Анри Шарьер - Ва-банк

• Название: Ва-банк
• Автор: Анри Шарьер
• Жанр: Триллер
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10367-2

Анри Шарьер по прозвищу Папийон (Мотылек) в двадцать пять лет был обвинен в убийстве и приговорен к пожизненному заключению. Бурная юность, трения с законом, несправедливый суд, каторга, побег… Герой автобиографической книги Анри Шарьера «Мотылек», некогда поразившей миллионы читателей во всем мире, вроде бы больше не способен ничем нас удивить. Ан нет! Открыв «Ва-банк», мы, затаив дыхание, следим за новыми авантюрами неутомимого Папийона. Взрывы, подкопы, любовные радости, побеги, ночная игра в кости с охотниками за бриллиантами в бразильских джунглях, рейсы с контрабандой на спортивном самолете и неотвязная мысль о мести тем, кто на долгие годы отправил его в гибельные места, где выжить практически невозможно. Сюжет невероятный, кажется, что события нагромоздила компания сбрендивших голливудских сценаристов, но это все правда. Не верите? Пристегните ремни. Поехали!

Впервые на русском языке полная версия книги А. Шарьера «Ва-банк»

---

– Это не наше дело. В следующий раз будет внимательнее.

– Ты несешь вздор, старик. Не будет для него следующего раза – он мертв.

– Верно, но что делать?

Разумеется, я воспользовался советами Хосе и следовал им неукоснительно. Каждый день я продавал иностранную валюту, золото и алмазы скупщику-ливанцу, владельцу ювелирного магазина в Сьюдад-Боливаре. Перед его бараком стояла табличка с надписью: «Здесь покупают золото и алмазы по хорошей цене». И ниже: «Честность – мое самое большое богатство».

Кредитные расписки я складывал в конверт, смоченный соком балаты – буквально пропитанный свежим латексом. Они подлежали оплате при личном предъявлении. Никто, кроме меня, не мог получить по ним деньги, равно как и перевести их на другое имя. Все залетные птички в поселке знали об этом, и если кто-то из них проявлял излишнее беспокойство или не говорил ни по-французски, ни по-испански, я показывал им расписки. Таким образом, я подвергал себя опасности только в процессе или по завершении игры. Иногда добрый Мигель заглядывал к нам в конце партии и уводил меня с собой.

Вот уже два дня меня не покидало чувство, что вокруг игры сгущаются тучи, отношения натягиваются и зреет скрытая злоба. Чуять неладное я научился еще на каторге. Когда в нашем бараке на островах что-то затевалось, тайное и нехорошее, ощущение тревоги тут же непостижимым образом передавалось всем. Может, это объясняется тем, что человек в состоянии опасности способен улавливать мысли тех, кто готовит удар? Не знаю. Но я никогда не ошибался в подобных случаях.

Вчера, например, четверо бразильцев всю ночь жались по темным углам нашей комнаты. Изредка кто-нибудь из них выходил на свет лампы к одеялу и делал смехотворную ставку. Сами они в руки кости не брали и даже не просили. Имелась и еще одна закавыка: ни один не держал на виду оружия – ни мачете, ни ножа, ни револьвера, – что никак не вязалось с их звериными рожами. Я был уверен, что это неспроста.

Сегодня вечером они опять пришли. Рубашки у них были выпущены поверх штанов, поэтому можно было предположить, что под рубашками стволы. Конечно же, бразильцы снова расселись по темным углам, но я их хорошо видел. Не отрывая глаз, они внимательно следили за жестами игроков. Мне нужно было наблюдать за ними с таким расчетом, чтобы они этого не заметили. Закашлявшись, я отклонялся назад, прикрывая рот рукой. К несчастью, в поле моего зрения попадались только двое – напротив. Другие двое сидели сзади, и я не мог их видеть, разве что украдкой, когда отворачивался и сморкался в платок.

Жожо держался необычайно хладнокровно. Застыл как статуя. Теперь и он время от времени делал ставки на других, когда выигрыш или проигрыш зависел только от случая. Я знал с его слов, что такая тактика его раздражала, так как обязывала дважды или трижды отыгрывать те же деньги, пока они не переходили к нему насовсем. И только когда игра достигала высшей точки накала, Жожо становился непомерно жаден до выигрыша, и тугие пачки очень быстро приплывали ко мне.

Я знал, что те парни за мной наблюдают, поэтому откровенно оставлял деньги лежать перед собой. Сегодня я никак не был заинтересован играть роль сейфа.

Два-три раза я быстро сказал Жожо на жаргоне, что, мол, слишком много я загребаю. Он сделал вид, что не понимает. Вчера я разыграл комедию с уборной и не вернулся; сегодня, размышляю я, эти негодяи, если они вышли на дело, не будут ждать моего возвращения: они перехватят меня между уборной и бараком.

Я чувствовал, что напряжение растет и четыре морды по углам заметно нервничают. Особенно один подонок, который непрерывно курил одну сигарету за другой.

Тогда я раздухарился: стал бить ставки налево и направо, несмотря на ворчание Жожо. В довершение всего пошла такая пруха, что я все время оказывался в выигрыше, и моя куча, вместо того чтобы таять, здорово выросла. Чего только не скопилось передо мной, но в основном банкноты в пятьсот боливаров, и я настолько завелся, что, принимая кости, положил зажженную сигарету на эти деньги, и одна пятисотенная бумажка прожглась в двух местах, так как была сложена вдвое. Я бросил на кон ее и еще три по пятьсот и мигом спустил две тысячи. Сорвавший банк поднялся и, сказав всем: «До завтра!» – ушел.

В пылу игры я совсем не замечал, как бежит время, и вдруг, к собственному изумлению, снова увидел знакомую бумажку на ковре. Я хорошо помнил, кто ее выиграл: белый бородач лет сорока, худущий-прехудущий, с бледным пятном на мочке левого уха, проступающим сквозь загар. Но его здесь не было. Понадобилось две секунды, чтобы восстановить в памяти подробности: он вышел один. Конечно же один. Никто из четверки ловкачей даже не сдвинулся с места. Значит, у них есть пара сообщников на улице. Пожалуй, у этих ухарей отработана система оповещения, позволяющая прямо с места предупреждать, кто пошел на выход и есть ли при нем бабки и алмазы.

Мне не удалось установить, кто мог войти в комнату с момента ухода тощего, поскольку многие играли стоя. А те, кто сидел, так и остались сидеть. Их тоже было много. Они тут сидели часами; как только бородач ушел, кто-то сразу занял его место.

И все-таки кто бросил на кон эту купюру? Я готов был схватить ее и поставить вопрос ребром. Нет, это слишком рискованно.

То, что мне грозила опасность, не вызывало никаких сомнений. Доказательства были налицо: бородачу подстроили самоубийство. Нервы мои были напряжены до предела, но пока я держал их в узде. Стал лихорадочно соображать, что же такое предпринять? Было четыре часа утра. До рассвета оставалось два с четвертью. В тропиках день наступал внезапно: в шесть пятнадцать уже светлым-светло. Значит, что-то должно было произойти между четырьмя и пятью; еще очень темно. Я только что выходил под предлогом глотнуть свежего воздуха у дверей. Аккуратно сложенный выигрыш оставил на месте. На улице ничего подозрительного не заметил.

Вернувшись, я уселся на свое место. Я старался не подавать виду, но при этом держался настороже. Затылком я чувствовал, как две пары глаз сверлят меня насквозь.

Жожо бросил кости. Я не стал бить его ставки, позволив сделать это другим. Он рассердился. Перед ним быстро выросла куча денег.

Игра перегрелась. Ничем не выдавая, что готов принять меры предосторожности, внешне спокойно и нормальным тоном я обратился к Жожо по-французски:

– Чувствую, в воздухе пахнет жареным, уверен на сто процентов. Поднимайся вместе со мной. Стволами будем прикрывать отход и добычу.

Улыбаясь, словно делая мне приятное одолжение, Жожо ответил тоже по-французски. В его словах, как и в моих, не чувствовалось никакого опасения, что нас могут понять.

– Мой дорогой друг, к чему эти глупости? Прикрываться? От кого именно?

Действительно, от кого? Под каким предлогом? Но вижу, вот-вот что-то произойдет: парень с вечной сигаретой в зубах залпом осушил два стакана рома один за другим.

Отвалить одному? Но в такой темноте ничего не выйдет – даже с дулом в руке. Те двое, что на улице, меня увидят, а я их нет. Броситься в соседнюю комнату? Еще хуже. Девять против десяти, что там уже сидит один из шайки, – ничего не стоит оторвать доску снаружи и забраться сюда.

Оставался только один выход: на глазах у всех собрать весь выигрыш и запихать его в холщовый мешочек; затем, оставив мешочек лежать на месте, выйти, скажем, помочиться. Они не будут посылать сигнал, так как кубышки-то при мне нет. А в ней скопилось более пяти тысяч боло. Лучше потерять деньги, чем жизнь.

Впрочем, выбора нет. Это единственно правильное решение – избежать умело расставленного капкана, готового захлопнуться в любую минуту.

Весь план созрел в голове довольно быстро. Часы показывали без семи пять. Я сгреб деньги, алмазы, тюбик из-под аспирина и засунул все это богатство в холщовый мешок. Привычным движением затянул тесемки, небрежно отодвинул мешок на длину вытянутой руки и произнес по-испански, чтобы все поняли:

– Присмотри за мешком, Жожо. Мне что-то неможется. Надо глотнуть свежего воздуха.

Жожо следил за каждым моим движением. Он протянул руку и сказал:

– Дай сюда. Здесь будет надежней.

С сожалением я протянул ему мешок, зная наперед, что теперь он подвергает себя опасности, неминуемой опасности. Но что делать? Отказать? Невозможно – это может показаться странным.

Я вышел на улицу, держа руку на рукоятке нагана. В темноте я никого не заметил, мне и не нужно разглядывать тех, кто затаился в ночи. Быстро, почти бегом, я направился к Мигелю. Я еще сохранял надежду предотвратить страшный удар – хотел вернуться вдвоем, прихватив большой фонарь, чтобы разобраться, что происходит вокруг нашего барака. К сожалению, до Мигеля оставалось еще более двухсот метров. Я побежал.

– Мигель! Мигель!

– Что случилось?

– Скорее вставай! Возьми револьвер и лампу. У нас заварушка.

Бах! Бах! Два выстрела грянули в ночи.

Я бросился бежать. Сначала по ошибке сунулся в чужой барак. Меня обругали, спросив, однако, почему стреляют. Я побежал дальше. Вот и наша хибара. Света не было. Я щелкнул зажигалкой. Со всех сторон с фонарями спешили люди. В комнате было пусто. Жожо лежал на полу, из затылка обильно текла кровь. Он был жив, но без сознания. Восстановить картину произошедшего не составляло труда: электрический фонарик, забытый бандитами на месте преступления, объяснял, что́ произошло. Сначала выстрелом разбили карбидную лампу и следом огрели Жожо по голове. При свете фонарика собрали все, что находилось рядом с Жожо: мой холщовый мешочек и его выигрыш. Затем разорвали на нем рубашку и ножом или мачете разрезали широкий матерчатый пояс, который он носил на теле.