Уильям Локк - Счастливец. Друг человечества

• Название: Счастливец. Друг человечества
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Издательский центр «Единорог»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-16-6

В романе «Счастливец» мы встречаемся со старинным сюжетом, неизменно вызывающим симпатии читателей, — сюжетом Золушки. Только здесь он относится не к девочке, а к мальчику.

Это необыкновенная история о том, как маленький оборвыш, заброшенный, никем не любимый, истязаемый собственной матерью, но талантливый и очаровательный, как экзотический цветок, становится мужчиной, красивым, как греческий бог, и благородным, как король. Ведомый своей счастливой звездой, он идет по жизни, покоряя сердца, достигая высот и… терпит катастрофу. И все-таки, верный себе, выходит из нее победителем. Ну, а потом, как в настоящей сказке — и в настоящей жизни — женится на принцессе…

Героиня романа «Друг человечества» — молодая вдова-англичанка, женщина неотразимой красоты и очарования, вырвавшись из провинциального захолустья, устремляется на поиски ярких впечатлений и большой любви. Пройдя через горнило жизненных испытаний, пережив разочарования и неудачи, она и другие герои книги находят свое счастье на родине, среди людей, на первый взгляд незначительных, однако в критических ситуациях обнаруживающих и талант, и душевное величие.

Оба романа не только занимательны по сюжету: их автор блещет эрудицией и, развлекая читателя, обогащает его массой интересных сведений. При этом романы легко и приятно читаются, благодаря своеобразному стилю Локка — доверительному и в то же время ироничному, проникнутому чисто английским юмором.

---

Поэтому Септимуса будили теперь иногда в самые неподходящие для него часы — например, в три часа дня, когда, по его словам, все разумные люди должны спать, а если не спят, то только по причине своего неразумения; нередко его отыскивали в десять утра в каком-нибудь убогом маленьком кафе, где он ел мороженое и выглядел при этом неважно, поскольку провел всю ночь не раздеваясь. И так как из-за этих поисков задерживалось выполнение ее желаний, Зора потребовала, чтобы Септимус изменил свои привычки. Раздавая щедрые чаевые горничным и лакеям, жертвуя сном и пищей, он добился, наконец, того, что научился вставать и одеваться утром, в общепринятое время. А затем терпеливо ждал приказаний Зоры или же смиренно отправлялся за ними в ее резиденцию, словно зеленщик или мясник.

— Почему у вас волосы так странно торчат во все стороны? — спросила она его однажды. После эпизода со шляпой Зора взяла на себя заботу о внешности своего друга.

Септимус, подумав, ответил, что они его не слушаются — должно быть, он разучился с ними обращаться. Тогда ему велено было отправиться к парикмахеру и научиться причесываться. Молодой человек повиновался и вернулся оттуда напомаженный, прилизанный, с волосами, расчесанными на пробор — ни дать ни взять методистский проповедник. Зора посмотрела на него, ахнула — он, в самом деле, был ужасен — и объявила, что предпочитает видеть его лохматым, после чего Септимус, посоветовавшись с горничной в отеле, вымыл голову содой и снова вошел в милость у своей повелительницы.

Но так как Зора была добра и по натуре отнюдь не тиранка, она временами испытывала угрызения совести и говорила ему:

— Если вам хочется делать что-нибудь другое, пожалуйста, не стесняйтесь.

Но Септимус, тусклым взором обозрев открывающиеся перед ним возможности, обычно заявлял, что, кроме предложенного Зорой, не знает, что ему еще делать. Тогда она начинала его отчитывать:

— Нельзя же так! А если бы я предложила вам переплыть через Анды и закусить жареными лунными лучами, вы бы тоже сказали «да»? Почему у вас совсем нет инициативы?

— Не знаю. Такой уж я, должно быть, уродился. Тихий. Есть такие. А некоторые скачут, как кузнечики. Знаете, кузнечики ведь очень занятные. — И он стал говорить о насекомых.

Постепенно они подружились и рассказали друг другу все о себе. Зора знала теперь нехитрую историю жизни Септимуса. Без отца и матери, без братьев и сестер, он был совершенно одинок. От отца, сэра Эразмуса Дикса, весьма известного в свое время инженера, суровости которого в раннюю пору детства Септимуса молодой человек был обязан своей застенчивостью, он унаследовал небольшое состояние. После окончания Кембриджского университета Септимус бесцельно странствовал по Европе. Теперь он жил в небольшом домике в Шепгерд-Буше; при доме была мастерская, или сарай, служивший ему лабораторией для опытов.

— Почему именно в Шепгерд-Буше? — полюбопытствовала Зора.

— Вигглсвику нравится там жить.

— И теперь весь дом в его распоряжении? Я уверена, что он спит в вашей спальне, пьет ваше вино и курит ваши сигареты со своими друзьями. У вас все это запирается?

— О да, конечно.

— А где ключи?

— Как где? У Вигглсвика.

Зора рассердилась: — Нет, до чего вы меня злите! Если я когда-нибудь встречу этого вашего Вигглсвика…

— И что же тогда будет?

— Я поговорю с ним по-своему. — И глаза ее сверкнули угрозой.

Зора также была откровенна с Септимусом — насколько женщина может быть откровенной с мужчиной. Разумеется, она внушила ему, что мужчины все до единого противны ей в любых своих проявлениях — физических, моральных и духовных. Септимус, подумав, согласился с ней. Те мужчины, которых он знал близко, не оставили в нем приятных воспоминаний: его отец, у которого в крови были зубчатые колесики вместо кровяных телец и машина вместо сердца; Вигглсвик, грубый и неприятный; товарищи-студенты, тоже грубые буяны и распутники, делавшие всякие гадости, — однажды они разложили посреди двора костер и сожгли его пиджак и новенький зонтик… Септимус составил себе о мужчинах весьма невысокое мнение. Более того, он полагал, что и в нем самом есть задатки ужасающей развращенности.

— Когда вы так говорите, я чувствую, что недостоин даже развязывать женские башмаки.

— Вот это хорошо! — одобрила Зора. — И продолжайте в том же духе. Не будете ли вы так добры завязать мне этот несносный ботинок? Он все время развязывается. — Незадачливый влюбленный в благоговейном восторге склонился над ее ботинком, но Зора заметила только, что когда он нагнулся, у него покраснели уши.

В том-то и заключалась для нее прелесть их общения, что Септимус никогда не переходил установленных ею границ. Вспоминая пророчество литератора из Лондона, она презрительно кривила губы. Во всяком случае, она нашла мужчину, на которого ее красота не действовала и с которым она не проделывала никаких эмоциональных опытов. Она чувствовала, что с Септимусом, ничем не рискуя, может ехать хоть на край света. Эта мысль пришла Зоре в голову однажды утром, в то время как ее горничная расчесывала ей щеткой волосы. И тотчас же она подумала: «Почему бы и нет?»

— Турнер, — промолвила молодая женщина, — мне начинает надоедать Монте-Карло. Я хочу в Париж. Как вы думаете, не предложить ли мистеру Диксу поехать с нами?

— Я полагаю, это было бы совершенно неприлично.

— Ничего тут нет неприличного, — вспыхнула Зора. — Как вам не стыдно, Турнер, что у вас такие мысли!

4

В Монте-Карло, как всем известно, есть пассаж, где за бешеные деньги продаются кружева, бриллианты и всевозможные предметы роскоши, есть отель «Метрополь» и ресторан «Чиро». А в самом ресторане есть терраса, на которой расставлены накрытые к послеобеденному чаю столики под розовыми скатертями.

В этот уже не ранний час, кроме дородного англичанина в белом фланелевом костюме и панаме, просматривающего иллюстрированный журнал у входа, и Зоры с Септимусом, на террасе никого не было. В зале, у бара, стояло несколько мужчин, тянувших через соломинку американские коктейли. В ресторане уже зажигали электрические лампы, и музыканты цыганского оркестра в красных расшитых куртках поодиночке проходили на свои места. Зора и Септимус только что вернулись с экскурсии в Канны, занявшей почти весь день. Оба были приятно утомлены; им не хотелось разговаривать, и оба с удовольствием прихлебывали чай. Септимус сонно размышлял о тошнотворном сочетании шоколадного пирожного и папиросы. Зора от нечего делать разглядывала дородного англичанина, который неожиданно повел себя несколько странно: вырвав середину из журнала — какого-то американского ежемесячника, он отдал ее лакею, а страницы с объявлениями сунул себе в карман; из другого кармана англичанин вынул новый журнал и принялся с большим вниманием и интересом читать страницы объявлений.

Вскоре внимание Зоры было отвлечено молодой, прилично одетой, судя по всему, супружеской парой. Они ходили по террасе, прошли мимо, поглядев на нее, потом снова вернулись, посмотрели еще раз, внимательно и грустно, отошли подальше, о чем-то посовещались и опять приблизились. Наконец женщина, набравшись смелости, подошла к их столику.

— Простите, мадам, но у мадам такое доброе лицо. Может быть, мадам не рассердится, что я позволила себе к ней обратиться?

Зора приветливо улыбнулась. Женщина была молодая, хрупкая, с измученным лицом и жалобным взглядом. Мужчина, бывший с ней, тоже подошел поближе и снял шляпу. Женщина продолжала говорить. Они не раз уже видели здесь мадам и месье тоже; мадам и месье оба такие добрые на вид, как, впрочем, все англичане. Сама она француженка, но должна признать, что англичане добрее и великодушнее французов. Они долго не решались, но у мадам такие добрые глаза — ей все можно сказать. Приехали они в Ниццу из Гавра, потому что у них здесь есть дело в суде. Этот судебный процесс поглотил все деньги, которые у них были. Потом заболел их ребенок, совсем маленький, грудной. Доведенные до отчаяния, они решили съездить в Монте-Карло, рискнуть последними деньгами. И все проиграли. Это было безумие, конечно, но у беби в тот день появилось на груди девять красных пятнышек, и им показалось, что сам Господь подает им знак, чтобы они поставили на девять и на красное. Теперь-то она знает, что это было вовсе не знамение свыше, а просто сыпь у беби — он заболел корью, — но теперь уже слишком поздно. И вот они сидят без гроша. Беби необходимы доктор и лекарства, иначе он умрет. Они решили прибегнуть к последнему средству: забыть о своей гордости и обратиться к великодушию мадам и месье. Глаза женщины были полны слез; уголки ее губ дрожали. У Зоры сжалось сердце: рассказ был так правдив, у хрупкой женщины такие трогательные глаза. Зора раскрыла кошелек.

— Ста франков достаточно, чтобы вас выручить? — спросила она, собрав все свои познания во французском языке.