Иван Кратт - Великий океан

• Название: Великий океан
• Автор: Иван Кратт
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского Министерства Союза ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1951

Историческая дилогия «Великий океан», написанная русским советским писателем И. Ф. Краттом (1899–1950), рассказывает об отважных землепроходцах, вышедших в конце XVII века на берега Аляски и пытавшихся закрепиться в Северной Калифорнии, где в 1812 году было основано русское поселение под названием «Росс» (т. е. «русский»), нынешний Форт-Росс в штате Калифорния США. Писатель создал колоритный образ Александра Андреевича Баранова (1746–1819), первого правителя русских поселений в Америке. Роман состоит из двух книг: «Остров Баранова» и «Форт Росс».

Текст романа приводится в ранней редакции (1951 год, Военно-морское издательство Военно-морского министерства Союза ССР) и отличается от более поздних изданий.

---

Неужели таким образом испанцы хотели от него избавиться? Но он сразу отбросил эту мысль, зная, что в глазах коменданта он был неприкосновенной особой. Безопасность гостя для него вопрос личной чести.

Николай Петрович снова опустился на подушки и задумался. Губернатор уехал, они ни о чем не договорились. Там, в Ново-Архангельске, считают каждый день, ждут хлеб, а переговоры теперь могут еще больше затянуться. Да и неизвестно, чем все это кончится. Безусловно, у губернатора есть тайные предписания, Консепсия не выдумала… А он вынужден лежать и терять дорогое время…

Обеспокоенный, Резанов опять сел на постели и пробовал обдумать создавшееся положение.

Узорчатые тени от цветов и листьев передвинулись ближе к углу, на темной стене у самого потолка задрожал солнечный зайчик. Но тишина не нарушалась, и только кто-то несколько раз прошел мимо двери.

«Может быть, Консепсия?» — подумал Резанов.

Однако Консепсия не появлялась, а вскоре он услышал ржанье коней, доносившееся со двора, и вслед за тем в дверь осторожно постучал домоуправитель. Неподдельно обрадовавшись, что — слава Мадонне! — синьор чувствует себя хорошо, он передал просьбу губернатора разрешить ему навестить больного.

— Экцеленца ждал, когда вы проснетесь, — сказал старый слуга почтительно. Несмотря на ранний час, на нем были парадные штаны, расшитые позументами, и куртка, из тесных рукавов которой торчали почти черные кисти рук. Старик будто не знал, куда их девать, и все время жестикулировал. — Экцеленца приказал солдатам не расседлывать коней. Он старый, ему нельзя ехать по жаре, но он приказал ждать.

Действительно, губернатор, торопившийся в Монтерей, был обескуражен несчастным случаем и не уехал сразу после бала, как говорил Резанову.

Николай Петрович забыл о своих ушибах. То, что губернатор остался и, по-видимому, страшится ответственности, вернуло ему бодрость.

— Проси! — сказал он домоуправителю почти весело.

Губернатор в сопровождении Луиса и коменданта вошел к Резанову, справился о здоровье и некоторое время молчал.

— Я и синьор Аргуэлло, — сказал он немного спустя, трогая свою белую эспаньолку, — просим еще раз у вас прощения, синьор Резанов, и глубоко обрадованы, что все обошлось благополучно. Синьор Аргуэлло и я просим вас также считать этот дом своим и не покидать его, пока совершенно не поправитесь. К моему несчастью, дела призывают меня в Монтерей, но мне будут сообщать о вашем здоровье.

Ариллага говорил хмурясь, видимо, очень обеспокоенный случившимся. Он обещал еще раз немедленно заняться делами Резанова и ходатайствовать перед вице-королем.

Николай Петрович понял, что именно сейчас самый подходящий момент сделать еще одну попытку подействовать на губернатора. Приподнявшись на постели, он протянул ему руку.

— Благодарю вас, господин губернатор. Я привык уважать чужие законы и особенно ценю гостеприимство. Без дозволения вице-короля я не буду открывать торговлю, а только прошу вас не препятствовать мне вести переговоры с миссионерами, кои выражали желание дать мне хлеба из своих избытков. Святые отцы были у меня на корабле, они могут наполнить зерном все мое судно. И они сказали, что церковь здесь вольна в своих действиях…

Говоря так, он не ждал положительного ответа, он хотел только уловить интонацию, чтобы знать, как поступить дальше. Но губернатор вдруг поднял голову, поглядел мимо него в открытое окно.

— Я ничего не могу запретить святым отцам, — сказал он, наконец, медленно и, усмехнувшись, добавил: — Святые отцы не всегда грешны!

Вскоре он попрощался и покинул крепость.

* * *

Весь день навещали Резанова неразъехавшиеся гости, семейство Аргуэлло, офицеры. С любопытством и сочувствием заглядывали в дверь индейские слуги. Мануэлла притащила букет полевых ромашек — она недавно видела, как Резанов с радостным изумлением набрел на эти простые цветы своей родины.

Лансдорф, исполнявший роль судового лекаря, разрешил Николаю Петровичу встать и одеться. Они вместе с Давыдовым ночевали в президии, но мичману Резанов приказал отправиться на «Юнону» и ни ему, ни Хвостову не оставлять корабль. Ночное происшествие заставило его быть еще более осторожным.

Как всегда стремительный, явился Луис и просидел целый час, хотя был сегодня дежурным и тайком прискакал из крепости на две минуты. Он рассказал, как утром вместе с Консепсией побывал на месте обвала и убедился, что сорвался камень, который давно уже висел над обрывом, но зарос травой и никто не знал, что он еле держится.

— Я видел там следы мужских ног, но Конча сказала, что эти следы — наверное, отпечатки ног солдат, разглядывавших по приказу отца место обвала.

— Донна Мария ездила с вами?

— Да, синьор. Сестра и я не могли заснуть. Потом Конча искала Гервасио, но он еще не вернулся из миссии Санта-Клара… Сейчас она поехала к падре Уриа… Мы так беспокоились за вас, синьор Резанов!

Резанов потрепал юношу по плечу.

— Спасибо, милый Луис. Мы еще с вами попутешествуем!

Консепсию Николай Петрович увидел только к вечеру. Она пришла вместе с матерью, и пока донья Игнасия, уже не один раз навещавшая Резанова, спрашивала о здоровье, девушка молча сидела в кресле. Она похудела за эти сутки.

Донья Игнасия вспомнила о питье, специально приготовленном для больного, и, извинившись, вышла. Консепсия осталась сидеть в кресле. Она даже не подумала о том, что приличие не позволяло остаться наедине с Резановым в его комнате. Но все же она смутилась.

— Вы лучше себя чувствуете сегодня? — спросила она, раскрывая и закрывая молитвенник, который все время держала в руках. — Вам теперь не так больно?

— Я уже здоров, синьорита. Меня только не выпускают из комнаты.

Консепсия чуть улыбнулась.

— Вы очень нетерпеливы. Совсем, как я.

— Я приехал ненадолго. Мне болеть нельзя.

Резанов говорил обычным шутливым тоном, чтобы девушка чувствовала себя свободней. С повязанной черной шалью курчавой головой, в светлом домашнем камзоле, привезенном ему Лансдорфом, он сидел возле стола, в тени, и с удовольствием наблюдал за гостьей. Он был рад ее посещению и не скрывал этого.

— Знаете, о чем я думал, когда возвращался на корабль после бала? Я думал о том, что приехал сюда не напрасно. Мы близкие соседи, а наши люди до сих пор ничего не знали друг о друге… И о вас я ничего не знал!

Консепсия поднялась и подошла к окну.

— Вы скоро уедите. Вы забудете нас… — сказала она с откровенной грустью. — Как только закончите свои дела… Но я тоже думала… — она сорвала цветок, бросила его в сад. — Мне много рассказывали губернатор и падре, и я читала книги. Земля Новой Испании кончается вот здесь, где мы живем. Дальше никого нет, только на севере вы — русские. У вас там холодно, идут дожди, нет хлеба. Почему вы не поселитесь рядом с нами? Испанцы ненавидят американцев. Янки, как полевые мыши, расползаются по всей стране, высаживают на наших берегах десятки семей настоящих разбойников. Они грубые и жадные, не признают святой Мадонны, у них даже женщины — худшее, что выбросила сюда Европа… Вы хорошо сказали недавно о синьоре Баранове, — закончила она горячо. — Я думаю, испанские владения были бы в большей безопасности, если бы он жил рядом… Только люди, которые не хотят видеть звезд, говорят, что они тусклы…

Уже не в первый раз Консепсия говорила о делах, которые так близко касались планов Баранова и о которых Николай Петрович сам писал министру коммерции. Она словно присутствовала при его беседах с правителем в далекой Ситхе… Мерно шагает по залу хозяин российских колоний, низенький, в неизменном черном кафтане, подходит к глобусу, проводит пухлой рукой две черты.

— От Кантона и до Сан-Франциско, границу Калифорнии составляющую, могут ходить суда наши, и своих и соседственных стран благосостояние усилять… А когда возрастет торг, не потребуется отправлять суда кругом света, не будет риску от дальних плаваний и корсаров. У гишпанского двора нужно испросить дозволение приходить судам нашим для закупки зерна и разных продуктов в Калифорнии и островах Филиппинских.

Планы оставались пустой мечтой. Петербург похоронил не одно начинание. Пока же пришлось ехать сюда выпрашивать хлеб…

Николай Петрович встал, отодвинул кресло.

— Я очень благодарен вам за доброе мнение о нас, — сказал он серьезно. До сих пор он все же говорил с ней полушутливо. — Мы могли бы быть добрыми соседями… А что касается янки, они действительно ничего не упустят…

— Да… — сказала Конча и положила молитвенник на выступ окна. — Они заняли Луизиану и скоро займут Калифорнию… Все это уже было… Когда пришли сюда первые завоеватели, они тоже строили огромные каменные здания, церкви. Они тоже пролили много крови, хотели создать сильную страну… Может быть, они делали не так, я не знаю, но сейчас — жалкие хижины и глиняные крепости, возле которых валяются старые пушки. И люди, которые умеют только играть на мандолине. Хотя крови не меньше… Святая матерь! Я очень жалела когда-то, что родилась девочкой!