Михаил Жигжитов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повести бурятского прозаика рассказывают о жизни таежников-промысловиков. Со страниц произведений встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых.

Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

В Нижне-Ангарске ямщики принимали огромные кожаные сумы с письмами, ящики с посылками, да вдобавок еще приписывали одного-двух пассажиров и везли все это по тористому льду Байкала за сотни километров, до Усть-Баргузина. Там получали северобайкальскую почту и ехали обратно. И так всю зиму, и весну, пока не растает лед.

Улицы Аминдакана украсились флагами, лозунгами и красочными плакатами. Народ встречал праздник Весны и Цветов. Весна была, а цветов еще нет, только кое-где на солнцепеках робко смотрели в небо подснежники.

Санный путь по Байкалу подошел к концу, лед так ослаб, что езда стала опасной, поэтому Батыев дал Ивану Зеленину в помощники Мишку Жигмитова.

Пассажиров в этот раз не было, видимо, люди сильно-то не надеялись на честное слово дедушки Байкала, поэтому никто и не ехал, кроме милиционера Федора Бесфамильных, который сопровождал ценную почту.

Мишка радовался этой поездке по двум причинам: во-первых, может быть, посчастливится увидеть Токта-таху, во-вторых, он встретит и привезет домой своего друга Петра Стрельцова.

Лошади легко, словно с пустыми санями, бежали по весеннему ноздреватому льду — по шаху, как говорят местные жители. Привычные к морю, они сами выбирали проходы в высоких ребристых торосах, которые, оскалив свои бесчисленные зубы, сверкали нестерпимой белизной.

Лучи солнца, преломляясь на льду, искрились всеми цветами радуги. Смотреть бы на эту красоту без защитных очков — это да! Но нельзя — ослепнешь.

Мишка сгорает от нетерпения. То посидит с Иваном, то соскочит с саней и махнет в кошевку, где едет угрюмый молчун Федор Бесфамильных. Тот в обычном-то виде не располагал к себе, а тут, в милицейской форме, да еще в дымчатых очках выглядел совсем угрожающе-суровым. Мишка пробовал с ним заговорить, но тот невнятно буркнет в ответ и снова молчит. Парень соскакивает и бежит догонять передние сани.

— Чем-то, паря, тебе задницу намазали, не сидится, грешному! — смеется Иван.

— Да-а, едем, едем, а на берег взглянешь — все на одном месте топчемся. Святой Нос все там же; правда, Ушканчики будто подросли, стали выше.

— Ничо, Миха, к вечеру доберемся до Святого, там переночуем у дедушки Безотечества и завтра махнем до Усть-Баргузина.

— Ваня, а в Устье долго задержимся?

— А что?

— Может, я успею на Ольхон сбегать?.. Говорят, от нижней изголови Святого рукой подать.

Иван рассмеялся.

— Ну и чудак же ты!.. А зачем?

— Дело есть… девчонку надо бы проведать.

— А-а, помню, помню! Летом в Сосновке я ее видел. Заметная девчонка. Чернявая, цыганские глаза, а говорит по-бурятски. Но-но-но, ты тогдысь вокруг нее увивался, ха-ха-ха! — Иван долго хохочет и наконец хлопает Мишку по плечу. — Отпустил бы, паря, да жалко тебя, утонешь. Обвалишься и забулькаешься в игольнике.

Парень тяжело вздохнул и отвернулся.

«Вот видишь, Токта-таха, как плохо, что живем так далеко друг от друга. Э-эх, ну ладно, жди меня с первым пароходом».

Мишка всмотрелся вдаль. Там над ледяной твердью моря красуется полуостров Святой Нос, а совсем рядышком приютилась зайчиха с тремя крохотными зайчатами — это Ушканьи острова, а за ними, накрывшись узорчатой синей шалью, покоится остров Ольхон.

Мишке никогда не приходилось бывать там, поэтому для него он загадочен, а его любовь к Токта-тахе окрашивает этот остров в особые светло-розовые, романтические тона. В его воображении на этом фоне вдруг появилась Токта-таха. Большие ярко-черные глаза ее улыбнулись, а затем покрылись грустью и ушли в густой туман.

Мишка с досады крякнул и соскочил с саней. Пробежав с километр рядом с Федором, он взобрался в его кошевку и взял у него вожжи. Тому, видимо, надоело одиночество, уж на что молчун из молчунов, и то раскрыл рот:

— Мишка, курить хошь?

— Аха, давай закурим. Федор, ты до Устья или дальше?

— Дальше.

— А по каким делам?

— Угу.

Больше ни одного слова парень так и не смог вытянуть. Поерзал на санях и, не стерпев, убежал к Ивану.

Вдруг сзади послышался крик. Иван, оглянувшись, резко осадил своего Орлика.

Рослый рыжий конь Федора провалился в снежной проталине, через которую легко перепрыгнул Орлик, и бился в воде.

Федор быстро распряг коня, а Иван с Мишкой оттащили назад сани. На конце возовой веревки Федор завязал удавку и быстро накинул ее на шею коня. Иван схватил Рыжку за хвост, а Мишка с Федором потянули за веревку, и через минуту-другую конь оказался на льду.

— Ты што, милиционер, разучился по морю ездить? — сердито упрекнул Иван.

— Верблюд, — кивнул Федор на коня.

Через полкилометра Рыжка снова ушел по уши. На этот раз его вытянули с трудом. Поморы посуровели.

— Мишка с «верблюдом» пусть здесь… а мы с тобой ночью… — выдохнул Федор.

— Дельно баишь, — Иван посмотрел на солнце. — До вечера Орлик отдохнет, да и мы вздремнем.

— А ночью-то, Ваня, поди, опасно? Можно и в щель заехать, — с тревогой спросил Мишка.

— Э, бурятенок, ты не знаешь мово Орлика! — распрягая, нежно погладил Иван своего любимца. — Мой Орлик в морском льду имеет особый нюх — ни в щель, ни на худой лед он не завезет. Это уж будь уверен! Он, брат, из любой беды вынесет — коренной сибиряк! Хошь знать, я за него душу отдам.

— В Аминдакане говорят, что Иван Зеленин любит, во-первых, Орлика с «болиндером», а потом уж свою Любу, — пошутил Мишка.

— Все может быть. Что с Орликом, что с «болиндером» нужно обхождение, как с малым дитем, а с бабой-то чего цацкаться? Чем больше к ней внимания, тем больше будет нос задирать.

Вечером, плотно поужинав, Иван с Федором налегке пустились в опасный путь.

С заходом солнца сразу же захолодало. Ослабевший за день на майском солнце лед сразу же подмерз и закреп.

Мишка слышал, как с сочным хрустом цокали острые подковы Орлика да изредка раздавался стук саней об торос.

Постепенно все стихло. Воображение парня живо рисует картины одна другой страшней. «И зачем только ехать в ночную темь! Лучше бы с рассветом и пустились в путь», — думает он. Старается заснуть, чтоб скорее скоротать ночь, но сон не идет. Невольно наплывают тревожные мысли: «Вот, лежу на ослабевшем, ненадежном льду, хотя и на торосах… А долго ли их перемолоть ветру?.. Хы, пустяк».

В том месте, где во второй раз провалился Рыжка, образовалась большая полынья, из которой угрожающе чернела страшной глуби вода.

«Вдруг утонешь здесь… Сколько же времени надо, чтобы опуститься на дно? — Мишка содрогнулся от этой мысли. — Нет, не стоит тонуть, вода больно уж холодна, ну ее».

Время уже за полночь. Мишка добавил коню сено, закутался в тулуп и провалился в душистое сено.

С горечью он подумал о несостоявшемся свидании с Токта-тахой. Успокоил себя тем, что снова его бригадиром станет Петр Стрельцов. «Уж он-то меня отпустит на Ольхон… И я на «Ангаре» заявлюсь к Токта-тахе…» С этими мыслями и заснул Мишка крепким сном.

На рассвете налетел чудовищной силы ветер. Он быстро нагнал темные густые тучи. Гонимые жестоким ветром, они, клубясь и разрываясь, косматыми клочьями уносились на юго-восток.

Остаток сена, который лежал в ногах у Рыжки, одним махом слизнуло своим жадным языком ветряное чудовище. Вот оно пронзительно свистит, дико хохочет и завывает над Мишкой, но он ничего не слышит и продолжает спать.

Рыжку начинает донимать холодный ветер, и он, обозлившись, начал бить копытами по саням, сердито фыркать и пятиться назад, чтоб сбросить узду или оторвать ненавистный повод.

Наконец ему удалось разбудить Мишку.

Спросонья парень ничего не может понять. Высунулся из тулупа — по лицу хлестнуло тугим, колючим ветром, перехватило дыхание.

«Ой-ей-е! А как же мужики-то? Успели или нет добраться до Устья?» — испуганно подумал он.

Рыжка сердито фыркнул и лягнул по оглоблям.

Взглянув в его сторону, он окончательно пришел в себя.

— Ох, бедняга, прости! — воскликнул парень и выскочил из тулупа.

Конь весь дрожал. Мишка завел его с подветренной стороны саней и дал сена. Рыжка благодарно заржал и набросился на корм.

Парень огляделся вокруг. От безлюдья, от грозно разбушевавшейся природы, в полной власти которой они с Рыжкой находились, у парня заныло сердце, и он поспешно юркнул в теплый тулуп и зарылся в сене.

Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Беспрестанно палят пушки, кругом неумолкаемый гул, стон и грохот. Это под напором страшной силы, не выдержав, ломается лед.

Мишка постепенно погрузился в какой-то кошмарный сон. Это было что-то среднее между сном и бодрствованием. Состояние тревоги и страха не покидало его ни на минуту. Ему все казалось, что стоит ветру приналечь чуточку, и этот ноздреватый, игольчатый вешний лед превратится в труху. А там поминайте, родные, своего Мишку… Прощай, девушка с Ольхона, черноокая Токта-таха…