Денис Абсентис - Злая корча. Книга 2

• Название: Злая корча. Книга 2
• Автор: Денис Абсентис
• Жанр: Биология
• ISBN: 9786163051646

Возможность угрозы здоровью от зараженного спорыньей зерна все еще существует. Об эрготизме или огне св. Антония в нынешнее время почти абсолютно ничего не слышно; по крайней мере, что касается эпидемий, то они ассоциируются исключительно со средневековыми временами. Однако все изменилось с европейским урожаем ржи 2003 года, когда проблема спорыньи внезапно возникла вновь! Что же, черт возьми, произошло?

А произошло то, что «дьявол средневековья» никуда не уходил, лишь затаился на время. И мы перестали его замечать. Но он периодически возвращался и будет возвращаться, подчиняясь глобальному природному циклу.

---

Дело не в этом безобидном казусе — книг без ошибок и опечаток не бывает — характерен сам психологический феномен некритичного доверия к когда-то напечатанному и как бы ставшему общепризнанным. Стоит такому «объяснению» однажды появиться, и оно будет повторяться веками, не вызывая никаких вопросов, но иногда мешая заметить или «пряча» существенные факты. Можно сталкиваться с подобными «зернами ягеля» постоянно даже в относительно узком контексте изучения истории спорыньи. Достаточно вспомнить «князя ботаники», основоположника современной биологической систематики Карла Линнея, который ошибочно объяснил эрготизм отравлением дикой редькой (Raphanus raphanistrum), после чего болезнь называлась рафанией еще почти два столетия. Таким же образом «зерна ягеля» проросли на полыни во времена Петра I.

Глава 2 Мертвая трава

По словам казахов, лошадь погибла от «мертвой травы», которая кое-где растет в урочищах Каратау. Показать эту траву никто не мог… Со временем выяснилось, что такое растение действительно есть — называют его полынью таврической, она мало чем отличается от обычной горькой полыни, но очень ядовита. В истории известны случаи тяжелого отравления животных, особенно лошадей, главным образом в прикаспийских низинах. Так, во время похода в Персию Петр I потерял за одну ночь возле Кизляра более 500 лошадей в результате отравления полынью таврической.

А. Костенко, Е. Умирбаев. Оживут степи (1984)

В литературе имеются указания, что таврическая полынь якобы ядовита. Однако практикой крымского животноводства это не подтверждено.

Е. П. Маслов. Крым (1954)

Персидский поход Петра I историки оценивают по-разному. Для одних результаты его представляются слишком скромными, даже и те завоеванные прикаспийские «провинцiи, бывшая в тягость Россiи»[24], пришлось позже вернуть Персии, так что единственным результатом оказались лишь внушительные потери солдат как во время похода, так и позже в гарнизонах. Другим приходится доказывать, что этой военной кампанией все же удалось предотвратить вероятную османскую экспансию на Кавказе. В СССР (возможно, из-за улучшения отношений с Ираном или по каким-то еще идеологическим соображениям) даже само название «Персидский» стало смущать советское руководство, и поход попытались (практически безуспешно) переименовать в «Каспийский». Обоснование было предоставлено историком Пайчадзе: «изучив цели и предпосылки этого похода, мы сочли целесообразным заменить принятое название «Персидский поход» как ошибочное и создающее у некоторых ложное представление об этом походе как о войне России с Ираном»[25]. С такой трактовкой сам Петр I с удовольствием бы согласился — действительно, еще в «Манифесте к народам Кавказа и Персии» император изначально заявил, что с Персией воевать не намерен, желает только защитить русских купцов, которых там обидели, и Россия лишь принуждена «против предреченных бунтовщиков и всезлобных разбойников войско привести».

Под этим удобным предлогом возмещения ущерба, Петр в июле 1722 года начал персидский поход. Однако до Шемахи, где пострадали русские купцы, императору дойти было не суждено — внезапно начался падеж лошадей, а затем войска охватило «поветрие» — эпидемия, которую тогда объясняли «нездоровым климатом Прикаспия».

Первые лошади начали гибнуть уже в начале августа. Причину сего конфуза определил врач Джон Белл, участник похода. На фураж врач не смотрел, а искал яд на местности. И быстро нашел, что характерно. Об этой найденной причине падежа лошадей — «сыскал я римскую полынь» — Джон Белл позже поведал в своей книге (была переведена на русский в 1776 году):

На другой день рано вступили мы паки в путь и подавалися к горам, идучи по долине, и прибыли под вечер ко другой дурной речке, подле коея находился небольшой дубовый лес и множество травы, между коею сыскал я римскую полынь, которую лошади наши ели с великою жадностью. А поутру по полю и в лесу сыскано их около пятисот мертвых; что не за малое несчастие могло быть почтено в тогдашних наших обстоятельствах. Мы приписали сей случай полыни, коея оне наелись; да и легко могло статься, что была она тому причиною; чего ради остерегалися мы потом становиться в таких местах, где оная росла. Впрочем сии лошади не со всем у нас пропали, ибо наши калмыки питалися ими через несколько дней[26].

Неизвестно, произошел ли после этого падеж калмыков, но участники похода сразу обеспокоились и снялись с лагеря, испугавшись «плохой воды и травы»[27] (в русском переводе Белла эта фраза отсутствует, но ее надо отметить: именно «худые травы» упомянет позже Петр, поясняя гибель лошадей). А полынь с тех пор считается смертельным ядом для лошадей, что в описаниях этого растения регулярно отмечается — иногда со ссылкой на Белла и тот случай с лошадьми, иногда просто как несомненный общеизвестный факт. Такая вот трехсотлетняя рекурсия: Белл был прав, что полынь ядовита, а она точно ядовита, потому что так написал Белл. Тем же, почему вскоре стали гибнуть солдаты (они-то уж полынь явно не ели), никто до сих пор не интересуется.

Однако с полынью все оказалось не так просто. Некоторые виды полыни действительно ядовиты, лошади могут и отравиться, странно себя вести, но выздоравливают. А к горькой полыни, из которой приготовляют абсент, лошади относятся, если верить культурологу Филу Бейкеру, как коты к валерьянке: «Путешествуя по отдаленному гористому региону Афганистана, Эрик Ньюби отметил, что его лошади часто останавливались, чтобы поесть полыни, „artemisia absinthium, к корню которой они имели зловещую тягу“. От этого они становились „чрезвычайно резвыми“»[28]. Что касается таврической полыни (на Волге «сысканная» Беллом римская полынь не растет, но растет таврическая), то вопрос тоже не однозначен. Например, массовый падеж лошадей в СССР в 1933–1934 гг. сначала привычно приписали полыни — это казалось логичным, лошади ели сено именно таврической полыни, а ее ядовитость Белл ведь давно доказал. Но в процессе расследования выяснилось, что сведения о полыни «крайне скудны и разноречивы», а «вопрос о ядовитости ее еще нельзя считать решенным, так как сено, от поедания которого был падеж лошадей, по обследованию Института кормов, имело затхлый запах, и в нем были обнаружены плесневые и другие грибы»[29].

С тех пор в СССР пошли споры, продолжающиеся десятилетиями: ядовита таврическая полынь или нет. Апологетом «смертельно ядовитой полыни» выступал профессор Гусынин, который постоянно писал о «большом количестве случаев массовых отравлений» и ссылался при этом на Белла[30], а представители Географического Общества СССР полынь и Гусынина упоминали только со словом «якобы»: «Гусынин считает… у лошадей она якобы вызывает смертельные отравления…»[31]. В нашем контексте рекурсий вершина жанра была достигнута Московским обществом испытателей природы: «Полынь, йовшан (аз), ошиндр (ар), авшани (г) (Artemisia taurica), растущая на Северном Кавказе, иногда в сене служила причиной отравления лошадей; вопрос о ее ядовитости окончательно не разрешен»[32]. То есть по-прежнему доподлинно не известно, ядовита ли полынь для лошадей, за триста лет доказать это так и не удалось, но лошади ей травились точно (отсылка к Беллу).

Что касается гипотезы самого Белла (точнее, коллективной гипотезы участников похода), то стоит отметить такой момент: Белл принял таврическую (крымскую) полынь за римскую (понтийскую), из которой позже как раз и будут перегонять (или настаивать) абсент (наравне с горькой полынью). А сейчас ее эссенцию добавляют в кампари и вермут (собственно, вермут с немецкого — буквально и есть полынь). И римскую полынь никто ядовитой не считал. Почему участникам похода именно эта трава вообще пришла в голову? Почему, например, не желуди? Выглядело бы даже логичней: околевших лошадей нашли в дубовом лесу, а желуди для лошадей осенью ядовиты в больших количествах.

Но оставим злосчастную полынь; если даже когда-нибудь выяснится, что она при каких-то условиях может быть токсичной (например, поражаться эндофитами), то к массовой смертности лошадей в походе Петра она все равно отношения не имеет. Несмотря на то, что войско более не становилось в тех местах, где росла полынь, лошади продолжали погибать в еще больших количествах. Брикнер упоминает, что из письма Петра к сенату от 16 октября 1722 (Петр пишет задним числом, уже из Астрахани, поход ему пришлось свернуть еще 29 сентября) виден большой падеж лошадей: «лошади падали массами, в одну ночь не менее 1700»[33], но никак это не комментирует. Что сам Петр думал о причине такой гибели лошадей? Как и остальные, винил «травы» (правда, конкретно полынь не называл). Петр писал Сенату 30 августа, что кавалерия «несказанной трудъ въ своемъ маршѣ имѣла отъ безводицы и худыхъ травъ»[34]. Позже знаменитый русский историк Соловьев ошибется при цитировании письма и перепишет «отъ безводицы и худыхъ переправъ»[35], чем окончательно все запутает (или же существовала копия письма от другого, не расслышавшего слово писаря — неизвестно). Этот казус тоже полторы сотни лет никто не замечает, историки в своих работах и диссертациях по сей день перепечатывают это письмо Петра то с одного источника, то с другого, на разночтение внимания не обращая. Так что же это были за «худые травы» и сколько всего лошадей погибло?