Михаил Стеблин-Каменский - Становление литературы

• Название: Становление литературы
• Автор: Михаил Стеблин-Каменский
• Жанр: Культурология

Вниманию читателей предлагается книга, автор которой - известный отечественный филолог, крупнейший специалист по скандинавским языкам и общему языкознанию М.И.Стеблин-Каменский (1903-1981). В данной работе на основе произведений древнескандинавской литературы, в том числе героической поэзии, исследуются различные аспекты проблемы становления литературы. Книга рекомендуется литературоведам, историкам, филологам-германистам, студентам и преподавателям филологических факультетов вузов, а также широкому кругу заинтересованных читателей.

---

От саги к житию

"Хорошо хорошему верить и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, но всего хуже тому, что плохо солгано".

Сага о Гудмунде Арасоне

"Трясясь Пахомыч на запятках,

Пук незабудок вез с собой;

Мозоли натерев на пятках,

Лечил их дома камфорой.

Читатель! В басне сей, откинув незабудки,

Здесь помещенные для шутки,

Ты только это заключи:

Коль будут у тебя мозоли,

То, чтоб избавиться от боли,

Ты, как Пахомыч наш, их камфорой лечи".

Козьма Прутков

Все в большей мере становится аксиомой, что древнеисландская литература - плод введения христианства в Исландии. Оно, как считается, сыграло решающую роль в развитии богатой и оригинальной литературы в этой стране. В самом деле ведь благодаря христианизации возникла основная предпосылка существования литературы - письменность. Вместе с тем христианизация повлекла за собой основание монастырей, а они, как известно, были культурными центрами, обеспечивавшими приобщение Исландии к европейской культуре того времени и знакомство с европейской литературой, а это, как принято считать, в свою очередь повлекло за собой развитие богатой и оригинальной литературы на исландском языке.

Однако ведь христианизация в ту же эпоху произошла и в других скандинавских странах - Дании, Норвегии и Швеции, - и там она тоже имела своим последствием введение письменности и возникновение монастырей, которые были культурными центрами, обеспечившими приобщение к европейской культуре того времени и знакомство с европейской литературой. Почему же, однако, в этих странах христианизация не только не повлекла за собой развития богатой и оригинальной литературы, но, наоборот, литература, возникшая там на соответствующих языках в результате христианизации, была скудна, подражательна и совершенно неоригинальна?

Отвечая на этот недоуменный вопросе, нельзя, конечно, не сослаться на то, что в Исландии христианизация происходила в условиях, совершенно не похожих на те, которые существовали в других скандинавских странах: в Исландии не было королей и военной силы, подчиненной им, не было государства, и поэтому не была порвана связь с догосударственной, т. е. дописьменной и дохристианской, литературной традицией. Если это так, а трудно сомневаться в том, что это действительно так, то аксиома, которая была приведена выше, нуждается в существенной переформулировке: развитие богатой и оригинальной литературы в древней Исландии - плод особых условий, в которых происходила христианизация в этой стране, а не христианизации самой по себе.

По-видимому, становится также аксиомой, что все классические древнеисландские саги, не только королевские, но и родовые, должны толковаться как выражение той или иной доктрины, политической или философской. Таким образом, сага может оказаться выражением доктрины демократического национализма или, наоборот, учения о необходимости сильной монархии, т. е. она может оказаться своего рода политической пропагандой или документом, содержащим программу определенного слоя населения Исландии. Интересную сводку толкований древнеисландской прозы как политической пропаганды дал американский саговед Шах в своем докладе на Мюнхенской конференции по сагам осенью 1979 г. [Schach P. Die altislдndische Prosaliteratur als Zweck- und Tendenzdichtung. - In: Fourth international saga conference, July 30th-August 4th, 1979. Mьnchen, 1979.] В то же время сага может в результате ее толкования оказаться выражением той или иной религиозной философии, определенной теологической интерпретации истории и человеческого поведения, например, учения Блаженного Августина, доктрины "естественного закона и естественной религии" и проч., и проч., не говоря уж о том, что сага может оказаться просто иллюстрацией того или иного правила морали - необходимости смирять свою гордость, избегать соблазна, соблюдать меру и т. д., то есть чисто дидактическим произведением. Попытки так толковать отдельные саги или эпизоды из них становятся все более популярными среди саговедов, и они уже настолько многочисленны, что оспорить их всех по отдельности было бы неосуществимой задачей.

Отдавая должное остроумию и эрудиции тех, кто эти попытки предпринимает, но убеждаясь в том, что они никогда не приводят к единству мнений, т. е. сколько-нибудь убедительным результатам, невольно задаешься вопросом: а имеют ли все эти попытки какую-нибудь научную ценность? Не вчитывается ли в саги то, чего объективно в них нет, т. с. чего в свое время не видели в них ни их авторы, ни их читатели или слушатели? И можно ли считать объективным содержанием саги то, что обнаруживается исследователями только 700 лет после ее написания и притом оказывается в глазах разных исследователей совершенно неодинаковым?

Ведь когда исследуется произведение, написанное в более недавнее время, то в распоряжении исследователя могут быть те или иные материалы (наброски, сделанные автором, его записные книжки, письма, записи бесед с ним, его другие произведения и т. п.), позволяющие установить, был ли автор знаком с данной доктриной и как он к ней относился. Ничего подобного в распоряжении исследователей саг, разумеется, не может быть. Ведь даже авторы саг, как правило, неизвестны, и есть основание полагать, что они навсегда останутся неизвестными.

Вместе с тем (и, может быть, это еще важнее) исследователь произведения, сочиненного в новое время, легко может установить, имела ли та или иная доктрина хождение в том обществе, в котором данное произведение было создано, была ли членам данного общества доступна ее эксплицитная формулировка (в виде трактата, статьи и т. п.). По-видимому, однако, в средневековой Исландии не возникало никакой философской литературы - ни религиозно-философской, ни политико-философской (впрочем, как меня уверял один исландский энтузиаст, "Прорицание вёльвы" - это марксистский прогноз краха капиталистического общества!), и, судя по тому, что среди сохранившихся переводов на древнеисландский язык такая литература не представлена, она не вызывала интереса в Исландии. Правда, когда писали саги, Исландия уже давно была христианизована. Но христианизация сама по себе едва ли означала знакомство исландцев с философскими доктринами, созданными христианскими богословами на континенте. Впрочем, о том, что собой представляло христианство в Исландии как идеология, будет речь ниже.

Не менее сомнительна научная ценность попыток истолковать сагу или эпизод из саги как иллюстрацию необходимости соблюдать какое-то житейское правило, т. е. как чисто дидактическое произведение. Ведь очевидно, что из любого повествования, даже самого краткого и элементарного, можно извлечь какую-то мораль или даже несколько моралей. Так, если кто-то рассказывает, что, переходя улицу, он поскользнулся и чуть не упал, то из его рассказа можно извлечь ту мораль, что улицу надо переходить осторожно, что пс надо носить обувь со скользкой подошвой, что, имея нетвердую походку, надо ходить с палочкой, и т. д. Мораль можно обычно вывести также из художественного повествования, каким бы высокохудожественным или объективным оно ни было. Так, из романа "Евгений Онегин" можно вывести ту мораль, что не надо изменять своему мужу или, наоборот, что иногда надо, и т. д. Все же обычно считается, что вчитывать мораль в художественное произведение, т. е. трактовать его как чисто дидактическое, значит проявлять непонимание того, что такое художественное произведение. Почему-то, однако, именно так трактуют саги современные саговеды, в то же время исследуя "искусство саги", описывая саги в терминах "структур", "оппозиций" и т. п., то есть не ставя под сомнение, что саги - художественные произведения.

Между тем в древнеисландской литературе действительно есть явно тенденциозные и чисто дидактические произведения, т. е. произведения, в которых мораль эксплицитно выражена (пародия на такое произведение взята вторым эпиграфом к настоящему очерку, с. 181). К ним относятся в первую очередь произведения, написанные явно с целью пропаганды христианской религии, а именно так называемые "епископские саги" и, в частности, сага о первом исландском святом - епископе Торлаке.

Торлак Торлакссон, епископ в Скалахольте с 1178 по 1193 г., был в 1199 г. на альтинге объявлен святым. [В Исландии был еще один святой - Йон Эгмундарсон, епископ в Холаре (1106-1121), втором исландском епископстве. Он был объявлен святым на альтинге в 1200 г. Его житие было написано на латинском языке монахом Гуннлаугом Лейвссоном в первом десятилетии XIII в. Но сохранился только исландский перевод этого произведения, сделанный в первой половине XIII в. Эта "Сага о Ионе Святом" сохранилась также в другой, более поздней редакции. В Исландии почитался как святой также Гудмунд Арасон, другой Холарский епископ (1203-1237), но он но был канонизирован, хотя его жизнь гораздо больше похожа на житие святого, чем жизни Торлака и Йона (уже будучи епископом, Гудмунд подвергался преследованию, был вынужден скитаться по стране и т. д.). О нем тоже есть саги.] "Сага о Торлаке" написана неизвестным автором в первом десятилетии XIII в., т. е. очень скоро после того, как Торлак был объявлен святым, и с очевидной пропагандистской целью (полагалось, чтобы у всякого святого было "житие", и житие всякого святого должно было служить пропаганде христианства), а в третьем десятилетии XIII в. была написана вторая редакция этой саги. В "Сагу о Торлаке" входили и его "чудеса". Но обычно собрания их издаются как отдельные произведения. "Книга чудес епископа Торлака 1199" была написана, по-видимому, непосредственно после объявления его святым. К самому началу XIII в. относится так называемая "Вторая книга о чудесах епископа Торлака", а к концу XIII или началу XIV в. - так называемая "Новейшая книга о чудесах епископа Торлака". [Все эти произведения цитируются здесь по изданию: Byskupa sцgur. I-III. Guрni Jуnsson bjу til prentunar. Reykjavнk, 1948. Первая цифра обозначает том, вторая страницу.] В этих памятниках "чудеса" частично повторяются, но никогда дословно. Обычно в одном из этих памятников они в более краткой форме, в другом - в более развернутой, с большим количеством деталей.