Павел Моренец - Смех под штыком

• Название: Смех под штыком
• Автор: Павел Моренец
• Издательство: Азово-Черноморское краевое книгоиздательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1934

Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.

---

Подошел к лампе, будто для того, чтобы скорей отыскать в бумажнике документы, а на самом деле, чтобы показать, что он весь налицо, сам к лампе подносит их.

Старший посмотрел документы. Недоумевает: в Геленджик за овсом едут, будто там поля завелись.

— Кто вас направил?

— Полковник.

Вернул документы. А Илья свое твердит:

— Будьте добры, пошлите кого-нибудь с нами к старосте.

Тот — строгий, холодный:

— Сейчас вас проводят.

Дал часового, тот повел через дорогу. Норд-ост путается в шинелях, не пускает. Товарищи в раздумье: часовой — сзади, точно арестованные; не дернуть ли пока есть возможность? Вошли в дом. Трактир. Ставни закрыты, норд-ост рвет их, просится внутрь, воет. За столом у лампы сидят, перебрасываются в карты: чиновник, бородатый староста, армянин, хозяин трактира, и какой-то грек. Часовой указал на старосту и ушел. Товарищи спрашивают место для ночлега, а староста картами занят, вскользь бросил, что ночевать можно и здесь, на полу. Спутникам и это не понравилось — а вдруг одумаются добровольцы или заподозрят сидящие? — Под’ужинали своими запасами, напились холодного чаю, освоились, исследовали выходы, открыли, что есть еще темная комната, забрались в нее и там, на полу, завалились спать, так, чтобы один глаз отдыхал, другой — на-чеку был.

Ночью набились неведомые люди, кто-то топтался по ногам, спотыкался через них, потом все навалилось, затихло. А норд-ост разбушевался, завывал; морозное дыхание его пронизывало стены, окна, двери, сотрясало весь дом. Утром проснулись товарищи — пусто. Запасы продуктов из карманов вывернуты. Во дворе — свежий конский навоз не убран. Илья остро почувствовал новизну обстановки, особенности здешних нравов и близость зеленых, и потому с умилением отнесся к пропаже.

Вышли на шоссе с пустыми желудками, но с праздничным настроением, будто уже границу перешли и попали в Советские владения. Часовых нигде не встретили — удивились: может быть, дальше, в кустах? Солнце тщетно борется с норд-остом. Холодно, а под кустами, на солнышке — тепло, пар от земли идет, хоть ложись и грейся. Отошли от Кабардинки, свернули к горам, влево — там редкие хатенки.

Осторожно оглядываясь, зашли в одну. Баба пышки жарит. У Ильи ноги подломились — присел на скамейку. Кучерявый начал «балакать»: поздоровался, спросил разрешения погреться, отдохнуть, дескать, мимоходом за полверсты свернули; присел, начал закидывать удочку на счет зеленых. Баба что-то поняла по-своему, смахнула со стола муку, подвинула скамейку, энергично предложила:

— Да вы сидайте к столу, поснидайте, — и подала на стол горячих пышек.

Товарищи дружно согласились, а хозяйка продолжала:

— Вы куда, хлопцы, идете?.. В Геленджик, за овсом? — и просияла иронически: — Та хиба ж овес там е?.. Та вы не зелэны?

Они с радостью признались, да хозяйка снова замкнулась:

— Поищите по кустах, може и найдете.

Вышли товарищи. Кучерявый в раздумье:

— Ничего не добьешься: тут каждый мальчик знает, где зеленые, а никто не выдаст.

Зашли наугад еще в две-три хаты — все те же ответы:

— Поищите, може и найдете.

Где их тут найдешь? Кусты низкорослые, редкие, горы раздвинулись — наверно, в горах скрываются. Некуда итти товарищам — вышли на белеющее шоссе. Оно так смело разрезает мрачный кустарник, вызывает картины города с его стройными улицами, нарядными толпами, богатыми магазинами — и становится по-праздничному весело.

Вдали мостик показался. Козы идут, колокольцами звякают.

Вдруг высунулась из кустов собачья ведерная шапка.

Выскочили два оборванца с винтовками наперевес, защелкали затворами, невпопад загалдели:

— Стой! Ни с места! Руки вверх!

Товарищи подняли руки, остановились. Илья успел шепнуть Кучерявому: «Говори: пленные красноармейцы», — я шутливо крикнул нападающим:

— Да вы осторожней: так же пристрелить можно! — а сам и не знает за кого их принимать. В кустах шапки еще торчат. Будто зеленые. Но, может быть, белые засаду устроили, чтобы вылавливать подозрительных?

Молодой оборванец, подскочивший к Илье, обшарил — его и, не найдя оружия, принялся стыдить его:

— Ых ты, — в добровольцах служишь. А мы тут два года страдаем.

— Да мы пленные красноармейцы, в команде транспорта мулов служим. Не веришь — проверь.

Оборванец помялся и нерешительно предложил уже опустившему руки Илье:

— А все-таки придется обменяться…

— Чем? — вскинул Илья — на расползающееся, рваное рыжее пальто и разваливающиеся занузданные опорки.

— Одежой.

Илья, ища выход, глянул на Кучерявого, а тот, подозрительно прищурившись, уставился на своего мучителя и вдруг разоблачил его:

— Слушай, да ведь я тебя знаю. Вас четверо ушло из пятой группы, когда она стояла под Бабичевым перевалом. Командир у вас — на один глаз кривой. А я в — пятой проводником был. Кучерявого разве не помните?

Зеленые прикинулись, что не знают: жалко упускать такую добычу, да Кучерявый насел на них. Его поддержал Илья, предложил отойти в кусты, чтобы не заметили их белые, и там уже они быстро сговорились.

Проводили их до деревушки Марьиной рощи к матери зеленого. Та их накормила и послала с ними мальчика провести на пост.

Гора, издали казавшаяся холмом, бесконечно уходила ввысь, когда стали на нее взбираться. Скоро все путники промокли от пота, от них пышало жаром, в груди горело, дыхание вырывалось со свистом, как из дырявых мехов, болели ступни, а тропинка, извиваясь, пробиралась между колючими кустами все вверх и вверх. Илья был еще слаб, да и впервые попал в горы: он совсем обессилел, ему хотелось попросить остановиться, чтобы хоть чуть передохнуть, но ему стыдно было и проводника-старика, и мальчугана, бодро семенившего босыми ногами. Но и они устали, и несколько раз все-таки приваливались к земле, чтобы отдышаться.

Наконец, мальчуган посвистал. Из кустов донесся ответный свист и вскоре показался цветущий, улыбающийся толстяк в куцой солдатской фуфайке и постолах.

Подошли к его землянке. Вокруг была прибита трава, валялись высохшие корки арбузов и дынь. Прилегли. Глубоко внизу цепочкой рассыпалась игрушечная Марьина роща с черепичными красными, синими, белыми крышами. Вдали, влево, запрятавшись, как в колыбель, между горами, опоясал глубокую яйцевидную бухту Геленджик. Далеко, а все отчетливо вырезывается: купола, шпили, пестрые крыши дач, деревья, набережная. А дальше — все в серебристой чешуе море.

Илья, отдышавшись, все сильнее ощущал прилив детской радости от созерцания этих сказочных картин, от сознания, что он уже в безопасности, подполье ушло безвозвратно, впереди — близкое осуществление заветной мечты, впереди — кипучая большая работа, победы, слава…

Зеленый с поста подал гостям в кувшине воды. Прилег около. Смеется, шутит: ему очень скучно здесь. Рассказывает о пятой группе. Обещает повести их к ней. Здесь на передаточном посту останутся еще трое зеленых. Сейчас они ушли в деревушку напросить продуктов.

Закурили. Илья обращается к Кучерявому:

— Ну, расскажи же о Ростове. Как это могли попасться такие бойцы, как Черный капитан и Борька?.. Эх! Какая досада! Зачем Борька туда ехал? Добрался до гор, ну, и сидел бы здесь! Работы здесь — задохнешься, а не переделаешь. Или его потянуло к этой Дуне? Надо ж было ему жениться. Зачем вы туда ездили?

Кучерявый, попыхивая папиросой, виновато, лениво улыбнулся:

— А чорт его знает, зачем ездили. Говорили, вроде белые перехватили полмешка советских денег, когда их везли через фронт. А теперь трудно перебраться: за белыми не угонишься. Так вот эти деньги будто бы белые в банк сложили.

— Не все ли равно, отбить или отнять. Я знаю, что на экспроприацию ездили. Но ведь группа могла достать средства легче, без риска.

— Конечно, я и сам так думал. Ну, другие едут, и меня потянуло. Да не в банке дело. Деньги взяли. Хоть и кричали там, и банк сразу оцепили, а мы все-таки отстрелялись и деньги увезли. Потом намотали их в полотенце подпольнице, вроде как беременная, и под охраной ребят отправили на пароходе.

— Но их не было в Новороссийске. Значит и они попались?

— Выходит так. А Черный капитан с Борькой да третий с ними — Пустынник, те попались уже после, на квартире. Чистили как раз наганы, разобрали их, а тут облавы по всему городу. Кто-то донес на них. Врываются добровольцы, а ребятам и крыть нечем — и забрали их…

— Сколько погибло… — задумчиво проговорил Илья. — Я в трех подпольях работал. И все время провалы, провалы, провалы. Кажется, по трупам товарищей идешь вперед. Теперь — Борька… Нас 16 выехало из Советской России, а осталось двое: я и Пашет. Борька попался последним. Как жаль… Ну, что же? Связь установили с арестованными, подкупают кого следуют?

— Передачи посылают им, а насчет подкупов не знаю.