Уильям Локк - Друг человечества

• Название: Друг человечества
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Издательский центр «Единорог»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-16-6

Героиня романа «Друг человечества» — молодая вдова-англичанка, женщина неотразимой красоты и очарования, вырвавшись из провинциального захолустья, устремляется на поиски ярких впечатлений и большой любви. Пройдя через горнило жизненных испытаний, пережив разочарования и неудачи, она и другие герои книги находят свое счастье на родине, среди людей, на первый взгляд незначительных, однако в критических ситуациях обнаруживающих и талант, и душевное величие.

Оба романа не только занимательны по сюжету: их автор блещет эрудицией и, развлекая читателя, обогащает его массой интересных сведений. При этом романы легко и приятно читаются, благодаря своеобразному стилю Локка — доверительному и в то же время ироничному, проникнутому чисто английским юмором.

---

Наступившее молчание было прервано сдавленным рыданием: Эмми удивленно обернулась и увидела, что Зора плачет, уткнувшись лицом в диванные подушки. Она была поражена. Величественная самоуверенная Зора плачет, как какая-нибудь глупая девчонка — плачет по-настоящему, рыдая и всхлипывая… Эмми неслышно пересекла комнату и опустилась на колени перед диваном.

— Зора, милая!

Зора, жаждавшая любви и ласки, обняла ее, и обе сестры блаженно поплакали вместе. Так и нашел их, обнявшихся, Септимус, который вскоре вернулся пить чай, как ему было велено.

Зора поднялась, все еще с мокрыми глазами, и накинула мех.

— Ну я ухожу — оставляю вас вдвоем. Септимус! — Она взяла его за руку и отвела в сторону. — Эмми мне все сказала. О, не пугайтесь, милый! Я не стану вас благодарить. — Она засмеялась, но голос ее прервался. — Иначе я опять разревусь, как дура. Когда-нибудь в другой раз. Я только хочу сказать: не думаете ли вы, что вам будет лучше — и уютнее, и удобнее, — если вы позволите Эмми полностью взять на себя заботу о вас? Она умирает от любви к вам, Септимус, и уверена, вы будете с ней счастливы.

Зора стремительно вышла из комнаты, и, прежде чем оставшиеся успели прийти в себя, входная дверь за ней захлопнулась.

Эмми смотрела на Септимуса, и в ее голубых глазах был страх. Она что-то пролепетала о том, что не стоит обращать внимания на слова Зоры.

— Но это правда? — перебил он ее.

Немного отвернувшись, она сказала:

— По-вашему, это так удивительно, что я вас полюбила?

Септимус запустил обе руки в волосы и взъерошил их до невероятности. Произошло самое удивительное, самое необычайное, что только могло случиться в его жизни. Нашлась женщина, которая его полюбила. Это опрокидывало все предвзятые взгляды и представления Септимуса относительно его места во Вселенной.

— Конечно! Так удивительно, что у меня голова идет кругом. — Он подошел к ней вплотную. — Вы хотите сказать, что любите меня, — голос его дрогнул, — как если бы я был обыкновенным человеком?

— Конечно, нет! — воскликнула она, смеясь и плача. — Если б вы были обыкновенным, разве я могла бы вас любить так, как люблю?

Ни один из них не мог потом вспомнить, как это вышло, что она очутилась в его объятиях. Эмми клялась, что не бросалась ему на шею; врожденная же робость Септимуса не позволяет предположить, что он первый обнял ее. Как бы то ни было, она долгое время, дрожа от волнения, лежала в его объятиях, а он целовал ее губы, отдавая ей все свое сердце в этих поцелуях.

Потом они сидели вместе на маленькой скамеечке.

— Когда мужчина так поступает, — говорил Септимус, осененный блестящей идеей, — я полагаю, он должен просить женщину стать его женой.

— Но ведь мы уже муж и жена! — радостно воскликнула она.

— Боже мой, а ведь и в самом деле, я и забыл. Как это удивительно, не правда ли? Знаешь, дорогая, если ты ничего не имеешь против, я, кажется, еще раз тебя поцелую.

23

Зора пошла в отель, где остановилась, и тут же, в холле, не снимая шляпы и меховой горжетки, написала длинное письмо Клему Сайферу; затем, подозвав лакея, она велела ему тотчас же отнести письмо на почту. Когда он ушел, Зора немного подумала и послала телеграмму. А еще поразмыслив, спустилась вниз и позвонила Сайферу. Мужчина первым делом попытался бы позвонить по телефону, потом послал бы телеграмму и уже после нее — обстоятельное письмо. Но женщины все делают по-своему.

Сайфер был в своей конторе. Да, он скоро освободится, минут через двадцать, и затем помчится к ней, — если не на крыльях, то, во всяком случае, самым скорым в Лондоне способом.

— Имейте в виду, что у меня к вам совсем особое дело, — предупредила Зора. — Так я жду вас. До свидания!

Она повесила трубку, прошла наверх, к себе, умылась, чтобы уничтожить следы слез, и переоделась. В течение нескольких минут она внимательно и немного тревожно разглядывала себя в зеркале с бессознательным и новым в ней кокетством; потом уселась в кресло у камина и, успокоенная относительно своей внешности, углубилась в созерцание внутреннего мира Зоры Миддлмист.

Никогда еще с тех пор, как стоит свет, ни одна женщина не низвергалась так стремительно со своего пьедестала. Ни следа высокомерия не осталось в Зоре. Она казалась теперь себе такой ничтожной, пустой и недогадливой. Уехала из презираемого ею Нунсмера, где никогда ничего не случалось, чтобы, странствуя по свету, увидеть настоящую жизнь, и, вернувшись, нашла, что она-то и не жила все это время настоящей жизнью, а Нунсмер жил, и много за время ее отсутствия в нем произошло такого, что глубоко затрагивало ее лично.

Пока она разговаривала, другие жили. Три человека, которых она милостиво, но немного свысока почтила своей дружбой и привязанностью, совершали подвиги, прошли через горнило огненное и вышли из него очищенными, с любовью в сердце. Эмми, Септимус, Сайфер — каждый из них по-своему вел жизненную борьбу. Она одна ничего не сделала за это время — она, сильная, разумная, способная, высокомерная. И ничего не достигла. Так далека была от настоящей жизни, что не сумела приобрести даже доверия своей сестры. Если бы она с ранней юности стала другом и советчицей Эмми, не было бы этой трагедии. А она не сумела выполнить даже свой долг старшей сестры.

Шесть недель была она замужем — и что же она сделала за это время, помимо того, что с дрожью высокомерного негодования и отвращения отвернулась от своего мужа? Другая женщина на ее месте боролась бы с напастью и, может быть, победила ее. Она же и не пыталась бороться, и несчастный алкоголик умер, а она уехала за границу, демонстрировать всем свое отвращение к мужчинам. На каждом шагу факты опровергали это ее предубеждение. Уже несколько месяцев, как она сама убедилась, что оно неосновательно и ложно; и природа, которая, при всех недостатках, по крайней мере, не лжива, не раз уже поднимала в ней свой голос. Зора пыталась урезонить ее доводами рассудка, но природа только посмеивалась. Точно так же, как и литератор из Лондона. Если бы Эмми и Септимус были иными, они бы тоже потешались над ней. Она осознала, наконец, что для того, чтобы решать какие бы то ни было проблемы жизни, надо, прежде всего, усвоить ее аксиомы. Даже миссис Олдрив, с кротких уст которой не часто слетали слова мудрости, сказала: «Уж и не знаю, как ты будешь жить, дорогая, без мужчины, который бы о тебе заботился». Мать была права, природа была права, Раттенден был прав. А она, Зора Миддлмист, была кругом неправа.

Она встретила Сайфера с непривычно замирающим сердцем. И когда он сильно и властно сжал ее руки, Зора вся задрожала еще неизведанной сладостной дрожью. Заглянула ему в глаза и прочла в них неизменную, преданную любовь сильной и чистой души. И отвернулась, потупив голову, не чувствуя себя достойной.

— Что же вы такого особенного хотели мне сказать? — с улыбкой спросил он.

— Так я не могу вам этого сказать. Давайте сядем. Придвиньте стул к огню.

Когда они сели, Зора начала:

— Сначала я хочу кое о чем вас спросить. Вы знаете, почему Септимус женился на моей сестре? Будьте со мной совершенно откровенны, потому что я все знаю.

— Да, — ответил он серьезно. — Знаю. Узнал это случайно и неожиданно для себя. Септимус и не подозревает, что я знаю.

Зора подняла с полу иллюстрированный еженедельник, будто бы для того, чтобы заслониться от огня, но на самом деле — от Сайфера.

— А почему вы сегодня утром отказались от предложения Джебузы Джонса?

— Что бы вы обо мне подумали, если бы я его принял? Но только Септимусу не следовало бы меня выдавать. Это он напрасно.

— Он мне ничего и не сказал. Он сказал Эмми, а она — мне. Вы сделали это ради меня?

— Все, что я делаю, делается ради вас. Вы сами это отлично знаете.

— Зачем вы вызывали Септимуса?

— Почему вам вздумалось подвергнуть меня допросу? — засмеялся он.

— Сейчас узнаете. Хочу, чтобы для меня все прояснилось. Я пережила большое потрясение. У меня такое чувство, будто я потерпела поражение по всему фронту. Скажите, зачем вы вызывали Септимуса?

Сайфер откинулся на спинку стула, и так как иллюстрированный еженедельник заслонял от него лицо Зоры, он задумчиво смотрел в огонь.

— Я всегда говорил вам, что суеверен. Септимус, по-видимому, одарен каким-то подсознательным чувством, подсказывающим ему, как правильнее поступать, в несравненно большей степени, чем кто бы то было из тех, кого я знаю. Это он обнаружил и в своем отношении к Эмми, и в том, что вызвал вас, когда вы были мне так нужны, и во всем остальном. Если б не он и не его влияние, не знаю, хватило бы у меня духу на такое решение. И когда настал момент решать, я почувствовал, что он мне необходим, хотя не могу объяснить — почему.

— Но вы, по-видимому, знали, что он влюблен в меня? — все тем же ровным тоном вопрошала Зора.