Елизавета Бута - Сэлинджер. Дань жестокому Богу

• Название: Сэлинджер. Дань жестокому Богу
• Автор: Елизавета Бута
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0905-2

Роман Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» впервые был опубликован в 1951 году – и с тех пор остается одновременно одним из самых читаемых и самых запрещаемых произведений мировой литературы. И одних из самых загадочных. В нем искали – и находили – призывы к насилию, чрезмерную жестокость, развращенность и прочие признаки «растлевания молодежи». Никого не волновало то, что хотел сказать автор. Все старались найти скрытые смыслы и тайные послания самого Текста.

Через 15 лет, 19 июня 1965 года, было опубликовано последнее произведение Сэлинджера «Хэпворт 16, 1924». После чего Сэлинджер, устав от нападок прессы, на многие десятилетия ушел в тень. Он больше не давал интервью и не публиковался. Возможно, именно в этой повести Сэлинджер дал ответы и на те вопросы, которые он сам задавал себе и своим читателям, и на те, которые ему задавали критики. Возможно, этой повестью Сэлинджер закончил главный поиск своей жизни – поиск Бога, – поэтому больше ничего и никогда не писал.

В книге, которую вы держите в руках, известный филолог, специалист по творчеству Сэлинджера Ирина Галинская раскроет все загадки его текстов. Историк религии Борис Фаликов проведет параллели между жизнью и творчеством писателя. Писательница Юлия Беломлинская расскажет о своем опыте чтения Сэлинджера. Писатель и религиозный деятель Борис Кутузов поведает о христианских аспектах творчества писателя, расскажет о том, каков же он, Бог Сэлинджера…

---

Письмо Симора – это проповедь любви и добра в христианском духе.

Однако маленький вундеркинд (кажется, что пишет взрослый, умудренный опытом, человек) отдает себе отчет, что мир полон злобы: «Пока не наступит конечный час нашей жизни, уйма народу будет приходить в бешенство и кипеть злобой при одном появлении наших лиц (в лагере вместе с ним был пятилетний брат Бадди. – Б.К.) на горизонте. При одном только виде наших лиц, заметьте, я уж не говорю о своеобразных и часто несносных наших личностях! Это было бы даже немного смешно, если бы за мою короткую жизнь мне не приходилось уже многие сотни раз наблюдать такую ситуацию с тоской и душевной мукой. Остается только надеяться, что, продолжая день за днем улучшать и совершенствовать свои характеры, успешно искореняя всякую настырность, показную заносчивость и избыточную эмоциональность, а также ряд других свойств, в корне никуда не годных, мы в конце концов перестанем с первого взгляда и даже просто понаслышке возбуждать в других людях столько ненависти и смертельной вражды (незаурядные и даже исключительные таланты Симора и Бадди, несомненно, должны были вызывать зависть окружающих и злобу. – Б.К.)… Только ни в коем случае не позволяйте из-за этого мраку затмить ваши души. Сколько зато на свете всевозможных радостей и утешений! Ну видели ли вы когда-нибудь других таких неустрашимых крепышей, как ваши два отсутствующих сына? Разве среди яростных вихрей и собирающихся бурь наши молодые жизни не остаются чудесным незабываемым вальсом?»

В произведениях Сэлинджера мы не найдем прямой проповеди, поучений. Проповедью и поучением становится сама деятельность литературного героя, его поступки, размышления, различные жизненные коллизии. Именно такой творческий акт был и у И.С. Шмелева, что отмечает И.А. Ильин в своих критических отзывах.

В своем довольно длинном письме Симор часто затрагивает религиозную тему, о Создателе.

«Лес (если ты уже возвратился из фойе), я знаю, ты честно развлекаешься неверием в Бога или в Провидение – или какое там слово тебя меньше раздражает и смущает, – но даю тебе слово в этот знойный и очень памятный для меня день, что даже случайную сигарету невозможно прикурить без щедрого художественного согласия Вселенной! (Пример выбрал Сэлинджер плохой – православным известно, что на том свете «табак растет у входа в ад». – Б.К.). Ну, может быть, «согласие» – слишком общо сказано, но чья-то голова должна кивнуть, прежде чем огонек спички коснется кончика сигареты. Это, конечно, тоже слишком общо, о чем я всем существом сожалею. Я убежден, что Бог вполне согласится носить человеческую голову, которая способна кивать, если это очень нужно какому-нибудь Его почитателю, так Его себе представляющему; но лично мне не нравится, чтобы у Него была человеческая голова, я, пожалуй, повернусь на каблуке и уйду, если Он наденет на плечи голову для моего сомнительного удовольствия. Это, разумеется, преувеличение; уж от Него-то я уйти бессилен, даже под страхом смерти».

Рассуждая о правильном дыхании, снова сворачивает на славословие Богу:

«Все-таки попробуй, если тебя разбирает злость, мысленно снять шляпу перед Богом за великолепную сложность человеческого организма. Разве трудно отдать дружеский благодарственный поклон такому несравненному Художнику? Неужели не подмывает обнажить голову перед Тем, Чьи пути могут быть и неисповедимы, и совершенно понятны – смотря как Он пожелает? О Господи, ну и Бог же у нас!.. От этого приема с одной ноздрей можно запросто в одну минуту отказаться, как только научишься полностью и до конца доверяться Богу в том, что касается дыхания, слуха и других функций организма; однако мы всего лишь люди, и по части такого доверия в обычных, не отчаянных обстоятельствах у нас слабовато. Это свое прискорбное неумение безоглядно полагаться на Бога нам приходится возмещать собственными сомнительными измышлениями, только они вовсе и не наши, эти измышления, – вот что забавно; эти сомнительные измышления тоже – Его! Таково мое личное просвещенное мнение, но оно взято совсем не с потолка».

Говоря о книгах разных авторов, Симор (Сэлинджер) замечает:

«Вот где полезно и пристойно перечесть в одиночку чудесную Святую Библию (имеется в виду, по-видимому, Новый завет. – Б.К.), чтобы сохранить про черный день собственный бесценный здравый ум. Исус Христос говорит так: «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). Все правильно, я не вижу ничего, против чего можно было бы возразить».

В заключение письма Симор просит помолиться о них с братом: «Очень прошу вас, как наших любимых родителей, братьев и сестру, прочесть за нас несколько сжатых убедительных молитв».

Американскому безрелигиозному обществу Сэлинджер устами младенца пророчит малоприятные вещи.

«Из этих чудесных крепких, во многих случаях очень красивых мальчиков мало кто достигнет зрелости. Большинство, по моему скорбному мнению, перейдет от молодости прямо в дряхлость. Можно ли на это спокойно смотреть? Сердце кровью обливается. И воспитатели тоже – только одно название что воспитатели. Почти всем им предназначено пройти по жизни, от рождения до смертного праха, сохраняя самые мелочные, жалкие взгляды на все, что происходит во вселенной и вне ее».

Это последнее опубликованное произведение Сэлинджера было встречено американскими критиками глубоким молчанием. Да и что они могли сказать?

Критики были явно разочарованы Сэлинджером. Еще до «Хэпворта» один из них, Ихаб Хассан, будучи, по-видимому, не в восторге от всего творчества Сэлинджера, особенно «нервозно» воспринял последние его три работы («Зуи», «Выше стропила, плотники» и «Симор»), намекая, что они не доставят удовольствия ни читателям, ни критикам. И. Хассан все-таки вынужден был отметить чисто литературные достоинства прозы писателя, новую концепцию формы, склоняющуюся к сюрреализму и даже гиперреализму и пр.

Указывая, что в творчестве Сэлинджера драматические полюсы: любовь и убожество, религиозное поклонение и ирония, – критик заявляет: «Но теперь ясно, к какому полюсу клонит Сэлинджер: я не вижу причины, чтобы избежать назвать его религиозным писателем. Его идея любви, к которой он имеет преобладающий интерес, полностью духовна, а его прославления жизни очень близки к религиозным».

Значит – избегали-избегали, колебались-колебались назвать Сэлинджера писателем религиозным, а теперь окончательно ясно, куда он клонит. Какова причина, почему избегали? Назвать Сэлинджера религиозным писателем означало в нерелигиозном обществе подвести черту под писательской карьерой автора «Ловца». Мистер Ихаб Хассан, как видим, подвел эту черту первым, огласил приговор. А в «Хэпворте» писатель окончательно открыл свои карты (что можно понимать также: плевать я хотел на вашу карьеру!) – говорить стало вообще не о чем.

Слово «Бог» писатель употребляет уже не как expletive, в его «здоровом», привычном американском смысле, а в его прямом значении. Да еще его Симор (сиречь сам Сэлинджер) призывает к молитве, к славословию. Верный знак, что писатель пошел straight to the dogs, говоря мягко, покатился по наклонной плоскости.

Не помогли и идеи реинкарнации (перевоплощения) и кое-какое религиозное вольнодумство.

Сэлинджер тоже замолчал, он, по-видимому, знал, на что идет и с кем имеет дело, высказался напрямик, больше сказать представителям «зловонной чумы интеллектуализма и лощеной образованности в отсутствие таланта и сострадательной человечности» ему было нечего. Сказал, почти не обинуясь, свое последнее слово и, как истый отшельник, замолчал. Он молчал до своего последнего дня, почти полвека. И это понятно. Общество не исправилось от слова пророка, и так было почти всегда в истории человечества. Пророков, как правило, убивали или изгоняли, обличения неприятны. Покаялись ниневитяне после проповеди Ионы, но это, кажется, исключительный случай.

Смысл его книги, «Ловца», исказили еще более, чем советская переводчица. «Как наше слово отзовется?» Битники, всякие бунтовщики и смутьяны сделали эту книгу почти «культовой», а отдельные экстремисты и психи даже оправдывали ею свои преступления. Удивляться нечему, если даже Евангелие Спасителя за две тысячи лет кто только не искажал и как? Евангелием оправдывали инквизицию западную и русскую (XVII в.), детский (!) крестовый поход и пр.

Какой смысл был еще что-то говорить? В «Хэпворте» писатель высказался, кажется, до конца. Время – говорить, время – молчать. Хлопок одной ладони. «Молчание – тайна будущего века». Не поехал и на прием к президенту, чтобы не выставляться перед телевизионными камерами, перед всем миром, который во зле лежит. Все правильно. Арсению Великому было сказано в свое время: «Бегай от людей, и спасешься».

Имя «Джером» знаменательно. Jerome от Jeremiah – пророк Иеремия. Таким образом, если сказать по-русски, звали его Иеремия Сэлинджер.