Владимир Кузнечевский - Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста: он предлагает вам лучшее из возможного

• Название: Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста: он предлагает вам лучшее из возможного
• Автор: Владимир Кузнечевский
• Жанр: Политика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-05788-4

В жизни любой нации, как и отдельного человека, время от времени случаются кризисные периоды развития, когда совершается переход из одного качественного состояния в другое. В такие моменты обязательно появляется национальный лидер, который ставит себе в задачу вывод возглавляемого им народа на траекторию стабильного развития в новом качестве. Как правило, добиться достижения этой цели затруднительно, если в кратчайшие сроки не осуществить оптимальный подбор высших управленческих кадров. Но даже в случае успешного создания такой команды ее деятельность обречена на работу вхолостую, если одновременно с этим новый национальный лидер не сможет предложить обществу простые и ясные для всех идеологические ориентиры.

---

Фигура Примакова олицетворяла сценарий мягкого советского реванша, могущего быть совершенным людьми, ясно понимающими, что буквальное возвращение в прошлое уже невозможно. Россия могла бы стать аналогом Китая после Дэн Сяопина – далеко, как теперь уже кажется, не самый худший из всех наших возможных вариантов. Страны без демократии, но и без клептократии, и без угроз развязать ядерную войну со всем миром. Примаков критически относился к возможностям рынка, но, думаю, в конечном итоге под давлением мирового опыта пришел бы к либеральной рыночной политике, совмещенной со стратегическими государственными инвестициями, – по китайскому образцу»[51].

Комментировать здесь нечего, поскольку позиция «Новой газеты» в ее зашкаливающем за все разумные пределы антипутинизме известна давно. Процитировать же позицию стоило хотя бы ради того, чтобы показать, что крайности в политике, если речь идет о стремлении к власти, у нас в России нередко сходятся. Лучше посмотреть, как на самом деле все происходило в тот момент. А Путин в то время, занимая должность и. о. Президента РФ, до 7 мая 2000 года был и председателем правительства РФ. Ряд фракций в Госдуме высказывали мнение, что, чтобы избавиться от этого параллелизма во власти, на должность главы правительства страны нужно пригласить академика Е. Примакова.

И российский обыватель, и фракция КПРФ в Госдуме исходили из того, что Е. Примаков хорошо зарекомендовал себя в процессе девятимесячного руководства правительством страны, с сентября 1998 по май 1999-го. Как показывали опросы общественного мнения той поры, обыватель был убежден, что тандем Путин-Примаков вытащили бы страну из тогдашнего кризиса. Более того, еще и в 2015 году кое-кто считал, что именно этот гипотетический (добавлю – и фантастический) тандем не позволил бы России ввалиться в экономический кризис в 2014 году.

На первый, поверхностный, взгляд легенда эта звучит очень привлекательно. Е. Примаков за девять месяцев на должности главы правительства вроде бы действительно «вытащил» экономику страны из угрожавшего ей вторичного дефолта. Но взгляд этот действительно поверхностный. Мало кто обращает внимание на то, что академик Примаков в те девять месяцев своего правления ничуть не изменил вектор развития экономики страны, заданный ей правительством Ельцина-Гайдара в 1992 году, а всего лишь «подморозил» кризисные ее элементы. При том что и сделал-то это не он сам, а пригласив в самом начале сентября 1998 года на должность первого вице-премьера в свое правительство выдающегося государственного деятеля советского периода, бывшего председателя Госплана СССР Юрия Маслюкова (1937–2010). И это его, Маслюкова, а не Примакова российская пресса после майских праздников 1999 года назвала (уже после отставки) «спасителем отечества».

Коротко говоря, академик Примаков с помощью Маслюкова не просто «подморозил» ельцинско-гайдаровскую модель российской экономической системы, но попытался вернуть в права упраздненную Ельциным и Гайдаром советскую экономическую систему. Попытка эта объяснялась тем, что никакой другой системы ни Примаков, ни Маслюков не знали, да и не хотели знать.

Никто из сторонников вышеназванной легенды не обратил внимания на то, что правление Примакова вошло в неразрешимое противоречие не только с взглядами Ельцина на путь российских реформ, но и с уже набравшими необратимую инерцию самими реформами. Советско-большевистская плановая экономика к этому моменту была уже окончательно сломлена. Причем случилось это не в 1992 году, а в 1985–1991 годах. И сколько бы ни старались Примаков и Маслюков, возврат к ней был уже невозможен в силу объективных причин. Поезд советской плановой системы, о которой так скорбел Е. Примаков в своей книге «Мысли вслух» в 2011 году, вышел из Истории окончательно. Рельсы за последним вагоном этого поезда были уже разобраны и даже шпалы выкорчеваны. Именно поэтому Б. Ельцин смог протерпеть Примакова на посту премьер-министра только девять месяцев.

Чтобы не быть голословным, поясню свою позицию в отношении Е. Примакова (и в защиту позиции Путина) на конкретном примере. В современном российском обществе еще и сегодня весьма уважаемые люди считают, что в октябре 17-го произошел не преступный большевистский переворот, а всемирно-историческое событие позитивного значения. К таким людям относился и весьма почитаемый мною Евгений Максимович Примаков. Вот конкретный пример на этот счет.

В октябре 2010 года в журнале «Проблемы национальной стратегии» (№ 4) была опубликована рецензия на двухтомник профессора Белградского (Республика Сербия) университета профессора С. Живанова «Pad Ruskog carstva» [Beograd. Nolit. 2007. t. I. Russija u Prvom svetskom ratu. 717 s. T. II. Februarska Revolucija. 630 s.]. А в июне 2011 года в продаже появилась книга академика Е. Примакова «Мысли вслух». Автор ее в обращении к читателям написал: «Наступил такой период в моей жизни, когда все сильнее чувствую потребность высказаться по важным вопросам пережитого страной в ХХ веке и ее способности вписаться в реалии XXI столетия». А вслед за этим автор переходит к анализу упомянутой выше рецензии.

«В нашей политической литературе, – пишет академик Примаков, – все чаще называют события Октября 1917 года «переворотом». Этот термин используют не только политики правооппозиционного толка, но и ученые-политологи. Между тем определение «революция» или «переворот» имеет большое значение для понимания исторического пути России. Характерен пример рецензии на книгу сербского ученого, профессора Савы Живанова. Рецензент цитирует автора: «Февральская революция в плане заинтересованности историков осталась в тени Октябрьской революции». Можно, очевидно, согласиться с таким мнением С. Живанова. Но рецензия вышла в журнале Российского института стратегических исследований «Проблемы национальной стратегии» (2010. № 4. С. 187) под заголовком «Октябрьский переворот неправомерно заслонил Февральскую революцию 1917 года» (выделено Евг. Примаковым).

И далее все 206 страниц книги Примакова практически посвящены оспариванию утверждения автора вышеназванной рецензии, что 25 октября 1917 года имел место большевистский «переворот». «Низведение [октябрьских событий] до верхушечного переворота, – пишет Е. М. Примаков, – основа, на которой развертывается ныне отрицание семидесятилетнего прогресса в период Советского Союза». В противовес этому академик РАН считает, что в октябре 1917-го имела место величайшая социальная революция, равной которой в истории человечества не было: «Совершенная под их [большевиков] руководством Октябрьская революция означала конец власти буржуазии, переход от частной собственности на банки, заводы, инфраструктуру к собственности государства. Радикальные перемены распространились на всю территорию бывшей Российской империи. Под революционными знаменами сражались сотни тысяч людей, которые победили в Гражданской войне. Можно ли все это считать верхушечным переворотом? Однозначно нет»[52].

Термин «переворот» по отношению к событиям 25 октября (7 ноября) 1917 года изобрел, конечно, не автор критикуемой академиком Примаковым рецензии. В «Кратком курсе истории ВКП(б)» события 25 октября 1917 года «переворотом» назвал И. Сталин. Но дело конечно же не в терминологических изысках. А в том, что Октябрьский переворот совершили не великие русские гуманисты, радеющие за простое человеческое счастье народа, а чужие для русского народа люди, которые в Гражданскую войну просто-напросто обманули те «сотни тысяч», которые, как написал академик Примаков, встали под революционные знамена и «которые победили в Гражданской войне». Эти «сотни тысяч» потом спохватились, когда явью стали трудовые концлагеря и массовые расстрелы, да было уже поздно.

Этими чужими для России людьми, креаторами Октябрьского переворота, в основном были собранные Лениным в большевистскую политическую партию изгои-иностранцы, исторгнутые из своих собственных национальных обществ, да покинувшие царскую Россию и годами жившие за рубежом русские и еврейские профессиональные революционеры, а также те, кто годами не вылезал из царских тюрем и ссыльных мест в Сибири. Объединяло все эти три категории людей в одну команду общее им всем свойство – подлинной российской жизни они не знали и, как позже выяснилось, знать и не хотели. У них даже и в мыслях не было попытаться улучшить положение народа. Лозунги, которыми они прикрывались в своих действиях, были всего лишь ширмой. На самом деле их интересовала только политическая власть и собственное свое место в ней. А потому сразу после Октября начали они эту чуждую им материю (российскую жизнь) ломать и выстраивать новую, другую, только им видимую, модель жизнеустройства российского общества.

Предельно ясно в 1920 году, по окончании Гражданской войны, эту их задачу сформулировал Н. Бухарин. когда в своей книге «Экономика переходного периода» он на годы вперед прозорливо предсказал не только создание так называемых трудовых армий, но и насильственное втягивание крестьян в колхозы и массовые расстрелы 30-х годов. В эпоху перехода от капитализма к коммунизму, писал он, советское государство не может обойтись без «концентрированного насилия, стоящего на страже коммунистического общества в становлении». «Внешнее государственное принуждение является здесь поэтому абсолютно необходимым». При этом «принуждение, однако, не ограничивается рамками прежде господствовавших классов и близких к ним группировок. Оно в переходный период – в других формах – переносится и на самих трудящихся, и на сам правящий класс». «Отсюда совершенно неизбежна принудительная дисциплина, принудительный характер которой тем сильнее чувствуется, чем менее добровольной, внутренней дисциплины». «Следовательно, режим трудовой повинности и государственного распределения рабочих рук при диктатуре пролетариата выражает уже сравнительно высокую степень организованности всего аппарата и прочности пролетарской власти вообще». «По отношению к некулацкой крестьянской массе принуждение со стороны пролетариата есть классовая борьба постольку, поскольку крестьянин есть собственник и спекулянт». «С более широкой точки зрения, то есть точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи» (выделено Н. Бухариным), – писал он в Х главе этой монографии[53].