Виталий Ковалёв - Любовь, любовь, любовь...

• Название: Любовь, любовь, любовь...
• Автор: Виталий Ковалёв
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2000

В кукольном спектакле «Необыкновенный концерт» Сергея Образцова есть такая сцена. После французской песни появляется конферансье и произносит: «Да… любовь, любовь, любовь! Эти три понятия…» Мне эта фраза всегда очень нравилась. Хочу предложить несколько жизненных набросков на эту тему.

---

— Да я уже начал рисунок, всё уже хорошо прорисовал…

— Ничего, начни другой. Какая проблема?! Посадите её сами и поставьте свет.

Мы с Юркой перебрались со своими мольбертами ко второму подиуму в другом конце мастерской. Девушка появилась в голубеньком халатике и остановилась, не зная, что делать. Ей было лет двадцать, как и нам.

— Садись на стул, — предложил я.

— Как сесть? — выдохнула она.

— Садись, чтобы было удобно. Как будто ты решила отдохнуть.

Она быстро сняла халатик и села на стул. Под светом лампы тело её было золотистым и очень красивым. Ну вот, теперь надо начинать всё сначала. Я стал рисовать, как посоветовала Люда, — сразу же набрасывая лёгкие тени. Измеряя в очередной раз пропорции, я увидел, что тело натурщицы вздрагивает. Приглядевшись, я понял, что она икает и очень этим смущена — щёки и шея покраснели.

— Хочешь, быстро вылечу от икотки? — спросил я её. — Нужен стакан воды.

— У меня есть бутылка минералки, — предложила она.

— Давай. А как тебя звать?

— Рената.

Быстро шмыгнув за ширму, она вышла с бутылкой воды.

— Встань на одну ногу, — сказал я, поднимаясь к ней на подиум. — Вторую ногу заведи назад и подними её, как можно выше. Руки сцепи сзади и тоже подними, как можно выше. Вот так стой и пей воду маленькими глотками.

Я поднёс горлышко бутылки к её раскрывшимся губам. Вода вытекала из её рта, текла по подбородку, шее и дальше по груди… животу…

— Руки выше! И ногу не опускай! И не падай! Держись губами за горлышко бутылки…

— Виталька, кончай, — не выдержал Юрка, — я не могу больше на такое смотреть!

— Ты хотел сказать — заканчивай? — повернулся к нему я.

Рената засмеялась и закашлялась.

— Виталий, что ты с ней делаешь! — оторопело воскликнул появившийся в дверях преподаватель. — Ты ненормальный? Выйди в коридор!

Когда я вышел, преподаватель закурил и посмотрел на меня с недоумением.

— Виталий, что это за пантомима? Ты забыл, что здесь Академия художеств, а не бордель.

— Я так лечу икоту. У неё, кстати, прошла.

— Ты бы посоветовал ей хоть халатик надеть. Ты её что-то слишком быстро раскрепостил… Но, ладно, теперь о твоих работах. Я заметил, что у тебя есть склонность к драматическим сюжетам. Я специально дал тебе задание — сделать летний, солнечный, безмятежный пейзаж. И вот я смотрю на твой солнечный пейзаж, и мне рыдать хочется! Виталий, где покой и безмятежность в твоей работе?

— Я не знаю, где. В жизни я вижу всё больше страдание.

— Ты сейчас страдаешь?

— Страдаю. И ещё больше страдаю, когда я счастлив. Мне так жаль и нашего счастья, и всей нашей жизни. И люди, и их радости представляются мне, как крохотные, вспыхивающие на миг огоньки в бездне тьмы. Хочется взять такой огонёк-счастье в ладони, раздуть своим дыханием, чтобы он так быстро не гас…

— Виталий, ты писать не пробовал? У тебя получится. Ты умеешь разворачивать мозги на сто восемьдесят градусов. Ладно, закончим на этом.

А икота действительно прошла, Рената снова позирует и время от времени смеётся, встречаясь со мной глазами.

В мастерской наступила тишина, слышно только движение грифелей по бумаге. Неподалёку от меня Люда рисует, прикусив нижнюю полную губу. Она встретилась со мной взглядом и отвела свои глаза. А дальше рисует черноволосая Эдита. Она почувствовала мой взгляд, на мгновение отвела глаза и снова посмотрела на меня, улыбнулась… Это улыбка друга. И ещё… таинственный взгляд Лены за блестящими стёклами очков. Я не знаю, что этот взгляд означает… Мы погрузились в работу и, кажется, забыли друг о друге… Для нас сейчас существуют только пропорции, тени, рефлексы… и шорох грифелей по бумаге. Я смотрю на Ренату, потом на рисунок и снова на Ренату… да, она очень красивая… Не слишком ли крупной я сделал её на листе? Да, слишком крупная, фигуре тесно, надо всё стирать… надо всё переделывать… Что-то всё сегодня у меня не клеится!

А за окном высоко под потолком косо летит снег, и давит ветер на стёкла…. и тихо дышит Рената…

Через два часа мы спускаемся этажом ниже в своё курсовое помещение. Сегодня будем акварелью заканчивать пышнотелую Анну. Ей лет сорок, и рисуем мы её обнажённой по пояс. Здесь я могу расслабиться — я почти всё закончил. Наши все побежали на обеденный перерыв, а для нас с Юрой Анна достала из сумки блинчики с мясом, которые вчера обещала принести. Несколько блинчиков я кладу на тарелку, накрываю её блюдцем и бегу на второй этаж к Гунте.

— Ну, что рисуете сегодня? — спросила Гунта.

Она взяла блинчик двумя пальцами, поднесла к губам… приоткрыла их и, глядя на меня затуманенными глазами, провела по губам языком…

— Гунта, если будешь продолжать издеваться надо мной, то вечером я тебя изнасилую!

— Наконец-то ты сказал что-то дельное! Это самое лучшее, что я слышала от тебя за последнее время! Обязательно приходи… только боюсь, что от тебя самого мокрое место останется! — усмехнулась она и добавила: — Что сегодня делал?

— Рисовал голых женщин.

— Бедный! Как я тебе сочувствую!

— Я так измучился!

— Ты только береги себя, дорогой, импотентом не стань. А то привыкаешь… привыкаешь…

— Да ты что! Вот сейчас меня так возбуждает… что ты в майке и джинсах… Гунта, пока никто не видит, надень свою куртку, шапочку и завяжись шарфом до бровей! Я тогда вообще с ума сойду от страсти!..

— Да! Интересный случай! Кто-то о тебе напишет диссертацию. Бери тоже блинчик.

— Есть их вместе с тобой — какой-то разврат!

— Какой ты!.. Я начинаю бояться за тебя! Успокойся, на, кусай!

И она протянула мне свой блинчик. Я откусил половину, а вторую половинку, смеясь, съела она.

— Гунта, я вот не припомню, мы когда-нибудь с тобой ссорились?

— Это ты со своей Наташкой ссоришься, а со мной ты живёшь душа в душу!

Я смахнул пальцем крошку с уголка её рта.

— Как думаешь, — спросила она, — возможна дружба между парнем и девушкой?

— Конечно, нет.

— Вот и я так думаю. Иди, дурак!

— Жди меня, моя жертва! Вечером я приду.

— Жду тебя, мокрое место!

За окнами стемнело, и всё также ветер бьёт по стёклам колким снегом. Я доделал свою акварель Анны. Потом были два часа шрифта. Под шорох снега за окнами мы писали на листах ватмана редисными перьями текст готическим шрифтом. И остаются теперь только наброски, до них ещё целый час.

Я иду по коридору первого этажа. Справа от меня мастерские скульпторов, а в центре коридора, занимая почти всё свободное пространство, стоят монументальные скульптуры. По широкой лестнице, разветвляющейся влево и вправо, поднимаюсь на второй этаж живописцев.

Между чёрных, ночных окон висят рисунки. Я остановился у рисунка натурщика и опять приглядываюсь к штриховке тени… как красиво сделано! Подойдя к окну, я прислонился горячим лбом к холодному стеклу… перед моими глазами чернота ночи и огоньки — желтые, красные, голубые… Академия совсем опустела, ни звука не доносится до меня.

В мастерской живописцев темно. Я вижу тёмный силуэт Гунты, сидящей на помосте натурщиков.

— Что ты сидишь в темноте? — спрашиваю я.

— Иди скорее сюда! — шепчет она.

Когда я подошёл, она схватила меня за руку… её рука была очень холодной.

— Мне плохо! — прошептала она.

— Что случилось?

— Мне страшно, и сердце ужасно колотится… мне кажется, что оно останавливается…

— У тебя было такое раньше?

— Нет… Или чуть-чуть что-то было. Послушай, какой пульс.

— Да, очень быстрый. Успокойся, тебе надо прилечь… давай драпировки подложим, и полежи, успокойся… успокойся…

— Ты только не отпускай мою руку!

— Всё время что-то с тобой происходит!

— Но я же не виновата…

— Извини, я глупость сказал. Сейчас всё пройдёт… Я держу тебя за руку, а значит, всё в порядке… всё хорошо…

— Знаешь, я однажды должна была умереть.

— Что за фантазия!

— Это было в детстве. Я с девочками заплыла в море на третью мель и не заметила, как они вернулись на берег. Я в одиночку поплыла назад. Между мелями у меня кончились силы…

— Гунта, может, не надо! Успокойся!

— Я расскажу, и мне станет легче. Я закричала тогда: «Не могу! Не могу!» Я поняла вдруг, что умру сейчас. Говорят, что такая смерть самая страшная… я это могу подтвердить. То, что я тогда почувствовала, было не страхом и не ужасом… Нет слова для этого чувства… И вдруг, представляешь, я почувствовала, как меня подхватили под руку и помогли добраться до мели. Я без сил дошла до берега и упала на песок…. Знаешь, что самое удивительное? Я совершенно не помню, кто мне помог! Как такое может быть? Как я могла не запомнить?

— Странно!

— Иногда я думаю, что это был мой Ангел-хранитель…