Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

• Название: Почему плакал Пушкин?
• Автор: Александр Лацис
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4438-0408-8

Лоббист во многом парадоксальных догадок в исследовании жизни и творчества А. С. Пушкина, Александр Лацис (1914–1999) принадлежит к клану неопушкинистов. Он впервые обнародовал гипотезу о родстве Пушкина и Троцкого, занимал антиершовскую позицию по поводу авторства знаменитой сказки «Конек-горбунок», а также внедрял версию о том, что дуэль поэта с Дантесом на самом деле была самоубийством.

В настоящей книге в увлекательной форме развернут поиск явного Пушкина, раскрываются «темные места» пушкинских текстов, выявляются новые факты и эпизоды из жизни поэта, затененные раньше, как и черты пушкинского характера.

---

«Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках… Он крал казенные дрова и до сих пор на нем есть счеты (у него 11 000 душ), казенных слесарей употреблял в собственную работу etc, etc. Дашков (министр), который прежде был с ним приятель, встретил Жуковского под руку с Уваровым, отвел его в сторону, говоря: “как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!”».

Эта запись полностью была напечатана только в 1911 году.

Если б ее успел при своей жизни прочесть Киселев, возможно, принял бы во внимание точное пушкинское сообщение: «…он у детей Канкрина был на посылках».

Мы уже мельком называли эту фамилию. Канкрин. Министр финансов.

Открываем «Список чинам, в гражданской службе состоящим, на 1824 год». Действительный статский советник Сергей Семенович Уваров продолжает возглавлять Академию наук. Но в перечне его должностей эта – всего лишь на третьем месте. С середины 1822 по 1825 год он является директором одного из департаментов министерства финансов. А допреж всего он кто? Управляющий государственными заемньм и коммерческим банками.

Вот почему 15 апреля 1824 года А. И. Тургенев писал из Петербурга П. А. Вяземскому, что Уваров «всех кормилиц у Канкриной знает и детям дает кашку».

Ходил и такой анекдот. Уваров до того часто наведывался в детскую и справлялся о здоровье, что дети министра принимали его за лекаря и при его появлении сразу показывали ему язык.

Оставляя шутки, из сказанного выводим предположение: в Петербурге в апреле-мае 1824 года Уваров мог в качестве представителя Министерства финансов выполнять какие-то придворно-казначейские поручения.

Поскольку Уваров в бога не верил и был страшным скрягой, столь крупную сумму он был способен вернуть только по прямому приказу царя Николая.

Для большей наглядности условно набросаем хронологическую канву.

Пятница, 26 апреля 1846 года. Беседа Киселева с министром финансов Федором Павловичем Вронченко. Оформляется продление еще на двенадцать лет аренды, дарованной в 1836 году. Предполагаемый попутный разговор:

Вронченко. Все цари вас награждали…

Киселев. При Александре я ничего не получал.

Конец апреля – начало мая. Вронченко делает доклад Николаю. Николай беседует с Искомым.

Среда, 15 мая 1846 года, 10 часов вечера. Безмолвный вестник принес портфель, в коем безымянное письмо и «странное воздаяние».

Суббота, 8 июня. Киселев передал государю свое недоуменное обращение и приложил полученное им безымянное письмо.

Понедельник, 10 июня. Николай принял Киселева, сообщил о решении поручить исследование Орлову.

Среда, 12 июня. Шеф Третьего отделения Алексей Федорович Орлов посылает краткий ответ Киселеву.

Пятница, 14 июня. Киселев подробно отвечает Орлову.

Тот же день. Орлов сразу отвечает Киселеву.

Воскресенье, 16 июня. Киселев приезжает к Орлову на дачу.

Конец июня. Орлов возвращает Киселеву портфель, деньги и всю переписку, включая письмо Киселева государю.

Таким образом дело закрывается, не оставляя канцелярских следов.

Понедельник, 1 июля 1846 года. Уваров награждается графским титулом. За что поощрен Сергей Семенович?

За безупречное поведение или за безупречное послушание?

Получивший одобрение сановник превзошел сам себя. Вскоре Уваров разослал поистине умопомрачительный циркуляр: «Как надо понимать нам нашу народность… Народность наша состоит в беспредельной преданности и повиновении самодержавию».

Попечитель Московского университета Сергей Григорьевич Строганов пожал плечами, положил бумагу в дальний ящик и полгода не давал ей движения.

За что и был по настоянию Уварова подвергнут взысканию.

Однако не будем поверхностно судить о Николае. Было бы наивно полагать, что царь вовсе не различал грань между послушанием, выражающим готовность подчиниться высшим интересам государства, и послушанием угодливым, лакейским.

После Канкрина и Вронченко министром финансов стал Брок.

Однажды Николай сказал:

– Я бы желал сделать то-то и то-то, не знаю, найдутся ли у нас для этого средства?

– Для исполнения воли его величества средства всегда найдутся!

– Очень рад, что я не встречаю в тебе того всегдашнего противуречия, к которому меня приучил Канкрин. Что бы я ни спрашивал, у него всегда был один ответ: «Нельзя, ваше величество, никак нельзя!»

Брок счел этот разговор за крупный успех и принялся всюду хвастать высочайшим одобрением.

Но Николай хвалил не всерьез. Он понял, что Брок не способен стоять на страже государственной казны. И немедленно принялся искать замену негодному министру.

Мог ли Уваров, имевший «причину вражды» к Пушкину, быть причастен к рассылке пасквильных дипломов, к предыстории гибели поэта?

В книге «Дуэль и смерть Пушкина» П. Е. Щеголев привел донесение вюртембергского посланника Гогенлоэ:

«В обществе наибольшим доверием пользуется мнение, приписывающее их О.».

Щеголев поясняет, что с буквы «О» начинается французское начертание фамилии «Ouvarow».

В 1888 году в журнале «Русский архив» П. И. Бартенев пересказывал со слов очевидцев:

«Живы еще лица, помнящие, как С. С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились».

В 1931 году справочный томик «Путеводителя по Пушкину» повторял:

«Уварову упорно приписывалось участие в составлении пасквилей, вызвавших последнюю дуэль Пушкина»[7].

До полного решения всех загадок остается, казалось бы, одна-две странички.

Впечатление обманчивое. В горах не кажется ли, что другая гора совсем рядом, рукой подать?

Но между ними – ущелья, пропасти, пещеры, непроходимые скаты и бог знает сколько дней обходного пути.

Не написать ли о том кружном пути другую повесть или другие повести?

Скажу наперед.

Не думаю, что от того исчезнет ощущение незаконченности, неутоленности. Сама жизнь Пушкина не закончилась, она оборвалась.

И ничьи поиски, ничьи догадки тут ничего не в силах изменить.

Сгруппированный портрет

Александр Пушкин отменно владел искусством диалектического мышления.

«Ум человеческий… видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения… но невозможно ему предвидеть случая…»

К сему следовал пример: можно было – и это делали – предсказать французскую революцию 1789 года. «Но никто не предсказал Наполеона…»

Иначе говоря, исторические процессы закономерны, личности неповторимы, и потому их появление непредсказуемо.

Пушкин разделял учение о необходимости непрерывных успехов просвещения, о неизбежности постоянного движения общества вперед.

Привожу – здесь и далее в новом переводе – запись, сделанную по-французски:

«Незыблемый порядок – вот первейшее условие благоденствия общества.

Как согласить это условие с непрестанным стремлением к совершенству?»

И подумать только, что вопрос, насущно важный для нашего времени, был столь ясно изложен полтора века назад!

И еще подмечал Пушкин: у посредственных писателей “une manie” (дурное пристрастие) к однотонности в обрисовке характеров. Заговорщик, если просит дать стакан воды, то непременно таинственным шепотом.

«Эта однообразность… эта всегдашняя чрезмерная страсть, разве это натурально?»

Не так у Шекспира. Злодей совершает не только тяжкие преступления, но и вполне достойные поступки. Он, злодей, иной раз способен произвести неплохое и даже трогательное впечатление.

Когда мы по ходу нашего повествования искали среди современников Пушкина самого коварного из негодяев, мы чрезмерно увлекались логикой поиска.

Набросав ряд обязательных примет, мы поочередно подставляли в центр картинки тех, кто сим признакам соответствует. Возникающие силуэты выглядели правдоподобно. Но, как известно, правдоподобие – самый опасный враг правды. Правдоподобие мешает разглядеть случайные, неожиданные черты, необычные сочетания. Оно не оставляет простора причудливой игре воображения.

Каждого из предполагаемых искомых мы привлекали еще и с побочной целью. Пусть данный искомый заведомо не тот, кто нам нужен, но какие-то его приметы смогут пригодиться. И вот каким представлялся сгруппированный портрет.

Тот, кого мы ищем, не Вяземский, но писал по-французски как заправский литератор.

Не Чернышев, но столь же злопамятен и склонен к закулисной интриге.

Не Строганов, но адъютант, сопровождавший государя в поездках.