Денис Абсентис - Злая корча. Книга 2

• Название: Злая корча. Книга 2
• Автор: Денис Абсентис
• Жанр: Биология
• ISBN: 9786163051646

Возможность угрозы здоровью от зараженного спорыньей зерна все еще существует. Об эрготизме или огне св. Антония в нынешнее время почти абсолютно ничего не слышно; по крайней мере, что касается эпидемий, то они ассоциируются исключительно со средневековыми временами. Однако все изменилось с европейским урожаем ржи 2003 года, когда проблема спорыньи внезапно возникла вновь! Что же, черт возьми, произошло?

А произошло то, что «дьявол средневековья» никуда не уходил, лишь затаился на время. И мы перестали его замечать. Но он периодически возвращался и будет возвращаться, подчиняясь глобальному природному циклу.

---

Но какие «другие условия» обеспечили синхронные эпидемии эрготизма в далеких друг от друга местах, за тысячи километров? Никто таким вопросом не задавался. Как и тем, случайно ли перед и во время эпидемий происходило нашествие саранчи.

Пока же рассмотрим некоторые характерные события во время одновременных эпидемий в СССР и Великобритании. В обеих странах резко повысилась политическая напряженность. В СССР зимой 1926–1927 г. возникла так называемая «военная тревога», сейчас позабытая даже многими историками. Страну охватило ощущение неизбежно надвигающейся войны. Эта паника настойчиво зазвучала в речах крупных политических деятелей СССР и широко распространилась в народе. Англия тем временем тоже озаботилась поиском шпионов Коминтерна, и в мае полиция произвела обыск в советско-английском АО «Аркос» в Лондоне. В Советском Союзе это было воспринято как подготовка настоящего «крестового похода» против СССР, что привело к дальнейшему нарастанию военного психоза. К концу мая Британия разорвала торговые и дипломатические отношения с СССР, персоналу посольства СССР предписывалось покинуть пределы Великобритании в 10-дневный срок. Поэтому некоторые историки вместо «военной тревоги» используют для событий того времени термин «Англо-советский конфликт 1927 г.» В Москве с еще большей горячностью заговорили о «нависшей военной угрозе». По стране прокатились митинги протеста против враждебного акта со стороны Великобритании. ЦК ВКП(б) выступил с обращением «Ко всем организациям ВКП(б). Ко всем рабочим и крестьянам», в котором призвал советский народ быть готовым к отражению империалистической агрессии. Сталин в телеграмме Менжинскому от 23 июня санкционировал «повальные аресты» английских шпионов. «Война неизбежна», — прямо заявил Зиновьев на июльском пленуме ЦК ВКП(б)[172]. Сталин в своей статье в «Правде» утверждал то же самое: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны»[173]. Население в преддверии войны бросилось скупать соль, сахар, макароны, муку и керосин. Президиумом ЦС Осоавиахима СССР была принята резолюция о военной подготовке трудящихся. Поиски иностранных шпионов привели к ужесточению карательной политики, была введена в действие печально известная 58-я статья УК СССР.

В этом конфликте у обеих сторон был ряд понятных и реальных политических и социологических предпосылок. Англия обнаружила секретные советские документы, подтвердившие подрывную деятельность московского Коминтерна в Соединенном Королевстве и Китае, СССР столкнулся с убийством Войкова в Варшаве, терактами РОВС в Москве, Ленинграде и Минске, что свидетельствовало об активизации борьбы белогвардейской эмиграции. Но только ли это спровоцировало военный психоз в СССР? Были ли для него достаточно рациональные причины? Историки, изучающие этот период, утверждают — нет, никто на СССР реально нападать не собирался.

Глава 9 Военная тревога 1927 года

Центр Франции подвергся в это время своеобразной эпидемии, известной под названием «Великого страха» и в каждом почти городе повторялась приблизительно одна и та же история… Как внезапно в знойный день на безоблачной синеве неба вдруг появляется черная грозовая туча, так же растет и множится по городу подобный слух о близком нападении, наполняя сердца и умы мирных обывателей неописуемым ужасом… Тотчас же все вооружаются. Ружья, штыки, пики, топоры и даже рабочий инструмент — все собирается, чтобы оказать отчаянное сопротивление врагу. Формируется милиция; наиболее отважные образуют передовой отряд, который уже спешит навстречу неприятелю…

О. Кабанес, Л. Насс. Революционный невроз (1906)

Сейчас о событиях 1927 года, называемых специалистами «военной тревогой», помнят далеко не все, поскольку последствия этой паники не привели к какому-нибудь яркому и заметному историческому эффекту — как, например, Великий страх плавно перетек в Великую французскую революцию. С другой стороны, просто информационное поле изменилось — если выключить радио и репродукторы, из которых об уже свершившейся военной интервенции империалистов все-таки не говорят, а питаться исключительно слухами, распространяемыми теми, кто якобы «только что приехал из соседнего города и лично видел, как заполонившие страну английские диверсанты сжигают поля», то классический французский Великий страх мог бы произойти и в СССР. Разница между событиями всего лишь в установке: «империалисты точно нападут, война начнется скоро» или «враг уже здесь, в соседнем селе, завтра придет в нашу деревню и сожжет урожай».

15 февраля 1927 г. Информотдел ОГПУ сообщал в ЦК ВКП(б): «После опубликования в прессе речей тт. Ворошилова и Бухарина на XV Московской губпартконференции среди городского и сельского населения распространились по многим районам Союза слухи о близкой войне. На этой почве в отдельных местностях среди некоторой части городского и сельского населения создалось паническое настроение. Местами население старалось запастись предметами первой необходимости: солью, керосином, мукой и т. п. Иногда частичный недостаток некоторых наиболее ходовых товаров расценивался населением как признак приближающейся войны. Крестьяне пограничных районов стараются обменять советские деньги на золото. Местами золотая пятирублевка ходит за 10–12 червонных рублей. Отмечаются случаи отказа крестьян продавать хлеб и скот на советские деньги, благодаря чему сокращается подвоз этих товаров на рынок». В конце 1927 г. положение на потребительском рынке стало уже отчаянным. В центр пачками поступали из различных районов страны телеграммы и сообщения о том, что «обыватель буквально ошалел и стал тащить из кооперативных лавок не только хлебопродукты, но и все — макароны, муку, соль, сахар и т. д.»[174]

«Военная тревога» не сопровождалась такими явными проявлениями народного психоза, как Великий страх — никто не сбегал из домов, чтобы спрятаться в лесу (по крайней мере, это неизвестно), а за паникерами присматривало ОГПУ (органы со своей вечной паранойей как раз и попали в основной контекст Великого страха: «враг уже здесь»). Но «военная тревога» имела свои серьезные последствия — создала экономические проблемы, резко подстегнула сталинские индустриализацию и коллективизацию, ускорила свертывание НЭПа, инициировала поиски внутренних врагов, шпионов и диверсантов, обострила борьбу с троцкизмом. В последнем, кстати, некоторые историки и усматривают определенный смысл:

Все эти разрозненные события советское руководство представляет, как звенья единого заговора, который должен завершиться неминуемой — в ближайшее время — войной, нападением империалистических держав. В историю этот эпизод вошел под названием «военная тревога 1927 года». Историки спорят: верили ли сами советские руководители, прежде всего Сталин, в неминуемость военного нападения на СССР. 1927 год был самым спокойным годом в мире после окончания войны. Экономические отношения с Западом развивались. Но «военная тревога» давала Сталину дополнительный аргумент в пользу быстрейшей ликвидации оппозиции, которая «подрывает единство» перед лицом империалистической интервенции[175].

Другие историки пошли еще дальше, и то, что в вышеприведенной цитате было аккуратно заявлено «дополнительным аргументом», объявили непосредственной целью:

В 1990 г. была опубликована статья видного историка-международника Л. H. Нежинского, убедительно доказавшего, что в конце 1920-х — начале 1930-х гг. реальной военной угрозы для СССР не существовало… Эта статья подтолкнула исследователей к изучению вопроса о цели нагнетания массового военного психоза в стране в конце 1920-х гг. Сам Л. H. Нежинский предлагает искать ответ на этот вопрос во внутренней политике СССР. По его мнению, причины конструирования и внедрения в массовое сознание тезиса о военной угрозе заключаются в желании лично Сталина и его окружения решить с его помощью ряд проблем: утвердить сталинскую модель форсированной индустриализации, ужесточить режим внутри страны, убрать политических противников, закрепить привилегированное положение государственно-партийного аппарата[176].

Предположение, что «военная тревога» была специально придумана для разгрома оппозиции и продвижения индустриализации, представляется лишь рационализацией и попыткой привязать к феномену привычный для мышления XX века антропоцентрический фактор. В таком дискурсе естественно представлять «заданность» событий волей определенных групп людей и наличие у этих групп неких скрытых, но осмысленных оснований для действий. Возможность существования внесоциальных факторов и спонтанности развития событий в таких моделях не учитывается, а разумность и адекватность действий политической элиты переоценивается. То, что «военной тревогой» в результате воспользовались для решения различных политических задач — очевидно и естественно. И в процессе раскрутили панику еще больше, как бы подтверждая бытующую в 20-х расшифровку аббревиатуры РСФСР: «Редкий случай феноменального сумасшествия России». Но какие у нас есть основания считать, что советские руководители сами не поддались этой панике? Для анализа обстановки важнее не последствия «тревоги», а ее предпосылки. И в этом аспекте историки практически единогласны — реальных оснований для паники не было. Однако «страх войны» быстро разросся до милитаристского психоза.