Михаил Скороходов - Путешествие на "Щелье"

• Название: Путешествие на "Щелье"
• Автор: Михаил Скороходов
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1967

Ровно 40 лет назад из Архангельска вышла необычная экспедиция. Два энтузиаста — потомственный помор, рыбак и охотник Дмитрий Буторин и журналист Михаил Скороходов, на небольшом утлом суденышке, поставили себе целью пройти древним поморским путем вдоль берега Ледовитого океана, по волокам через Канин и Ямал, из Двины в Обскую губу и далее — в легендарную "златокипящую" Мангазею. Впоследствии подобный маршрут многие пытались повторить, но даже большим подготовленным группам это не удавалось — например, экспедицию "Ушкуйники" в конце 1980-х годов эвакуировали с Пёзского волока вертолетом. Плавание "Щельи" было и остается удивительным примером в истории Русского Севера. И тем печальнее, что сейчас оно практически забыто — подготавливая этот материал, я находил в Сети лишь отдельные упоминания. Лишь в музеях Архангельской области можно найти старые издания книги М.Скороходова, которую и хочется Вам представить.

---

— Трехбугорный мыс, — Буторин указал влево. — Станем на якорь, переждем.

Мы были уже в Тазовской губе. В разрывах между тучами я увидел очертания высокого мыса. Стали на якорь недалеко от берега. При свете электрического фонарика я записал в дневнике:

«13 августа. В четыре часа утра вошли в Манга–зейское море. Ветер восточный, встречный, шесть баллов, видимость плохая. Ложимся спать».

Валимся на койки одетые, в сапогах. Сквозь сон слышу голос Буторина, его заглушает гул ветра. «Щелью» трясет. Вылезаю из каюты.

— Поветерь!

Все ясно. Ветер переменился, дует с запада. Баллов восемь, если не больше, милая буторинскому сердцу поветерь. Пробираюсь на нос, подтягиваю «Щелью» как можно ближе к якорю, жду, когда заведется мотор. Завелся сразу. Быстро поднимаю и укрепляю якорь. «Щелья» разворачивается. Становлюсь рядом с Буториным, он передает мне руль, один за другим вздергивает оба паруса. Понеслась «Щелья».

Восемь утра.

— Чайку бы, Евгеньич…

Пьем чай, потом я затапливаю печь, поджариваю пару омулей, завтракаем. Буторин сидит боком возле мачты, управляется одной рукой.

Берусь за дневник. У меня своя «поветерь» в сердце: Борису Полевому я ответил, что, конечно, согласен публиковать свои путевые заметки в «Юности» и теперь с особой тщательностью веду записи. Время летит незаметно. Ни обеда, ни ужина — все откладываем, только чай с сухарями. Когда стемнело, я зажег свечу и, пристроив ее возле мачты, день за днем описал переход через Ямал.

К утру ветер усилился, тучи разошлись. Буторин поет песни да приговаривает:

— Красота–то какая, матушки… Полюбуйся, Евге–ньич! По–моему, так еще наша «Щелья» не ходила.

Красиво идет «Щелья». По обе стороны от нее поперек губы — белые гребни, она не отстает, волны словно несут се, и это усиливает радостное чувство движения, свободы. У самых бортов клубится, шипит иена. Налетит особенно сильный порыв ветра, «Щелья» словно пригнется, глубже зароется в воду, выпрямится рывком, и паруса шумно переведут дух. Но главная краса — это сам Дмитрий Андреевич. Расставив ноги, победно посматривая по сторонам, стоит, не качнется, куртка нараспашку, улыбка не сходит с мокрого лица. Самофракийская фигура! Я больше любуюсь им, чем стихией, и думаю, что, может быть, вот эти минуты — лучшие в его жизни.

За тридцать часов пронеслись через всю Тазовскую губу, Буторин ни разу не выпустил руля из рук.

В два часа пришли в порт Находка. Пообедали, отдохнули, вечером встретились в клубе с жителями поселка. Когда я, стоя у карты, начал рассказывать о путешествии, в открытую дверь важно вошел Пыжик и улегся на полу перед столом на радость ребятишкам, занимавшим первый ряд. Слушал невнимательно, но настораживался, когда упоминалось его имя.

На другой день прибыли вТазовский. Корреспондентов еще не было, решили их подождать. Мы уже привыкли к сердечным встречам, но тазовцы превзошли всех.

От Тазовского до развалин Мангазеи по прямой 180 километров, по реке около трехсот. А совсем близко, километрах в двадцати, — Мамеевский мыс, на котором стоял когда–то острог, форпост торговой столицы.

— В этом районе открыты колоссальные запасы природного газа, — сказал нам секретарь райкома партии Николай Яковлевич Будылдин. — На мысу вырос поселок геологов Газ — Сале. Строится первая очередь газопровода. В будущем мангазейский газ по трубам диаметром в два с половиной метра пойдет во многие города страны, в том числе и в Архангельск. Геологи приглашают вас в гости, им хочется, чтобы вы прибыли на «Щелье».

Мы охотно приняли приглашение. Днем 16 августа, не доходя немного до поселка, причалили к берегу, поднялись на самый высокий холм. Внизу на изумрудной ладони тундры — паутина речек, россыпь озер, устье Таза. Несколько веков назад отсюда стражники высматривали суда, идущие в Мангазею.

Я наступил на какой–то металлический предмет.

— Баланс от весов, — определил Буторин, осмотрев находку.

Баланс был длиной более метра, весил килограммов восемь. На двух круглых клеймах можно было разобрать несколько букв.

Вечером встретились в клубе с геологами. Я смотрел в переполненный зал и никак не мог всерьез осознать себя в роли отважного путешественника. Наша «Щелья» зарегистрирована как прогулочный катер, взбрело нам в голову прокатиться до Мангазеи, порыбачить в трех морях, поохотиться. А настоящие землепроходцы — в этом зале.

Начальник экспедиции сказал нам, что здешнее месторождение газа будет эксплуатироваться не менее ста лет.

— Если здесь, на мысу, вы нашли такое богатство, — взволновался Буторин, — что же скрывается в земле самой Мангазеи? Там, наверное, в земле алмазы с голову!..

Ночью вернулись в Тазовский. С мыса Каменного прилетели корреспонденты, разместились, как и мы, в гостинице. Их полку прибыло-к нам присоединились «вооруженный до зубов» фотокорреспондент АПН Владимир Первенцев, журналисты из Тюмени и Салехарда.

2

В солнечный, тихий день 18 августа мы отправились вверх по реке. Взяли с собой хлеб–соль — подарок жителей Тазовского, решили сдобный красавец каравай съесть на мангазейской земле.

В поселке нам дали карту Тазовского речного бассейна, точнее, альбом карт. На одной странице обозначено: «Развалины города Мангазеи». Выше по реке, в шести километрах, — поселок Сидоровский. По совету местных газетчиков мы решили сначала дойти до него, посмотреть старинную церковь, которая в 1929 году была перенесена в поселок из Мангазеи.

Небольшой теплоход совершал регулярные рейсы от Тазовского до другого районного центра, расположенного выше по реке, Красноселькупа, корреспонденты отправились на нем.

Как ни странно, местные жители Мангазеей интересуются мало, некоторые старожилы там даже ни разу не бывали. Мы спрашивали, нет ли у кого–нибудь старинных предметов, имеющих отношение к Мангазее. Оказалось, кое–что находили, но давно, ничего не сохранилось. Когда переносили часовню, нашли четырехгранную бутылку вина, откупорить не смогли, отбили горлышко. Вино, говорят, было хорошее, крепче «Московской»…

Мы взяли на борт Награльяна и Первенцева и отправились вниз по течению к Мангазее. Договорились, что другие корреспонденты доберутся на двух моторных лодках. Вскоре одна из них стала нагонять «Щелью». Я посмотрел в бинокль: Эвелина Коробова из «Тюменского комсомольца», Элина Китаина из районной газеты и Татьяна Агафонова.

— Кто там? — спросил Буторин.

— Люди Флинта…

Лодка взяла «Щелью» на абордаж. Классическим пиратским прыжком Агафонова перемахнула на наш корабль, села на ящик, вынула из сумки зеркальце. Лицо ее было суровым.

— Ты мешаешь нам работать, — сказал Первенцев.

— Я никогда еще никому не мешала! — отрезала Агафонова.

С выключенными моторами лодка и «Щелья» рядышком двигались по течению.

— Танюша, прошу оставить судно, — приказал Буторин.

— Ты уже была на «Щелье», а они нет, — убеждал я ее.

Ноль внимания.

— Хорошо, — зловещим голосом произнес Первенцев, покорно складывая руки. — Я работать не буду.

— Я тоже, — поддержал его Награльян.

Татьяна, наклонив голову, задумалась. Резко поднялась, молча прошла по борту на нос, хотела перейти на лодку, занесла ногу и плюхнулась в воду. На помощь первым подоспел Первенцев, протянул руку.

— Иди ты! — фыркнула Агафонова и с помощью подруг влезла в лодку.

Мы хором уговаривали ее перейти в каюту, переодеться, но она демонстративно отвернулась от нас. Ее огородили одеялом, лодка раньше «Щельи» подошла к мангазейскому берегу. Агафонова первой с чингачгу–ковским кличем прыгнула на песок.

Буторин щелкнул затвором. Я посмотрел на часы — шесть вечера по местному времени.

— Дмитрий Андреевич, я ни разу не давал салюта. Дай мне выстрелить в честь Мангазеи.

__Успеешь. Еще настреляешься… — Снова выстрелил. — Успеешь… — Выстрелил в третий раз.

— Салют отменный, — проворчал я.

Мы поднялись на обрыв и увидели большую холмистую поляну, окруженную с трех сторон высокими лиственницами и елями. В земле, прямо перед нами, — несколько почерневших бревен. Справа — речка Манга–зейка.

С майским ветром в душе я часа два шатался по мангазейским улицам. В городе был праздник, звонили все колокола…

Раздвигая высокую, в рост человека траву, я перешел поляну, поднялся на холм, покрытый кустарником. Протянул руку — на ладонь легли гроздья красной смородины. По неширокому логу направился через лес к берегу Таза. От мангазейской земли веяло пронизывающим дыханием веков, оно обдавало сердце прохладой. Перезвон колоколов оборвался и сразу грянул снова, но стал другим–соборно–суровым, в нем слышался стон… Город был таким красивым, на этой самобран–но–шедрой земле. Не было землетрясения, не было вражеского нашествия. Но захотел царь–государь, повелел, и рухнули крепкие лиственничные стены, башни, дома, церкви.