Анна Железникова - Самая страшная книга 2016 (сборник)

• Название: Самая страшная книга 2016 (сборник)
• Автор: Анна Железникова
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095593-0

ССК. Создай Свой Кошмар.

Главная хоррор-антология России. Уникальный проект, в котором захватывающие дух истории отбирают не «всеведущие знатоки», а обычные читатели – разного пола, возраста, с разными вкусами и предпочтениями в жанре.

ССК. Страх в Сердце Каждого.

Смелый литературный эксперимент, которому рукоплещут видные зарубежные авторы, куда мечтают попасть сотни писателей, а ценители мистики и ужасов выдвигают эти книги на всевозможные жанровые премии («хоррор года» по версии журнала «Мир Фантастики», «лучшая антология» по версии портала Фантлаб, «выбор читателей» по версии портала Лайвлиб).

ССК. Серия Страшных Книг.

«Самая страшная книга 2016» открывает новый сезон: еще больше, еще лучше, еще страшнее!

---

Потрескивал металл. Через щели просачивались накатывающие на автобус волны ветра.

– Изви-ви-ните, что я н-нагруби-бил, – заикаясь, сказал молодчик. Он был бледен, точно свежий труп.

– Что? – Потерянная женщина посмотрела куда-то сквозь него.

– По-после ав-в-варии, извини-ни-те. Я испу-пу-гался. М-мне о-очень жаль, что в-ваш муж… то есть бра-брат… – Парень умолк.

Женщина не ответила. Ее взгляд был прикован к пламени свечи.

– Ме-меня С-стас зовут. Я орни-нитолог. Ехал на кон-конф-ф-ференцию…

Пустословили, поглядывали друг на друга, зябли.

Алексей разместился в задней части перевернутого автобуса. Отсюда были видны все компаньоны по несчастью. Та, с мраморной шеей, казалось, смотрела на него. Восточное лицо выражало невозмутимое спокойствие – словно ситуация ее не касалась: решится сама, стоит лишь немного подождать. Наверное, так думали многие…

Дрожь живила – всего лишь очередной вызов. «Я счастлив: этот холод так чист, так чиста эта ночь, разве и сам я – не волна ледяного воздуха?»[16] – подбадривал себя Алексей. Перед тем как улечься на настил, он смерил старика презрительным взглядом. Несмотря на пробирающую до костей стужу, тот продолжал черкать в блокноте.

«Снова по уши в своих поганых исследованиях?»

Голоса смешивались в кисель, теплый, сладкий.

Алексей плавно погрузился в него.

Уснул.

* * *

Плач, пробив бастион вчерашнего изнеможения, гарпуном вытянул из вязкого сна.

«Утренние симптомы были идеальны для того, чтобы не чувствовать себя счастливым: кости болели с самого рассвета»[17], – оценил свое состояние Алексей. По часам – раннее утро.

Всхлипывали сразу несколько голосов, ритмично, будто пели.

– Ох, как же та-а-к?.. – выла бабуля, внучка которой астматично хватала ледяной воздух и плакала.

Сантехник утешал жену:

– Возраст. Сердце не выдержало. Оля, не смотри на них.

Женщина и не думала смотреть – спрятала лицо в цветастых рукавицах и безысходно мотала головой.

Нацепив траурные маски, столпившиеся нависали над объектом скорби.

Алексей повернул голову: два трупа, близко, на расстоянии вытянутой руки. Глаза словно выдохлись, неподвижные, провалившиеся в глазницы, из раскрытых старческих ртов больше не вырывался пар.

Ночь забрала двух бабушек, еще вчера бодро обсуждавших статью о зверствах неизвестного маньяка.

– Сердце… у обеих? – тихо сказал Алексей.

Этот вопрос должен был кто-то задать, так почему не он?

– Наружу бы вынести, – выглянул из-за спин деревенщина. Небедный коннозаводчик, как хвастался перед сном. – Чтобы детишки не глядели, не пужались.

«…что, в сущности, не получено нами от покойников? Наш язык, наши привычки, наши познания, наше отчаяние – все!»[18]

– Поддерживаю. Бабушек жалко, но планы бури нам неизвестны. А рядом с… мне как-то не по себе. – Голос Аделии дрожал.

Аделия – так она ему представилась. Старый мудак не бросил заигрывать с женщинами. С «мраморной шеей», скрипачкой, как послышалось Алексею, он мило беседовал, периодически отрываясь от блокнота.

– Делайте что хотите, но мы уходим! Еще один день – и ляжем вместе с ними! – выкрикнула на нервах жена сантехника. – Ветер немного утих, доберемся! Леня, Женька, пошли!

Алексей прикинул шансы:

– Я с вами.

– И-и я! – протиснулся парень, орнитолог.

* * *

Двинулись вдоль трассы, по направлению к Чернышевску. Леонид не очень уверенно заявил, что есть надежда выйти к кустарной бензоколонке.

– Их до города две должно быть, – сказал сантехник, – а первую мы проехали, когда еще дорога от Читы вся в колдобинах шла. Я видел.

– Бы-было бы хо-хорошо – Парень шел перед замыкающим цепочку Алексеем. Шарф он повязал поверх капюшона.

Справа от дороги нарастали горбы сугробов.

– Найдем, – храбрился Леонид. – Заправляться там никому не посоветую, водой или чем другим разбавляют, но нам не до бензину сейчас – к людям бы выйти, помощь вызвать.

Казалось, что мост, в направлении которого они шли, не увеличивался, а уменьшался. Десять шагов пешком там, где хватило бы четырех на лыжах. Ледяной ветер проникал в малейший зазор между одеждой и телом.

«Холодный ветер продувал его до костей, он весь продрог и от него, и от этих слов»[19].

Алексей рассасывал шоколад. В его рюкзаке хранилось еще с десяток сладких плиток, а также – отварное мясо, сахар, черный чай, жгут, бинт, йод, антисептики, большие ножницы, зажигалка, два спичечных коробка (каждую спичку он залил воском, а сами коробки обернул в полиэтилен), брикеты сухого горючего, моток веревки и кое-что еще.

Несмотря на холод, Алексею удалось поспать прошедшей ночью. Немного, но поспать. Или сбежать в воспоминания, очень похожие на сновидения. Завывание ветра, всхлипы и хруст веток под телами как-то незаметно отдалились, провалились в параллельную реальность.

Он оказался в помещении, стены и пол которого были выложены плиткой.

Она лежала в ванне. Комната казалась воспаленной: красная вода, карминовый кафель, алый рот на запястье. Алексей вдыхал тяжелый запах утекших вместе с кровью надежд. Ее последний упрек чувствовался во всем. В падающих на пол каплях, в скупости мертвого взгляда, в изгибе локтя, свешенного через край ванны в некоем небрежном изяществе.

Он – во сне, в воспоминаниях, в прошлом – медленно приблизился к ванне и закрыл кран.

«Почему?» – спросил он у жены.

Она не могла ответить. Но ответ лежал на стиральной машине. Газетные вырезки и небольшая записная книжка с цитатами и агонией мыслей.

Он разворошил светло-серые – с неровными от торопливых ножниц краями – прямоугольники, воскрешая заголовки и целые фразы лишь по первым словам: «Убиты, но не дорогой: в перевернувшемся на дачной дороге мини-вэне найдено четыре растерзанных трупа». «На заднем сиденье автомобиля патрульный обнаружил голову не справившегося с управлением водителя. Смертельным стало не столкновение – голову отпилили». «Автокатастрофа для стервятника…»

Убийствами полнился и блокнот – его дневник, его единственный собеседник, с которым он мог поделиться той вязкой возбужденностью, которой его наполняла чужая боль.

Она нашла его тайник.

Она поняла.

Она решила принять ванну.

Он сел на мокрый пол (шорты и трусы тут же пропитались розовой водой) и взял ее за руку Холодная. Словно к раскрывшейся ране припали губы древнего существа, выпили до дна, а после наполнили тело кристаллами стылого дыхания.

«Зачем? – сказал он. – Это тебя не касалось».

Он попытался встать, но поскользнулся и рухнул в другое воспоминание…

* * *

Фура не остановилась. Сползла с моста и пронеслась мимо, окутанная снегом и равнодушием. Равнодушие – именно это спасло водителю жизнь.

– Он же видел! Он нас видел! – кричала Ольга, жена Леонида.

– Видел, – кивнул Алексей.

Он смахнул, почти не чувствуя прикосновений, липнувший к лицу снег.

– Идем. Не стоит останавливаться.

– Сука! Гад! – без намека на заикание швырнул вслед фуре орнитолог. Ругательства не пролетели и пары метров.

Леонид понуро молчал, держа на руках сына. Лицо девятилетнего мальчика, казалось, вмерзло в плечо отца.

«Если же ваша милость желает сократить путь и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу вас быть странствующим рыцарем»[20].

Снова разыгралась метель, но ветер хотя бы дул в спину.

«Когда буду возвращаться, все изменится».

Полоса трассы поднималась на мост, ненадежный и заброшенный с виду. Во все стороны белой картой лежала тайга, на которой кто-то случайно оставил черную закорючку.

Снег сыпал, вился, закручивался. Чистая мука летела от сосны к сосне, шелестела, старалась поглотить. Буран пожирал трассу и подходы к ней: заметал следы, на каждый поваленный ствол громоздил другой, такой же толщины, из снега и злости.

Шли с трудом, высоко поднимая ноги. Тяжелей всего приходилось Ольге – словно вот-вот упадет, нырнет в снег, чтобы отдаться истерике и страху. А следом повалятся все остальные, выкрикивая безумные проклятия.

«Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах»[21].

Идущий последним Алексей просунул руку под куртку и взялся за рукоятку ножа, торчащего за поясом.

«Пора».

Он метил в шею орнитолога и, несмотря на шар-капюшон, удар достиг цели. Острие ножа проткнуло ткань, кожу, мышцы, щитовидку и клинышком вышло под кадыком, в нескольких сантиметрах от руки Алексея, зажавшей рот парня.

Орнитолог словно подавился, кашляющий звук прорвался сквозь перчатку и крик ветра. Алексей убрал руку выдернул нож и позволил парню упасть.

Его охватил знакомый азарт.

В несколько шагов он нагнал сломленную тайгой семью и оставил чужие мечты о спасении в красном снегу. Растерзанные и остывающие.