Гордей Щеглов - Год 1863. Забытые страницы

• Название: Год 1863. Забытые страницы
• Автор: Гордей Щеглов
• Издательство: ВРАТА
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-985-6912-09-5

Книга повествует о малоизвестных страницах польского национально-сословного восстания 1863–1864 годов и посвящена главным образом судьбам двух православных церковнослужителей — священника Даниила Конопасевича и псаломщика Федора Юзефовича, убитых повстанцами. В книге содержатся интереснейшие факты и материалы, касающиеся сложных национальных, сословных и религиозных взаимоотношений в Белоруссии середины XIX века.

Настоящая книга представляет 3-е издание, исправленное и дополненное. Написана она на основе многочисленных архивных источников. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг читателей, интересующихся гражданской и церковной историей Беларуси.

---

Представляя сплоченную общественную группу, объединенную национальными корнями и общей политической идеей, польское дворянство, за самым небольшим исключением, входило в так называемую партию «белых», исходным пунктом политической программы которой было восстановление шляхетской Польши в пределах 1772 года, то есть в границах Речи Посполитой. Способом привлечения на свою сторону местного непольского населения партия считала его ополячивание и окатоличивание, главным орудием чего было образование и прежде всего школа.

Не обращая внимания на теоретические рассуждения местной русской администрации о недопустимости навязывания польского языка всему населению Западных губерний, помещики усиленно открывали сельские, ремесленные и воскресные школы с преподаванием на польском языке, заводили библиотеки, наполненные тенденциозной польской литературой[14]. Они всячески стремились взять дело образования в свои руки и утвердить здесь свое влияние.

В этом стремлении им способствовал главным образом недостаток школ при возраставшей тяге к образованию и недостаток русских культурных сил в крае. Приходские училища в финансовом отношении находились в полной зависимости от городских управлений, и там, где состав этих управлений был польским, поляки, естественно, имели решающее влияние: преподавательский состав подбирался по их усмотрению, все русское вытеснялось, и, напротив, поощрялось все польское[15].

Кроме того, поляки начали повсеместно открывать частные школы. Ксендзы устраивали школы при костелах, помещики — при своих имениях. Преподававшие в них учителя, не имея часто никакой специальной педагогической подготовки, отвечали лишь личным требованиям устроителей школ. Обучение там велось на польском языке, учебники, одобренные Министерством народного просвещения, заменялись своими, составленными на польский лад. Вот один из типичных случаев, иллюстрирующих влияние поляков на школьное образование. Произошел он в народной школе Новоселковского прихода в Игуменском уезде Минской губернии. В 1861 году местный помещик-поляк Крупский неожиданно начал оказывать материальную помощь школе, и вскоре там появился учитель, студент Киевского университета, некто Легенза — протеже помещика Крупского. Как-то раз, когда в школе отсутствовал местный священник Фома Русецкий, Легенза принес в класс картины из Священной истории и при объяснении одной из них — «Распятие Спасителя», указывая на римских воинов, сказал: «То sa moskale» (это москали)[16]. Случай этот стал известен и вызвал возмущение священника, запретившего Легензе преподавать все, кроме русской грамоты. В 1862 году помещик Крупский открыл школу в собственном доме, где Легенза начал учить детей на польском языке и в польском духе[17].

Цель была одна — взяв в свои руки воспитание молодежи, сделать из нее «добрых поляков». Ни помещики, ни ксендзы этого не скрывали. Но школа была лишь одним из орудий в руках польского дворянства. В ход шли и другие меры влияния на простой народ.

Чуждое народу, неспособное приблизиться к нему по духу, польское дворянство с целью вовлечь крестьянскую массу в повстанческое движение все же искало сближения с ним. Соприкасаясь с народом в обыденной жизни, помещики всячески старались привлечь крестьян на свою сторону: читали им революционные прокламации и многообещающие манифесты, заставляли учить и петь польские гимны, старались вовлечь в антиправительственные манифестации, в дни польских национальных праздников освобождали от барщины. Однако очевидно, как много лжи, лицемерия, неискренности было в этих заигрываниях помещиков с подневольным народом, чье человеческое достоинство столетиями ими же унижалось, религиозные чувства оскорблялись, а весь уклад жизни презирался. Теперь же они в своих прокламациях называли народ братьями и внушали, что «русский царь ничего для них хорошего не сделал», почему и надо восстать на него войной. Но помещикам не нужны были крестьяне-братья, им нужна была грубая мужицкая сила для успешной борьбы за польские национально-сословные интересы.

Прямую заинтересованность в восстании имело и католическое духовенство. Сформировавшееся в стройную политическую организацию еще со времен польских королей, оно было проникнуто стремлением расширить церковные владения Папы и возвратить привилегированное положение в обществе путем восстановления старой Польши с господством в ней католицизма и польского духовенства.

Как уже отмечалось, ко времени восстания поляки в Белоруссии служили практически во всех правительственных учреждениях. Наиболее влиятельную и сплоченную группу представляли дворяне-чиновники, служившие по выборам: предводители дворянства, уездные судьи и мировые посредники. Первые, утвержденные в должностях Сенатом, имели большую независимость и даже не могли сменяться местными губернаторами. Такое привилегированное положение предоставляло им прекрасную возможность проводить антиправительственную политику. Главными же действующими лицами, влиявшими на народ, были мировые посредники. Близко общаясь с крестьянами, они воздействовали на них своей властью, чтобы те беспрекословно слушались помещиков. Действуя через подчиненных себе сельских писарей, старшин и старост, мировые посредники старались настроить крестьян против правительства, представляя его действия в превратном свете. Кроме того, пользуясь свободой в передвижении, они, под предлогом служебных обязанностей, оказывались душой всех съездов и собраний дворянства, имевших целью подготовку восстания[18].

Отсутствие твердой и согласованной политики русского правительства в деле управления Западными губерниями, преобладание среди чиновников лиц польского происхождения, покровительство польским магнатам в высших правительственных сферах, недостаточный контроль над деятельностью общественных организаций и школ, находившихся в руках поляков, создали такое положение в крае, что польское влияние здесь стало преобладающим и революционная пропаганда встречала весьма слабое сопротивление, а иногда и никакого[19].

Продолжительное польско-католическое влияние наложило заметный отпечаток на весь облик края. Для российских чиновников, приезжавших сюда в этот период, край представлялся католическим и польским. Официальные докладные записки и мемуары наглядно свидетельствуют, как поражало их на первых порах множество католических часовен, придорожных крестов и статуй, богатство и великолепие костелов и бедность православных церквей, часто ветхих и тесных. Даже более новые из них имели архитектуру униатских церквей, близкую к костелам. Несмотря на то что со времени воссоединения униатов прошло уже несколько десятилетий, православное сельское население не оставило усвоенных униатских привычек. При встречах крестьяне вместо обычного приветствия «здравствуйте» говорили: «Нех бэндзе похвалены Езус Хрыстус», в церквах ложились «кшыжем», ползали на коленях, пели католические «кантычки», после православной обедни шли в костел слушать «казания» (проповедь) ксендза, а в торжественные дни вместе с католиками участвовали в костельных процессиях, носили хоругви, кресты и т. п.[20] Все это, конечно же, содействовало латино-польской пропаганде и нередко завершалось совращением православных в католичество.

Не избежало в определенной степени полонизации и православное духовенство. Знание польского языка здесь было обусловлено жизненной необходимостью, так как на нем говорила большая часть администрации края, только на этом языке можно было объясняться с помещиками. Последние же в то время владели не только почти всей землей, добывающей и обрабатывающей промышленностью, но держали в своих руках и всю власть. При таком положении всякий помещик в приходе представлял силу, часто всемогущую, которую не осмеливалось ослушаться иногда даже епархиальное начальство, а тем более бедный сельский священник, поставленный при своей нищете и жалком обеспечении в материальную зависимость от пана, враждебного ко всему русскому и православному и не допускавшего в разговоре никакого языка, кроме польского. Материальная зависимость от помещика и крестьян унижала общественное положение православного священника и саму веру, которую он исповедовал. Не находя защиты ни в законе, ни у епархиального и гражданского начальства, духовенство было вынуждено ладить с помещиком-католиком, говорить на его языке, унижаться, стоять в передней, а иногда и «падать до ног»[21].

Практически при полном отсутствии в крае православного дворянства, чиновничества, купечества и мещанства представителями православного исповедания являлись лишь крестьяне и духовенство. Сравнение бедного, приниженного православного духовенства с более обеспеченным и уважаемым католическим приходило само собой и не могло не свидетельствовать о внешнем превосходстве последнего. Ближайшим выводом из этого было заключение, что православие — действительно есть «вера хлопская»[22]. Однако при всем этом именно православное духовенство часто оказывалось единственным представителем забитого, угнетенного сельского люда, защитником его человеческих прав и достоинства, единственным поборником за его «хлопскую веру» и «хлопскую народность».