Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

• Название: Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы
• Автор: Август Стриндберг
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4224-0011-9

Роман «Красная комната», принесший Стриндбергу мгновенный и шумный успех, в сатирических тонах изображает нравы современного писателю шведского общества: тупой бюрократизм в управлении страной, паразитизм чиновничества, комедию парламентаризма, продажность прессы, аферы нарождающихся акционерных компаний, лицемерие религиозных и благотворительных обществ, зависимость искусства от капиталистов. На этом фоне разворачивается личная трагедия героя романа — постижение изнанки жизни и утрата при этом своих юношеских идеалов.

---

В припадке отчаяния и гнева он завел себе любовницу; она обманула его через два месяца. Он взял другую, с таким же успехом. Он охотно хотел, чтобы это дошло до ушей его жены, но она ничего не знала или делала вид, что не знает. Развестись? Этого он не мог ради ребенка и потому, что он не мог жить без нее!

Однажды, порядочно выпивши, он рассказал одному приятелю, у которого сидел, свою драму, которую тот и раньше знал.

— Ты не один такой, милый друг, — сказал тот. — В любви инициатива принадлежит мужчине, но в семейной жизни мужчина почти всегда находится в роли раба, так как кто любит — тот и раб. Почти во всех браках со стороны мужа сначала есть любовь — ты видишь это и в природе. Самцы нападают, самки сидят и ждут. Кого? Да конечно того, кто первый придет. И поверь мне, миром управляют женщины, несмотря на то что права голоса они не имеют. Они выходят замуж и уходят из родительского дома — это делают все женщины. Ты женишься, чтобы прийти в дом. Порочна ли она? Нет, так как рождена для полиандрии, тогда как ты требуешь моногамии. Беда в том, что вы встретили именно друг друга. Беда, беда, милый друг!

Господин Эрнст нашел объяснение подходящим, но все-таки это его не утешило. Весь его брак был сплошной ошибкой, непоправимой ошибкой.

— Подходят ли люди друг к другу, это можно узнать только потом, а тогда уже слишком поздно! — сказал друг.

— Но что же делать, что делать?

— В конце концов, надо поступать, как делают крестьяне, — шутливым тоном сказал друг.

— Да, но как делают крестьяне?

— Ну, они узнают это раньше!

— О, эти крестьяне, — они хитрые!

Против платы

Ее отец был генералом, мать умерла рано, и после ее смерти у них в доме бывали почти исключительно мужчины. Отец сам занимался ее воспитанием.

Она каталась с ним верхом.

Так как отец занимал самую высшую должность среди всех людей, в среде которых они вращались, то они оказывали ему знаки почета и уважения, а ей, как генеральской дочери, конечно, тоже перепадала часть этого внимания. Она, так сказать, тоже занимала генеральский ранг, и она это знала.

В приемной постоянно сидел дежурный адъютант, который с шумом вставал всякий раз, как она проходила мимо. На балах около нее были майоры; капитаны в ее глазах не отличались от низших слоев человеческого рода, а лейтенанты считались невоспитанными юношами. Поэтому она привыкла судить о людях исключительно по табели о рангах. Штатских она презрительно называла «рыбами», бедно одетых — «оборванцами», а весь бедный люд был для нее «сбродом».

Но вне этой табели о рангах стояли дамы. Ее отец, для которого все люди были ниже его и которому всегда оказывались всяческие знаки внимания, никогда не пропускал случая встать перед дамой, все равно, была ли она молода или стара, поцеловать руку или оказать какую-либо рыцарскую услугу.

Благодаря всему этому в ней развилось убеждение в превосходстве женского пола, и она смотрела на мужчин как на низшие существа.

Когда она выезжала верхом, ее всегда сопровождал грум, который, каждый раз как ей хотелось остановиться, должен был тоже стоять. Он был как бы ее тенью, но как он выглядел, был ли стар или молод, об этом она не имела понятия. Если бы ее кто спросил, какого пола он был, она бы не могла этого сказать, так как ей никогда не приходило в голову, что тень тоже может иметь пол; когда она садилась в седло и наступала на его руку своей маленькой ножкой, ей было это совершенно безразлично; или когда иногда ее платье взлетало выше, чем нужно, ей никогда не приходило в голову обратить внимание на его присутствие.

Эти представления о рангах людей сказывались даже в мелочах ее жизни. С дочерьми майора или капитана она не могла быть очень дружной, так как их отцы вытягивались перед ее отцом.

На одном из балов один лейтенант имел смелость пригласить ее танцевать; чтобы наказать его за дерзость, она не сказала с ним ни слова, но потом, узнав, что это был один из принцев, была неутешна. Она, которая знала так хорошо все тонкие различия, все отличия в каждом полку, она не узнала принца. Это было тяжким ударом. Она была красива, но гордость делала ее неприступной, и это останавливало каждого претендента. Она еще никогда не думала о замужестве, так как молодые к ней не подходили по своему положению, а старые, у которых был соответствующий ранг, были слишком для нее стары. И как она выйдет замуж за капитана: ей за столом пришлось бы сидеть ниже майорской жены. Это ей-то, генеральской дочери! Это, конечно, было бы прямое разжалование. У нее не было никакой охоты представлять из себя украшение салона мужа. Она привыкла к тому, что она приказывала и ее слушались; она не умела повиноваться и, благодаря свободной жизни среди мужчин, получила отвращение ко всем женским занятиям. Она поздно получила понятие о половой жизни. Ее немногочисленные подруги находили ее холодной и равнодушной ко всему, что, по их понятиям, влекло два пола один к другому. Она сама обнаруживала всегда презрение ко всему подобному, находя это грязным и отвратительным, и никогда не могла понять, как женщина по собственной воле может отдаваться мужчине. Для нее природа представлялась нечистой, и добродетель состояла в безукоризненном белье, крахмальных нижних юбках и в нештопаных чулках. Бедный, грязный и порочный — для нее это было равноценно.

Летние месяцы она регулярно проводила с отцом в имении. Она не любила деревенской жизни, в лесу ей было неуютно, море внушало ей только страх, даже высокая трава лугов могла представлять опасность. Крестьяне в ее глазах являлись хитрыми, злыми зверями, и такими грязными! Кроме того, у них было столько детей, и молодой народ был такой безнравственный! По большим праздникам, как день летнего солнцестояния или день рождения генерала, они приглашались на барский двор, где должны были играть роль статистов, как в театре, кричать «ура» и танцевать.

Опять настала весна. Елена одна без провожатого выехала на прогулку и заехала довольно далеко; она устала, сошла с лошади и привязала ее к березе, которая стояла около огороженного забором выгона, и прошла немного далее, чтобы сорвать пару орхидей, которые тут росли. Воздух был теплый, трава и березы были покрыты росою. Кругом, тут и там, было слышно, как лягушки прыгали в пруду.

Вдруг лошадь заржала, и Елена увидела, что она протянула стройную шею через загородку и стала нюхать воздух широко раскрытыми ноздрями.

— Алис, — крикнула она, — стой спокойно, милое животное!

И она пошла дальше, собирая цветы в букет, эти нежные бледные орхидеи, которые так заботливо сохраняли свои тайны за толстыми красивыми, как из затканной материи, лепестками. Но тут лошадь заржала опять. Из-за кустарника ей ответило другое ржание; земля затряслась, маленькие камешки застучали под сильными ударами копыт — и вдруг показался жеребец. Его голова была велика и сильна, натянутые мускулы выступали как узлы на блестящей коже; глаза его засверкали, когда он заметил кобылу. Сначала он остановился и вытянул шею, как будто к чему-то прислушиваясь, потом поднял верхнюю губу, показал зубы, начал галопировать вокруг, все время приближаясь к забору.

Елена подобрала платье и побежала, чтобы схватить поводья, но кобыла уже отвязалась и перескочила через загородку. Тут началось сватовство.

Елена стояла снаружи, приманивала лошадь, кричала ей, но животное уже не слушалось; дикая охота все развивалась, и положение становилось рискованным.

Елена хотела убежать, так как вся эта сцена вызывала в ней отвращение. Она никогда не видала разнузданного неистовства потребностей в живых существах, и чувствовала себя до глубины души возмущенной этим ничем не прикрытым животным порывом. Она думала войти туда и увести свою кобылу, но боялась яростного жеребца; хотела бежать и звать на помощь, но это значило привести еще свидетеля этой картины. Домой она не могла идти — было слишком далеко. Она повернулась к лошадям спиной и решила ждать.

Тут она услыхала шум колес, и на шоссе показался экипаж.

Она уже не могла убежать, и оставаться здесь ей также было стыдно; было слишком поздно, экипаж медленно подъезжал и, наконец, остановился совсем близко.

— Да, но это грандиозно! — сказала дама в карете и вынула золотой лорнет, чтобы лучше рассмотреть комедию, которая теперь была в самом разгаре.

— Но зачем же, ради бога, мы остановились! — закричала другая дама. — Поезжайте же дальше!

— Разве это не красиво? — спросила старшая дама, в то время как кучер, усмехаясь себе в бороду, опять тронул лошадей. — Ты слишком щепетильна, милая Амалия, для меня это такое же наслаждение, как наблюдать грозу или бурю на море…

Больше Елена ничего не слыхала, она была уничтожена досадой, стыдом и возмущением.

По дороге шел крестьянский парень. Елена поспешила ему навстречу, чтобы помешать увидеть что-либо и попросить у него помощи, но он уже подошел слишком близко.