох и интересный мужчина… Сам седой, а брови черные. Золото мужик. Сама бы завлекла, да так и быть — дарю для твоего душевного удовольствия. Он из Москвы с нами поедет. Познакомлю, чего уж там…

Полина вспыхнула, жаром ударило в лицо.

— Ой, Зина, может, не надо?

— Потом будешь говорить надо-не надо… Иди-ка лучше пассажиров буди. Москва скоро…

Столица встретила их густой синевой снежного утра, мельтешащими пассажирами, властными окриками носильщиков, толкающих впереди себя тележки. Предновогодняя Москва гудела своим ровным гулом, на каждом углу молодые зычные бородачи торговали пластинками, схемами метро, едиными проездными билетами и золотыми елочными шарами.

Полина едва успевала бегать за Зиной по гастрономам. Зину везде знали. Мясник на Серпуховке, отоваривший их краковской колбасой и отличной говядиной, шумел:

— Зинулька, как твое драгоценное?

Зинулька, запихивая продукты в сумку, на весь магазин рокотала:

— Я тебя, черта, после нового года живым от себя не отпущу.

Потом еще ездили на Ленинский проспект за апельсинами, примеряли в обувном сапожки, забежали в «Тысячу мелочей». Потом постояли в очереди за свежими помидорами, которых им не досталось. И во всей этой суете Полину нет-нет да и охватывало теплой волной.

«Что это? Ах да, Зина обещала познакомить с Сан Санычем. Сам седой, а брови — черные… — Полина пробовала отмахнуться от этих дум. — Что это я вообразила себе? — Но через некоторое время вновь ловила себя на мысли, что вспоминает Зинины слова: „Постарше тебя годов на семь, но это ничего. Зато вдовец, и работа у него начальственная, всегда в галстуке. Главное, не дрейфь. Ты у нас красотулька, сорок лет — горя нет…“ И опять подумала: — Господи, взопреешь в этой беготне, будешь как свекла вареная. Губы не забыть бы подкрасить…»

* * *

Назад поезд отправлялся вечером, без пятнадцати шесть. Вновь поскрипывали под вагоном колеса, пахло апельсинами. Полина раздавала пассажирам простыни, готовила чай. А когда, наконец, освободилась, пришла Зина.

— Ну как, нашел угомон на тебя? Причешись-ка, счас Сан Саныча приведу. Да фартук-то сними, господи…

— Ой, Зина, не надо приводить! Вдруг кто из знакомых едет, увидят ведь…

— Что ты заполошилась? Что заблажила-то? Дверь закроете, поговорите, а я посмотрю пока за твоими пассажирами. Ничего с ними не сделается…

Дверь в купе отворилась, заглянул какой-то мужик с красным облупленным носом.

— Хозяйка, чайку сообразить можно?

Полина хотела было встать, но Зина опередила ее.

— Со всеми надо чай пить. Нету чаю, кончился чай.

Когда дверь затворилась, Зина опять затараторила:

— Может, тебе платок мой дать? Ай нет, оставайся в своем, твой наряднее. Главное, ничего не бойся и смейся больше. Мужики, они веселых любят. Если что… и побалуйтесь.

— Ты с ума, Зина, сошла!

— Ну, будя-будя… Кульки убери. Покупки, говорю, спрячь, а то — как на базаре. Ну все, пошла я за ним.

Минут через пятнадцать она вернулась. Следом за ней в купе вошел мужчина с добрым печальным лицом.

Полина сидела смущенная, накинув на плечи платок.

«А и вправду брови красивые, — подумала она, — смоляные, густые…»

— Ну, вот, — сказала как-то уж очень скромно Зина, — у нас — товар, у вас — купец…

Мужчина улыбнулся, шагнул к Полине.

— Зинаида Николаевна сказала, что у вас можно чайку попить необыкновенного, с мятой… А я к вам с конфетами…

— Господи, да у меня ведь мяты-то нет, — растерялась Полина.

— Неужто не захватила сегодня, ай-ай-ай, — засокрушалась Зина.

Полина хотела было сказать, что мяты у нее вообще никогда не было, но увидела, что Зина за спиной у Сан Саныча покрутила пальцем у своего виска, показывая, стало быть, что она — того, плохо соображает, — и смолчала. Хотя Зина и пыталась вразумить Полину незаметно для гостя, но тому все было отлично видно в оконном отражении, и он грустно улыбнулся.

— А я, признаться, не очень-то и люблю с мятой. Давайте пить обыкновенный, только если можно по, крепче, э-э-э…

— Полина Афанасьевна, — пришла на помощь Зина.

— Можно и просто по имени, без отчества, — сказала Полина.

И Зина одобрительно закивала. Вынув откуда-то из-под полы своего кителя бутылку водки, она поставила ее на стол.

— Кутить так кутить! Это я, Сан Саныч, во всем виноватая. Смотрю — она совка, ты — орлец, она — вдовка, ты — вдовец. Дай, думаю, дело хорошее сделаю: сведу их вместе, чтобы не было скучно порознь. Вот… — Она потопталась на месте, не зная, что еще сказать, вздохнула и взялась за ручку двери: — Пошла я. Веселитесь, чего там…

Зина задвинула за собой скрипнувшую роликами дверь. Постукивали на стыках колеса, вздрагивала на окне шторка, тихо покачивалась в закупоренной бутылке водка.

«Жаль, — подумала Полина, — жаль, что Зина ушла. О чем теперь говорить? Ведь говорить что-то надо. Но все слова разом разбежались, а тут еще Сан Саныч улыбается и внимательно смотрит на нее».

Полина вспыхнула, смутилась:

— А я знаю, что вы так на меня смотрите. Это оттого, что на мне мужская рубашка, да?

— Какая рубашка?

— Вот эта, — показала Полина на торчащий из-под железнодорожного кителя воротничок желтой рубахи. — Вы знаете, в вагоне всегда холодно, а она, хоть и мужская, но теплая, байковая…

— Что вы, Полина Афанасьевна, я просто так смотрю…

Они посидели еще в тягостной тишине, наблюдая, как дребезжит и тихо сползает по столу стакан.