Брайан Ламли - Порча

• Название: Порча
• Автор: Брайан Ламли
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91377-045-5

Ламли давно считался мастером «мифов Ктулху», поджанра, сформировавшегося под влиянием работ Лавкрафта, но только в 1986 году, оставив карьеру военного, писатель выпустил новаторский роман ужасов «Некроскоп» о Гарри Кифе, человеке, умеющем говорить с мертвыми, и в одночасье стал знаменитым. Двадцать лет спустя «Subterranean Press» осуществило переиздание этой книги в роскошном оформлении со множеством иллюстраций Боба Эгглтона.

«Невозможно отрицать влияние Лавкрафта на мою „Порчу“, — признается автор, — потому что лавкрафтовские Морские Существа, так замечательно изображенные в его повести „Морок над Инсмутом“ („Shadow Over Innsmouth“) и мелькающие в других произведениях, всегда очаровывали меня. И не только меня, а целое поколение авторов, многие из которых родились спустя годы после трагической безвременной кончины мастера.

Повесть „Порча“, как и „Колокол Дагона“ („Dagon's Bell“) и „Из глубины“ („The Return of the Deep Ones“), явилась результатом размышлений на тему: что, если бы некоторые члены Тайного ордена Дагона нашли способ бежать или эмигрировать из пришедшего в упадок старого Инсмута и объявились бы где-то еще? Например, в Англии».

---

И после короткого раздумья он поведал остальное…

— Рассказы, которые до меня дошли… ну, они неправдоподобны. Легенды, порожденные первобытной невинностью и невежеством туземцев. Видите ли, у этих островитян есть собственные мифы о Дагоне, и они передаются из поколения в поколение. Их кровь и внешность настолько выродились, порча обрела над ними такую власть — возможно, с незапамятных времен, — что они решили, будто созданы по образу своего творца, рыбьего бога Дагона.

Именно такие истории они рассказывали морякам, добавляя, что в обмен на поклонение Дагон дарует им все богатства океана, изобилие рыбы и странные золотые сплавы, вымывавшиеся, возможно, из жил в местных горах в сезон дождей. Конечно, именно местные знахари — жрецы Дагона и его Тайный орден — изготавливали из этого золота украшения, отчасти дошедшие до нас.

Но современные легенды — их можно услышать в Инсмуте и его окрестностях — гласят, что в обмен на хорошие уловы и золото островитяне отдавали своих детей морю, так называемым Морским Существам, служителям Дагона и других родственных ему… э-э… божеств глубоких вод, таких как великий Ктулху и Мать-Гидра. И те же легенды утверждают, что инсмутские моряки, возжелав чужого золота, благосклонности полузабытых богов из сомнительных мифов и обещанной им вечной жизни, согласились по их примеру приносить в жертву Дагону и Морским Существам свою молодежь. Только те оказались не столько жертвами, сколько супругами! Таким образом, и эти легенды винят в «инсмутской внешности» порчу от смешанных браков: от смешения Морской и чистой человеческой крови. Но, разумеется, таких браков быть не могло, поскольку морского народа не существует! И никогда не существовало, что не помешало горстке самых опустившихся инсмутцев перенять их культ, чему свидетельство — облупленный белоколонный дворец, посвященный Тайному ордену Дагона.

Осталась только эпидемия конца двадцатых годов…

Ну, семьдесят лет назад наше общество не отличалось нынешней терпимостью. И, увы, когда разошлись слухи об инсмутской порче — о множестве выродившихся, больных и изуродованных горожан, правительство отреагировало с излишней резкостью. Впрочем, несомненно, в то время такую же реакцию вызвало бы, скажем, известие о СПИДе: панику и применение силы. Так вот, последовало несколько рейдов и множество арестов. Было сожжено или взорвано множество ветхих старых домов на набережной. Однако никого не обвиняли в преступлениях и не представили на суд; все ограничилось уклончивыми заявлениями о заразной болезни и тайным распределением множества задержанных по военным тюрьмам.

Население старого Инсмута сильно сократилось, и за последние семьдесят с лишним лет город очень медленно приходил в себя. Теперь там, сами понимаете, работают современные лаборатории, где патологоанатомы и прочие ученые — часто из числа горожан — продолжают изучение порчи и пытаются по возможности помочь потомкам тех, кто уцелел после правительственных рейдов. Я сам там работал, хотя и недолго, потому что эта работа, мягко говоря, не вдохновляет. Я видел больных на самых разных стадиях вырождения и многим из них мог предложить лишь самую элементарную помощь. Поскольку врачи и другие специалисты сходятся в том… словом, все согласны, что помочь тем, кто несет в себе инсмутскую кровь, в настоящее время невозможно. И пока испорченный ген не растворится в общем обширном генном пуле, постоянно будут появляться люди с инсмутской внешностью…

Джемисон никогда не видел Джилли такой спокойной — слишком спокойной. Затишье перед бурей, подумалось ему. Она не мигала, устремив взгляд вдаль, но в глазах стояла не обычная пустота, а отражение какой-то мысли. Наконец, после долгого молчания, старик решился окликнуть ее:

— Ну что, Джилли? Вас все еще что-то беспокоит?

Ее взгляд сосредоточился на собеседнике, и она ответила:

— Да. Еще одно. Вы что-то сказали про вечную жизнь… что инсмутским морякам была обещана вечная жизнь, если они станут поклоняться Дагону и другим божествам того же культа. Но… если они отступались от культа, отказывались от поклонения? Видите ли, под конец Джордж часто бормотал во сне и я часто слышала от него, что он не хочет вечной жизни — такой жизни. Он, конечно, подразумевал свое состояние. Но я не могу поверить… нет-нет, могу! Верю, что он верил в такое! Так как вы думаете: в-в-возможно ли, чтобы мой муж когда-то принадлежал к этому старинному к-культу? И может ли в нем быть частица истины? Хоть что-то, понимаете?

Джемисон покачал головой:

— Хоть что-то? Только в его сознании, моя дорогая. Видите ли, состояние Джорджа ухудшалось, так что он просто был психически нездоров. Он мог совершать ту же ошибку, что и вы, — искать объяснений тому, что объяснить невозможно. А пообщавшись с этими сектантами и зная легенды, он мог поверить, что некоторые вещи существуют в действительности. А вот вам этого делать не следует. Просто нельзя!

— Н-но эта п-порча в крови? — сказала она, понизив голос до шепота, словно издалека. — В его крови, и в крови Джефа, и… а Энни?

— Джилли, теперь послушайте меня, прошу вас! — Старик твердо взял ее за руку. Из всей лжи и полуправды, высказанной им за последние полчаса, последняя была самой серьезной ложью. — Джилли, я знаком с вами и Энни — особенно с Энни — уже довольно давно, и, исходя из своих знаний об инсмутской порче, а также из всего, что я знаю о вашей дочери, я готов поручиться своей репутацией, что она так же нормальна, как вы или я.

При этих словах она вздохнула и немного расслабилась.

Приняв это движение как сигнал к прощанию, Джемисон встал.

— Мне пора идти, — сказал он. — Уже поздно, а я хотел еще кое-что сделать перед сном. — Уже направляясь к дверям, он попросил: — Будьте добры, передайте Энни от меня привет. Очень жаль, что я ее не застал. Впрочем, может, и к лучшему, поскольку нам нужно было поговорить.

Джилли проводила его — спотыкаясь на ходу, отметил он, — и уже в дверях сказала:

— Н-не знаю, к-как вас благодарить. Мне теперь гораздо спокойнее. И так всегда после разговора с вами.

Она дождалась, пока он сядет в машину, и слабо помахала ему на прощание, прежде чем закрыть дверь.

Отъезжая от дома, старик заметил, как что-то мелькнуло за занавесками верхнего окна. Это была спальня Энни, и он на мгновение увидел ее лицо — ее огромные глаза — в просвете между неплотно задвинутыми шторами.

Он задумался, давно ли она не спит, да и спала ли вообще? А если нет, много ли она подслушала. А может быть, все это уже было ей известно?

Долгая зима с разнообразными осложнениями — ларингитом у Энци и гриппом у Дорин Тремэйн — медленно переплавлялась в весну. Зеленые ростки в садиках и на подоконниках деревенских домов распускались цветами; низкое небо становилось день ото дня светлее и голубее.

Но среди этих перемен были и другие, отнюдь не такие естественные и куда менее благодатные, — и Джемисон был им свидетелем.

Он видел шляющегося по берегу Джефа — точь-в-точь один из деревенских юнцов, — когда тот шаркал вдоль полосы прилива. Нет, Джеф не был похож на других юнцов, и различие становилось все глубже.

Джемисон следил за ним в бинокль, когда парень устало тащился по берегу: косолапая походка, сутулые плечи, опущенная голова и поднятый воротник. Хотя погода заметно улучшилась, он больше не плавал в море. О, он смотрел в море — то и дело останавливался, поднимал уродливую голову, вглядываясь в широкий водный горизонт, — с жадной тоской, думал старик, пытаясь прочитать чувства, проступавшие на этом далеком и близком лице, но прежнее родство с водой и сила, бесполезно, но явственно проступавшая в нем на суше, казалось, покинули его. Проще говоря, мальчику становилось все хуже.

Старик слышал сплетни в деревенской пивной. Уловы выросли, но Тому Фостеру уже не везло так, как в предыдущие годы: он утратил свою чудесную удачу, и полоумный мальчишка уже не направлял его лодку к самым уловистым местам. Во всяком случае так считали другие рыбаки, но сам Фостер однажды вечером в «Приюте моряка» откровенно признался старику, в чем дело.

— Это все парень, — озабоченно говорил он. — Не в себе он. Говорит, море его манит, а он, мол, боится. Не, он ходит на берег, все смотрит на прибой, как барашки бегут к берегу, а вот кататься на них уж не хочет. Не пойму, о чем это он, только все плачется, мол, «не готов» и не знает, будет ли когда готов, а если «уйдет сейчас», ему, стало быть, конец! Один бог знает, что ему в голову взбрело уходить! А правду сказать, он хворает. Ну и вот, я знаю, он со мной пойдет, ежель я позову, только я его не прошу. Одно хорошо: в ванне лежит подолгу, отмокает в пресной воде, так что с кожей у него неплохо, и рыбьих вшей теперь не нахватается.

И обветренный старый моряк пожал плечами — вовсе не беззаботно, — допил пиво и закончил свое рассуждение словами: