Александр Арбеков - О, Путник!

• Название: О, Путник!
• Автор: Александр Арбеков
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Этот эпический фантастический роман, состоящий из трёх книг, предваряет собой целую серию романов под общим названием «Квинтет. Миры». В неё так же включены романы «Баллада о диване», «Девушка, которая, якобы, не умела любить», «Две ипостаси одной странной жизни» и «Призрак и Леший». Все эти произведения объединены общей идеей, которая заключается в том, что всё вокруг нас, как говорил один умный человек, кажется нам таким, каким оно не является на самом деле. Душа человеческая так же велика и загадочна, как и Космос, а может быть и больше, чем он. Всё в этом мире, вроде бы простом и прозаичном на первый взгляд, скрыто под мистической и загадочной вуалью. Приподними всего лишь её краешек и перед тобою откроются бесконечные и неведомые ранее пространства, полнящиеся тайнами, загадками и гипнотически притягивающие к себе так, что уже невозможно будет не сорвать решительно и бесповоротно вуаль, дабы познать всё скрытое под ней до конца. И так. Настоящий роман, предлагаемый вашему уважаемому вниманию, обо всём. О Земле и о Вселенной. О жестоких и кровавых битвах на тверди и в небе. О стремлении к познанию, о мужестве, о пороках, о трусости, о чести, о долге и совести. Он полон приключений, тайн, необычных поворотов сюжета и, конечно же, он в первую очередь о великой и всепобеждающей любви на фоне грандиозных и невероятных событий. Конец романа очень неожидан. Да, и ещё два момента… Во-первых, автор романа на его страницах неоднократно беседует с Богом в дружеской обстановке. Это несколько необычно, но почему бы и нет? Во-вторых, автор претендует на некоторую философичность своего творения. Прав он или не прав, судить вам.

---

— А измену? Простите ли Вы измену, Сир? — спросила девушка, а потом досадливо поморщилась. — Дура! Измена — это всего лишь одна из ипостасей или форм предательства. Глупый вопрос…

— Вот за что люблю тебя, так это за самокритичность, — радостно произнёс я, вставая и обнимая ГРАФИНЮ. — Да, кстати, а ПОЭТУ и ШЕВАЛЬЕ я не смогу простить ещё кое-чего!

— И чего же именно? — недоумённо и настороженно спросили у меня почти одновременно молодые люди.

Я подошёл к ПОЭТУ и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вам я никогда не прощу неискренности и бездарности в творчестве, если таковые качества вдруг каким-то образом проявятся.

— Это невозможно, Сир! Я лучше умру!

— Само собой, конечно же, умрёте, но попозже, — жёстко сказал я. — А ну-ка, давайте проверим вашу реакцию, как творческой личности, на неожиданную ситуацию. Навскидку, влёт! Вот эта ситуация… Встаёте вы ранним, мерзким, слякотным и серым утром. Испытываете при этом тяжёлое похмелье. У вас трещит голова, мучает страшная жажда. Смотрите вы на этот мрачный и тусклый мир такими же тусклыми глазёнками, а тут, как тут, — из-за угла я с листком бумаги. Ну-ка, напиши, писака, что-нибудь этакое неординарное, талантливое. Ну, слабо? Вот вам ситуация, вот лист бумаги. Ну, сварганьте что-то такое, пусть не гениальное, но именно интересное и оригинальное. Ну-ка! Всего одно четверостишие, выражающее настроение! Именно его!

ПОЭТ поморщился, потом усмехнулся, опрокинул в себя бокал с Ежевичной Настойкой, взял бумагу, сосредоточился, некоторое время подумал и что-то накарябал на листике.

ГРАФИНЯ живо подскочила к столу, выхватила бумагу из рук ПОЭТА и прочитала следующее:

Сегодня я проснулся рано.
Раздвинул тучи вялыми плечами,
На прошлое своё взглянул печально
И не нашёл я в нём изъяна…

Я усмехнулся, слегка хлопнул ПОЭТА по плечу и сказал:

— Вот почему тебя, пьяницу, бабника и истерика до сих пор и терплю. Талант не пропьёшь, как бы не говорили об обратном всякие бездарные идиоты. У них в основной массе не только нет намёка на талант, но и более-менее приличных способностей днём с огнём не сыщешь! Но зато как они любят рассуждать со знанием дела о высших материях, о творчестве, кого-то обсуждать, учить и критиковать! Хлебом не корми!

— Сир, а я? — нервно вмешался ШЕВАЛЬЕ.

— Что, вы?

— Что ещё, кроме предательства, Вы мне не простите?

— Поражение в сражении, сударь, — угрюмо ответил я. — Ещё один промах, хотя бы одно поражение в самой ничтожной схватке, и вы труп. Мой вам совет. Видите, что проигрываете, а я на вас в это время смотрю, смело берите в руку кинжал, желательно обоюдоострый, и вспарывайте себе живот сверху донизу, или наоборот. И чтобы ни единого стона! Вот так, и никак иначе! А если я на вас смотреть не буду, ну, например, в силу своего отсутствия на поле брани, или по причине глубокой меланхолии или задумчивости, то проделайте ту же процедуру после бесславного окончания битвы, в момент, когда вас начнут окружать враги. Убейте их как можно больше и с криком: «Да здравствует Император!» покончите с собою упомянутым мною способом. Ну, во втором варианте разрешаю вам альтернативный способ самоубийства. Кинжал в самое сердце! Уразумели, великий мастер меча вы наш?

— Уразумел, Сир, — ШЕВАЛЬЕ побледнел, залпом осушил ещё один бокал с вином.

Все помолчали, посмотрели друг на друга, затем задумчиво обратили свои взоры в камин. Огонь в нём догорал вяло и безнадёжно, но пока был он достаточно жарок. ГРАФ по-прежнему спокойно дремал в своём огромном кресле.

— Сударь, а не прочтёте ли вы нам перед сном какое-нибудь стихотворение, то, которое вам особо нравится? — мягко произнесла ГРАФИНЯ, обращаясь к мрачному ПОЭТУ.

— Какое же изволите, сударыня? — равнодушно спросил тот. — Лирическое, патриотическое, любовное, философское, в смешанном стиле, или ещё какое-либо?

— Хватит паясничать, вам это не идёт, — пробурчал я. — Прочитайте то, что вам по душе, что самому очень нравится.

— Мне многое по душе, Сир.

— Ну, ну!

ПОЭТ задумался и тихо произнёс:

— Хорошо, извольте… Есть у меня одно стихотворение. В нём нарушены классические правила рифмовки, ну и чёрт с ними. Главное настроение!

— Да, согласен, — буркнул я. — Настроение решает всё! Ну, и?

Паутиной нереальной,
Спицей чувственной вязальной
Кто-то в этот тёплый вечер
Выткал дымчатый туман.

Он висит, как наважденье,
Мимолётный от рожденья,
Чутко, тихо, не клубясь,
С ветром мирно сговорясь.

И, пройдя под ним неспешно,
Вдруг взгрустну я безутешно,
Потому что лишь однажды,
А не трижды, и не дважды,

Как в одну и ту же реку,
В чудо можно нам попасть…

Я поднял бокал с Можжевеловкой, задумчиво посмотрел на притихших ГРАФИНЮ и ШЕВАЛЬЕ, потом на грустного ПОЭТА и сказал:

— Господа, нам ли жить в печали!?

— Никак нет, Сир, — усмехнулась ГРАФИНЯ.

— Ни в коем случае, Сир, — загадочно улыбнулся ШЕВАЛЬЕ.

Я нежно погладил девушку по роскошным волосам, приподнял их, поцеловал ГРАФИНЮ в идеально гладкую и упругую шейку, а потом произнёс тост. — За любовь, за красоту, за талант, за разум и за победы, которые невозможны без всего этого! Виват, господа! Будем жить!

— Виват!!! — получил я неожиданно стройный и мощный ответ.

— Ну что же, пора отдыхать.

— Сир, прошу Вас, произнесите что-нибудь для истории, ну и для Цитатника, конечно, — попросил ПОЭТ.

Все засмеялись. Я поморщился, сосредоточился, потом улыбнулся, задумчиво взглянул на ПОЭТА.

— Сударь, вы, надеюсь, знаете, кто такой Омар-Хайям? Ведь вы немалое количество времени провели в библиотеке БАРОНА.

— Да, Сир. Омар Хайям… Это великий персидский поэт, учёный. Кстати, что это за страна такая, Персия? Где она находится?

— Персия, Персия…Сейчас она называется Ираном. А где находится? Где-то в Азии, рядом с Каспийским морем. Ладно, суть не в этом. Послушайте:

Жизнь — пустыня, по ней мы бредём нагишом.
Смертный, полный гордыни, ты просто смешон!
Ты для каждого шага находишь причину,
Между тем он давно в небесах предрешён.

Все сидели тихо и неподвижно, печально и задумчиво смотрели на меня.

— Дарую авторство этих стихов вам, сударь, в честь вашего праздника, — весело и благосклонно произнёс я, подойдя к ПОЭТУ. — Спокойной ночи господа. Великие дела только начинаются!

— Спокойной ночи! Мы это знаем, Сир!

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ. (Шестая беседа с Богом)

Мы находились на Северном Полюсе. Погода была идеальной. В высоком тёмно-синем небе ни облачка, ни единого намёка на ветер. Солнце яростно сияло, но не согревало. Вокруг — сплошная, бескрайняя, белоснежная, слепящая ледяная пустыня. Да, как много, однако, на свете мест, величественных и потрясающих воображение!

За последнее время где я только не побывал со своим таинственным спутником: и в Альпах, и в Гималаях, и в Париже, и в пустыне Калахари, и в Китае, и в Египте и ещё много где. Но, честно говоря, — ни в одном из этих мест какого-либо особого сверх чувства, сверх впечатления, сверх экстаза не испытал.

Вообще-то по своей натуре я не путешественник, а домосед. Никуда особо не рвусь. Люблю свой маленький и уютный дом, своих собак и кошек. Мне бы полежать на диване, почитать хорошую книжку или посмотреть интересный фильм. Поразмышлять о жизни, о судьбе. Побродить по небольшому, заросшему деревьями и кустарниками саду, полюбоваться розами, порыться в зарослях полудикой малины, выискивая созревшие ягоды, — маленькие, но удивительно сладкие, вкусные и ароматные.

Мне достаточно погрузиться в уютный шезлонг и некоторое время томно наслаждаться лучами полуденного солнца, а потом искупаться в маленьком бассейне, ещё некоторое время погреться на солнцепёке и вернуться в дом, где меня ожидает самое сладкое занятие на свете и, увы, недоступное большинству людей. Что же это за занятие? Творчество… Вся суть в нём. Любой вид и род человеческой деятельности — это, так или иначе, творчество. Но одно дело, заниматься, допустим, пчеловодством или пивоварением, а совершенно другое, — писать РОМАН. Писатель подобен Богу. Он, как и Творец, создаёт новые миры, пусть иллюзорные, но создаёт. А вообще, по-моему, спорным является вопрос о том, материальны ли миры, созданные Богом, или они тоже являются всего лишь некой иллюзией, игрой воображения Высшего Разума, какой-то непонятной и таинственной духовной субстанцией.

— Эти миры вполне материальны, не сомневайся, — прервал ОН мои плавно текущие мысли. — Посмотри, какая красота вокруг!