Рэй Каммингз - Девушка из золотого атома (сборник)

• Название: Девушка из золотого атома (сборник)
• Автор: Рэй Каммингз
• Издательство: ЭксКИЗ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-7815-1823-1

В настоящий сборник вошли рассказы американских писателей-фантастов. Читатели вместе с героями посетят необычные планеты, задумаются над тайнами и загадками человеческой психики. И, конечно, встретят на страницах этой книги романтическую любовь, которой нам так не хватаете в наше время.

Содержание:

1. Рэй Каммингс: Девушка из золотого атома (Перевод: А. Баранов)

2. Хьюго Гернсбек: Смертельный разряд (Перевод: А. Баранов)

3. Филипп Баршофски: Доисторическая ночь (Перевод: А. Баранов)

4. Лесли Ф. Стоун: Завоевание Голы (Перевод: А. Баранов)

5. Джоанна Расс: Больше никаких сказок (Перевод: А. Баранов)

6. Кларк Эштон Смит: Город поющего пламени (Перевод: А. Баранов)

7. Абрахам Меррит: Три строки на старофранцузском

8. Стенли Вейнбаум: Марсианская одиссея

9. Стенли Вейнбаум: Лихорадка (Перевод: А. Баранов)

10. Стенли Вейнбаум: Очки Пигмалиона (Перевод: А. Баранов)

11. Френсис Стивенс: Остров-друг (Перевод: А. Баранов)

12. Фрэнсис Флагг: Супермен доктора Джукса (Перевод: А. Баранов)

13. Эдгар Райс Берроуз: Большой Джим (Перевод: А. Баранов)

14. Эдмунд Гамильтон: Остров безумия (Перевод: А. Баранов)

15. Говард Филипс Лавкрафт: Ночь кошмаров (Перевод: А. Баранов)

16. Роберт Силверберг: Оседланные (Перевод: А. Баранов)

17. Мюррей Лейнстер: Вот что неприятно (Перевод: А. Баранов)

18. Пол Андерсон: Царица небес (Перевод: А. Баранов)

19. Джордж Аллан Энгланд: Мрак и рассвет (Перевод: А. Баранов)

Оформление художника А. Г. Звонарева

---

Иду без всякой цели. Пересекаю Четырнадцатую стрит, слышу мощный рокот электрических двигателей. Вижу юношу, пляшущего на мостовой, и понимаю — он оседлан. На углу Пятой и Двадцать второй мне попадается цветущий толстяк — галстук набок, сегодняшняя «Уоллстрит джорнэл» свешивается из кармана пальто. Он хихикает. Он высовывает язык. Оседлан. Оседлан. Я обхожу его. Быстро дохожу до перехода, по которому транспорт сворачивает под Тридцать четвертую стрит и Куинз и секунду медлю, видя двух девочек на самой бровке пешеходной дорожки. Одна — негритянка, глаза выкачены от ужаса. Другая толкает ее все ближе к ограждению. Оседлана. Но Наездник не убивает — он просто наслаждается. Негритяночку отпускают, и она падает, как мешок, и дрожит. Потом вскакивает и убегает. Другая девочка начинает жевать длинную прядь блестящих волос. Понемногу приходит в себя. Она словно одурманена.

Я отвожу взгляд. Не принято смотреть, как приходит в себя товарищ по несчастью. Такова мораль оседланных: в эти мрачные дни у нашего племени появилось много новых обычаев.

Я начинаю идти быстрее.

А куда я так тороплюсь? Уже прошел больше мили. Я словно движусь к некоей цели, будто мой Наездник все еще прячется в моем черепе, понукая меня. Но я знаю, что это не так. По крайней мере в этот момент я свободен.

А как в этом убедиться?

«Cogito ergo sum» больше не подходит. Мы продолжаем думать, даже когда нас оседлают, и продолжаем жить в тихом отчаянии, не в силах остановить себя на пути к неизвестно какой мерзости, неизвестно насколько разрушительной… Я уверен, что могу отличить, когда несу Наездника и когда свободен. А может быть, и нет. Может быть, мне достался особо дьявольский Наездник, который меня вообще не оставляет, а просто забирается на время куда-то в мозжечок, даря мне иллюзию свободы и направляя меня в то же время к неведомой цели.

Было ли у нас что-то большее, чем иллюзия свободы?

Меня тревожит мысль, что могу быть оседлан и не знать этого. Меня прошибает пот и совсем не от ходьбы. Стоп. Остановись. Зачем тебе идти дальше? Ты на Сорок второй стрит. Вот и библиотека. Тебя никто не толкает дальше. Подожди, говорю я себе. Отдохни на ступеньках библиотеки.

Я сажусь на холодный камень и говорю себе, что решил это сам.

Так ли? Старая проблема — свободная воля против предопределенности гнуснейшей формы. Детерминизм больше не философская абстракция: это холодные чужие щупальца, проникающие сквозь черепные швы. Наездники появились три года назад. С тех пор меня захватывали пять раз. Наш мир стал абсолютно другим. Но мы приспособились даже к этому. Мы приспособились. У нас новая мораль. Жизнь продолжается. Правительство правит, законодатели заседают, биржа ведет обычные операции, а мы находим способ компенсировать наши потери. Этот единственный способ. А что еще мы можем сделать? Оплакивать поражение? Перед нами противник, с которым воевать нельзя; лучшее, что мы можем, — противопоставить ему терпение. Вот мы и терпим.

Каменные ступени холодны. Мало кто в декабре тут сидит.

Я говорю себе, что прошагал столько по собственному желанию, что остановился по собственному желанию, что сейчас в моем мозгу нет никакого Наездника. Может быть. Вполне возможно. Не могу себе позволить поверить, что я не свободен.

Может ли быть, думаю я, чтобы Наездник еще и закодировал меня — дойти сюда, остановиться здесь? Это тоже возможно. Оглядываюсь на других, кто стоит или идет по ступеням библиотеки.

Старик с пустыми глазами сидит на сложенной газете. Мальчик лет тринадцати с раздувающими ноздрями. Толстая женщина. Неужели они все захвачены? Похоже, вокруг меня сегодня просто роятся Наездники. Чем больше я смотрю на оседланных, тем больше убеждаюсь, что я, по крайней мере сейчас, свободен. Последний раз у меня между захватами было три месяца свободы.

Говорят, что некоторых вообще не отпускают. Их тела просто нарасхват, и им достаются лишь обрывки свободы день, неделя, час. Нам никогда не удавалось определить, сколько Наездников в нашем мире. Миллион? Или пять? Кто скажет…

Серое небо роняет снег. Центральный говорил, что вероятность осадков мала. Что, они в это утро и Компьютер оседлали?

Я вижу девушку.

Она сидит по диагонали от меня, ступенек на пять выше, в сотне футов; черная юбка, поднявшаяся на коленях, открывает очень красивые ноги. Она молода. У нее каштановые волосы насыщенного оттенка. Глаза светлые; на таком расстоянии мне трудно различить цвет. Одета просто. Ей меньше тридцати. На ней темно-зеленое пальто, помада пурпурная. Губы полные, тонкий нос с легкой горбинкой, глаза умело накрашены.

Я знаю ее.

Я провел три прошлые ночи в своей комнате с ней. Она. Та самая. Захваченная, она пришла ко мне; захваченный, я спал с ней. В этом я уверен. Завеса в памяти приоткрылась, я вижу ее стройное тело нагим в моей постели.

Как я могу это помнить?

Слишком сильное впечатление, чтобы быть иллюзией. Ясно, что мне позволено помнить это по не известным мне причинам. Я помню и больше. Помню, как она тихо постанывала от наслаждения. Я знаю, что мое тело не предало меня в эти три ночи, и я не обманул ее желаний. И даже больше. Воспоминания о плывущей музыке; запах от ее волос; шелест зимних деревьев. Каким-то образом она вернула меня в пору невинности, пору, когда я был молод, а девушки загадочны, пору вечеринок, танцев и тайн.

Теперь меня тянет к ней.

Для таких вещей тоже есть этикет. Дурным вкусом считается приставать к тем, кто встречался тебе захваченным. Это не дает никаких преимуществ: незнакомец есть незнакомец, что бы вы ни делали и что бы ни говорили во время вашего принудительного соединения…

И все равно меня тянет к ней.

Зачем осквернять табу? Зачем нарушать этикет? Прежде я так не делал. У меня были предрассудки.

Но сейчас я встаю и иду по ступени, на которой сидел, пока не оказываюсь напротив нее; поднимаю взгляд, и она бессознательно сдвигает и подгибает ноги, словно почувствовав нескромность позы. По этому я различаю, что и она сейчас свободна. Наши взгляды встречаются. У нее ярко-зеленые глаза. Она красива, и я ищу в памяти другие детали.

Я поднимаюсь по ступенькам и встаю перед ней.

— Здравствуйте, — говорю я.

Она равнодушно смотрит. Она явно не узнает меня. Глаза у нее затуманенные, какие бывают у тех, кого только что отпустил Наездник.

— Здравствуйте, — отвечает она сухо. — Не думаю, что я знаю вас.

— Нет. Вы — нет. Но у меня чувство, что вам сейчас не хочется быть одной. И мне тоже. — Я стараюсь всем своим видом убедить ее, что намерения у меня добрые. — Какой снег… Можно отыскать место и потеплее. Мне хотелось бы поговорить с вами.

— О чем?

— Пойдемте куда-нибудь, и я вам скажу. Меня зовут Чарлз Рот.

— Хелен Мартин. — Она поднимается. В своей холодной отстраненности она подозрительна, ей неловко. Но по крайней мере она готова идти со мной. Хороший признак.

— Сейчас не слишком рано для крепких напитков? — спрашиваю я.

— Не знаю. Я вообще не знаю, который час.

— Еще нет двенадцати.

— Все равно, давайте выпьем, — говорит она, и мы улыбаемся.

Мы заходим в коктейль-бар на другой стороне улицы. Сидя лицом к лицу в полумраке, мы потягиваем из стаканов: она дайкири, я — «кровавую Мэри». Она немного расслабляется. Я же спрашиваю себя, что мне от нее нужно. Составить мне компанию в постели? Но это удовольствие у меня уже было — целых три ночи, хотя ей это неизвестно. Что-то другое. Но что?

Глаза у нее покраснели. В эти трое суток спать ей пришлось немного.

Я говорю:

— Вам было очень неприятно?

— Что?

— С Наездником.

Судорога пробежала по ее лицу.

— Откуда вы знаете, что у меня был Наездник?

— Знаю.

— Об этом не принято говорить.

— У меня широкие взгляды, — говорю я. — Мой Наездник оставил меня ночью. А оседлали меня в среду утром.

— Мой исчез два часа назад. — Ее щеки розовеют. Ей явно хочется поговорить об этом. — Меня накрыло вечером в понедельник. У меня это в пятый раз.

У меня тоже.

Мы вертим в пальцах стаканы и понимаем друг друга без слов. Наши недавние переживания с Наездниками сближают нас, хотя Хелен не знает, насколько близки наши переживания.

Мы говорим. Она художник, оформляет витрины. У нее маленькая квартира в нескольких кварталах отсюда. Живет одна. Спрашивает меня, чем занимаюсь я.

— Аналитик, ищу способы обезопасить бизнес от потерь, — отвечаю я. Она улыбается. Зубы у нее безупречные. Теперь я убежден, что это та самая девушка, что была в моей комнате, пока я был захвачен.

Зерно веры прорастает во мне. Нас опять свел вместе счастливый случай, после того как мы расстались. Счастье и то, что она еще удержалась в моей памяти.

Теперь я хочу прийти к ней наяву и начать наши отношения заново, сделав их на этот раз реальными. Это нехорошо: ведь я покушаюсь на то, на что у меня нет никакого права, кроме того, что мы оба оказались под Наездниками. Но она нужна мне. Мне нельзя без нее.