Юрий Смолич - Рассвет над морем

• Название: Рассвет над морем
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1956

Роман «Рассвет над морем» (1953) воссоздает на широком историческом фоне борьбу украинского народа за утверждение Советской власти.

---

— Какие славные девушки! — наконец, растроганно прошептала она. — Как я им благодарна!

Галя обняла Жака, крепко поцеловала, минутку пристально смотрела ему в глаза, затем легонько толкнула его к выходу.

На пороге Жак остановился, и они еще раз поглядели друг другу в глаза. Потом Жак исчез в темном лазе.

Галя тоже следом за ним сделала несколько шагов и остановилась у входа. Ей хотелось посмотреть, как постепенно растает фигура Жака в черной мгле подземелья. Но из ярко освещенной пещеры она увидела черный проем и больше ничего: даже очертаний фигуры нельзя было различить в густом мраке… Когда глаза ее привыкли к темноте, она заметила, как где-то далеко, в глубине, блеснул на миг луч электрического фонарика. Но сразу же и исчез — не то погашенный, не то скрывшийся за изгибом штрека. Галя постояла минутку и вернулась к столу.

В пещере ярко светила лампа — «молния». На каменном столе лежали бумаги — двумя пачками: перед ее местом и перед местом Жака. Тихо было в катакомбах, ничто не нарушало мертвой тишины подземелья — разве что иногда чуть шелестел, осыпаясь, сухой ракушечник. Громко тикали часы у Гали на руке. Странно: у Жака тоже были часы на руке, выходит — было здесь даже двое часов, а Галя… не слышала их тиканья в тишине до сих пор, пока они были здесь с Жаком вдвоем…

Галя посмотрела на часы. Была половина седьмого. В городе в эту пору уже зажигались огни: бусы фонарей вдоль тротуаров, яркие рекламы в витринах, светлые четырехугольники окон в жилых домах. Как уютно там, за этими освещенными четырехугольниками, в квартирах! Как весело за яркими рекламами витрин — в магазинах, театрах, кафе!.. И товарищи сейчас уже там — на поверхности, на земле, где свет и люди. С живыми людьми ведут они сейчас живую беседу…

Галя еще минуту постояла. Потом вздохнула, подошла к своему каменному столу, придвинула к себе бумаги Жака и села на свой каменный стул…

Товарищи тем временем уже прошли темный лаз и собрались в гроте у выхода на поверхность.

Ласточкин осветил всех своим фонариком, затем фонарик погасил. В пещере стало совсем темно, и Ласточкин сказал:

— Выходить по одному. Интервал две минуты. На трамвайной остановке держаться, конечно, порознь. Ехать до Дерибасовской. Разойдетесь по дешевеньким городским кафе и трактирам в порту. В фешенебельные рестораны не нужно. Ориентироваться на месте.

Он помолчал минуту и спросил:

— Письмо товарища Ленина к американским рабочим все читали?

Все ответили, что читали.

— Это в такой же мере может быть обращено и к французам и к англичанам. Используйте при случае. Вот и все, товарищи. Завтра в двенадцать, тут же…

Он вышел первым.

На земле был уже вечер, но все равно, выйдя из катакомб, нельзя было сразу не зажмуриться. Стояла зима, и все было покрыто снегом. После черной тьмы подземелья снег даже ночью казался таким ярко-белым, что на него больно было смотреть.

Был вечер, лежал снег, легкий морозец приятно пощипывал уши, ясное холодное небо было усеяно мириадами зеленоватых звезд. После низких сводов катакомб небо казалось таким высоким, а звезды такими далекими, что сердце сразу переполнялось чувством невыразимой легкости. И каждый, выходя из-под земли на поверхность, прежде всего вздыхал глубоко, полной грудью.

Тихо было кругом — и над широким плесом лимана внизу, и позади, под обрывами Жеваховой горы. Только промерзший снег повизгивал под ногами.

Один за другим выходили товарищи из лаза, выбирались из кустов, которыми заросло здесь подножие Жеваховой горы, согнувшись, перебегали вдоль заборов пригородных усадеб и выходили на дорогу. Степь перерезала трамвайная линия от железной дороги к лиману, и то тут, то там над дорогой загорались и меркли синие электрические вспышки.

4

Когда Жак заглянул в подвальчик «Гамбринус», он сразу понял, что попал куда надо.

В низкой, под сводами, узкой и темной харчевне было полно французских солдат и моряков. Людей было так много, что вокруг больших бочек, которые служили здесь столами и рассчитаны были на трех-четырех посетителей, сидело и по шесть и по восемь человек. Сидели не только на маленьких бочонках, заменявших здесь стулья, но и на табуретках, и просто на досках, положенных на два бочонка. Табачный дым висел тяжелыми «грозовыми» тучами над головами людей под низким потолком. Шум стоял такой, что трудно было услышать даже ближайшего соседа. Все говорили сразу, стараясь перекричать друг друга, звенел смех, кто-то кого-то ругал, кто-то пытался петь, а на маленькой эстраде, сооруженной из нескольких положенных на бочки досок, танцевала полуголая женщина, и ее движения то и дело вызывали дружные аплодисменты и одобрительные возгласы. Французские пуалю и французские матльо веселились на славу. Пили желтое, как крепкий чай, сквирское вино — бочковое, из подвалов Синадино. Штатских — местных рабочих и людей неопределенной уличной внешности — было в подвале немало, и сидели они не обособленно, а вперемежку с французскими солдатами и матросами.

Жак отметил эго с удовлетворением. Итак, знакомство за стаканом вина уже имело место, и не было необходимости изобретать способ, как подсесть к французской компании и завязать разговор. Можно было просто поискать, где есть свободное местечко у бочки, раздобыть себе какое-нибудь сиденье и заказать кружку для себя и соседей.

Жак так и сделал. Достав себе колченогую табуретку, он протиснулся к бочке, где сидело четверо матросов и один солдат.

— Камрад! — крикнул Жак весело, голосом чуть захмелевшего человека. — Нельзя ли мне пришвартоваться к вашему бочонку?

Французский язык в устах человека в городской одежде сразу обратил на него внимание. Четыре матроса и солдат с любопытством посмотрели на вновь прибывшего и охотно потеснились.

— Вы говорите по-французски? — заинтересовался солдат.

— Да, болтаю немного, — бесшабашно отозвался Жак и с размаху сел на свой табурет.

Усевшись, он весело и доброжелательно оглядел своих соседей.

— Ну как, парнишки, вам здесь живется? Климат? Харч? Девчонки?

— Климат холодный, харч теплый, а девушки горячие! — шутливо отвечал солдат, так же доброжелательно глядя на Жака.

Жак снова отметил, что ему не придется насиловать себя, разыгрывая дружелюбие. Перед ним сидело пятеро интервентов, солдат вражеской армии, которые с оружием в руках незваные пришли на его землю и собирались завоевать его родной край. Но, ей-же-ей, к этим четырем матльо в беретах с помпонами и пятому — пуалю в голубом мундирчике он, Жак, патриот и большевик, не испытывал ни малейшей враждебности. Наоборот, французы сразу показались ему симпатичными. Славные, должно быть, ребята — рыбаки с Атлантического побережья или виноградари из департамента Бордо. Неужели же эти славные ребята не захотят повернуть штыки против своих генералов и офицеров?

Солдат разглядывал Жака светящимися любопытством глазами. Он был уже навеселе — в кружке перед ним оставалось только на донышке.

— Наконец-то, — крикнул он, — вижу здесь человека, который говорит по-французски! Нам прямо повезло. Хоть расспросим — что здесь в конце концов происходит и куда мы собственно попали?

Жаку тоже как будто повезло: парень прямо напрашивался на разговор, ради которого Жак и пришел сюда. Или, может, следует поостеречься? Может, парень как раз из полевой полиции? Жака немного беспокоило то, что между четырех матросов почему-то оказался один солдат-пехотинец. Матросы всех флотов мира всегда держатся особняком от сухопутной «снасти».

Но в это время заговорил уже и один из матросов, горбоносый, сухопарый, черный, как жук, — несомненно, марселец испанской крови.

— Будь я проклят, — сказал он, — но вы говорите так, словно родились между Тулузой и Монпелье. Вы либо француз, либо матрос. Во всяком случае, вам доводилось есть в Марселе макароны с томатами. Пусть мой труп сожрут крабы, если это не так!

— Макароны с томатами у тетки Виктории в таверне «Последний причал»? — сразу же подхватил Жак. — Или вы имеете в виду вертеп старого Мака на пристани итальянского каботажа?

Все четыре матроса разом взглянули на Жака.

Второй матрос — с маленькими подстриженными усиками — хлопнул ладонью по бочке:

— Я готов сесть верхом на акулу, но вы — марселец!

— Пусть ваша акула сперва мной позавтракает! — в тон ему отозвался Жак. — Но я точно такой же марселец, как порториканец или сингапурец. Ребятки, — спросил он с серьезным видом, но заговорщически подняв бровь, — а вы в «Разбитом горшке» не встречали малютку Мими? Черненькая такая, и на левой щеке родинка. Очень беспокоюсь, не родилась ли у нее после нашей последней встречи двойня!

Матросы и солдат весело захохотали.

Третий матрос — рыжий и конопатый — треснул Жака по спине так, что тот даже согнулся.