Сара Бернар - Моя двойная жизнь

• Название: Моя двойная жизнь
• Автор: Сара Бернар
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-8352-0470-1

Она стала легендой еще при жизни — выдающаяся французская актриса, писательница, художница. Мемуары раскрывают перед читателями мир чувств этой великой женщины, но не обнажают ее душу — в своих воспоминаниях она остается актрисой. Она хотела, чтобы ее знали такой, и ей невозможно не поверить, настолько просто и естественно рассказывает она о своем детстве, о людях, с которыми сводила ее судьба, о театральных впечатлениях… Но по-прежнему, как в любых мемуарах, неуловимой остается грань между реальностью и субъективным ощущением действительных событий.

---

Сколько повидала я этих стариков, нередко приходивших ко мне в гримерную:

— Дорогая мадемуазель, ваша Юния очаровательна, однако вы кусаете губы, чего римлянки никогда не делали!

— Дитя мое, вы прелестны во «Франсуа-Найденыше», но в Бретани вряд ли отыщется хоть одна бретонка с вьющимися волосами.

А однажды некий профессор из Сорбонны довольно сухо заявил мне:

— Мадемуазель, какое неуважение поворачиваться к публике спиной!

— Но, сударь, я веду к двери, расположенной в глубине сцены, пожилую даму, не могу же я пятиться задом…

— Артисты, которые играли тут до вас, мадемуазель, и у которых таланта было не меньше, чем у вас, а может и побольше, находили способ не поворачиваться на сцене спиной к публике.

И он резко повернулся на каблуках. Я остановила его:

— Прошу прощения, сударь… не могли бы вы дойти до этой двери, что, собственно, вы и собирались сделать, не поворачиваясь ко мне спиной?

Он попытался, но у него ничего не вышло, тогда, повернувшись все-таки спиной, он в ярости пошел прочь и громко хлопнул дверью.

С недавнего времени я жила в доме № 16 по улице Обер, на втором этаже, в довольно милой квартире, обставленной старинной голландской мебелью, присланной мне бабушкой. Крестный посоветовал мне застраховать ее от пожара, так как, по его словам, мебель эта составляла целое состояние. Я последовала его совету и попросила «мою милочку» заняться этим. Через несколько дней она сказала, что ко мне должны прийти подписать страховку в среду, 12-го.

И в самом деле, в указанный день около двух часов явился некий господин, но в ту минуту мной овладели непонятное волнение и тревога.

— Нет, прошу вас, оставьте меня в покое, я не хочу сегодня никого видеть.

И я заперлась в своей спальне, охваченная смертельной тоской.

Вечером я получила письмо от противопожарной страховой компании «Ла Фонсьер», в котором спрашивалось, когда ко мне можно прийти, чтобы подписать контракт. Я велела ответить: в субботу.

На меня напала такая печаль, что я попросила маму пообедать со мной: в тот день я не играла в театре. Я почти никогда не играла по вторникам и пятницам, особенно напряженным в театре дням. Меня не хотели чрезмерно перегружать, так как я была занята во всех новых пьесах.

Мама нашла, что я очень бледна.

— Да, — ответила я, — сама не знаю, что со мной: нервы у меня на пределе и страх какой-то напал.

В этот момент вошла гувернантка, она собиралась выйти погулять с моим маленьким сыном[40].

— О нет! — воскликнула я. — Сегодня мальчика я никуда не отпущу! Боюсь, как бы не случилось беды.

Беда, по счастью, оказалась не столь великой, как я опасалась в ослеплении любви к своим близким.

У меня жила слепая бабушка, та самая, которая подарила мне большую часть моей обстановки.

Эта фантастическая женщина отличалась холодной и недоброй красотой Она была невероятно высокой — метр восемьдесят три сантиметра, но казалась еще выше — прямая и тощая, с постоянно вытянутыми вперед руками: бабушка все время трогала окружающие предметы, опасаясь наткнуться на что-нибудь, хотя при ней неотлучно находилась нанятая мною няня. И над этим длинным телом возвышалось крохотное личико с двумя огромными бледно-голубыми глазами, которые никогда не закрывались, даже ночью, во время сна. Обычно она была одета во все серое — с ног до головы, и этот неопределенный цвет придавал всему ее облику что-то нереальное.

Мама, так и не сумев успокоить меня, ушла около двух часов.

Сидя напротив меня в глубоком вольтеровском кресле, бабушка допытывалась:

— Чего вы все-таки боитесь? И почему вы так печальны? За весь день я ни разу не слышала, чтобы вы смеялись.

Ничего не ответив, я молча смотрела на бабушку. Мне почему-то казалось, что несчастье должно исходить от нее.

— Вы здесь? — настойчиво вопрошала она.

— Да, бабушка, я здесь, только, прошу вас, не разговаривайте со мной.

Не сказав больше ни слова, она положила обе руки на колени и просидела в таком положении несколько часов.

Я делала наброски этого странного, отмеченного печатью рока лица.

С наступлением темноты, после того как на моих глазах покормили бабушку и сына, я решилась наконец одеться.

К ужину я ждала мою подругу Розу Баретта, Шарля Хааса[41], очаровательного, умного и весьма изысканного человека, и Артюра Мейера, молодого, но уже очень модного тогда журналиста. Я поделилась с ними своими опасениями и попросила не уходить от меня раньше полуночи.

— После этого часа, — говорила я, — наступит завтра, и козни подстерегающих меня злых духов уже не смогут повредить мне.

Они согласились; даже Артюр Мейер, собиравшийся на какую-то премьеру, решил остаться.

Ужин прошел гораздо веселее, чем обед. Было девять часов, когда мы вышли из-за стола. Моя подруга Роза Баретта спела нам несколько очень красивых старинных песен.

Я выбежала на минутку проверить, все ли в порядке в бабушкиной комнате. Свою горничную я застала с мокрым полотенцем на голове. Я спросила, в чем дело. Узнав, что у нее страшно разболелась голова, я попросила ее приготовить мне ванну и ночной туалет и разрешила ей после этого лечь спать.

Она поблагодарила меня и сделала все, как я велела.

Вернувшись в гостиную, я села за пианино и сыграла сначала «Il bacio»[42] и «Колокола» Мендельсона, потом «Последнюю мысль» Вебера. Не успела я закончить, как, к удивлению своему, услышала крики, доносившиеся с улицы: «Пожар! Пожар!»

— Где-то горит, — заметил Артюр Мейер.

— Какое мне дело, — пожав плечами, молвила я, — еще не пробило полночь, и меня подстерегает собственное несчастье.

Мой друг Шарль Хаас открыл окно, чтобы узнать, кто кричит. Потом вышел на балкон, но тут же вернулся:

— Да это же у вас горит!.. Посмотрите!..

Я выглянула. Пламя вырывалось из обоих окон моей спальни. Я бросилась в коридор, в надежде успеть добраться до комнаты, где находились мой сын, его гувернантка и няня Все трое спали глубоким сном. Артюр Мейер пошел открывать входную дверь, в которую трезвонили изо всех сил.

Я разбудила обеих женщин и, завернув в одеяло спящего ребенка, направилась со своей бесценной ношей к двери. Торопливо спустившись вниз, я пересекла улицу и отнесла мальчика к Гуадачелли, владельцу шоколадной лавки, расположенной как раз напротив, на углу улицы Комартен. Этот милейший человек взял у меня спящего малыша и положил его на шезлонг, где ребенок безмятежно продолжал спать.

Оставив с ним гувернантку и молоденькую служанку, я поспешила обратно, к пылающему дому. Пожарные, которых вызвали, все еще не приезжали. Я хотела во что бы то ни стало спасти бабушку. Подняться по главной лестнице, заполненной густым дымом, не было никакой возможности.

Сопровождавший меня Шарль Хаас, с непокрытой головой, но во фраке и с гарденией в петлице, устремился вслед за мной по узенькой лестнице черного хода. Вскоре мы очутились на втором этаже. И тут я почувствовала, что ноги мои подгибаются, а сердце вот-вот остановится, меня охватило отчаяние. Дверь в кухню была заперта на три оборота. Мой любезный спутник был худым, высоким, весьма элегантным, но не обладал достаточной силой. Я умоляла его спуститься и поискать молоток, топор или что-либо в этом роде; но в этот самый момент дверь подалась от сильного удара плечом вовремя подоспевшего человека. То был господин Соеж, один из моих друзей, широкоплечий эльзасец, славный и милый человек, известный всему Парижу, всегда и всем готовый оказать услугу, веселый и добрый.

Я проводила своих друзей в комнату бабушки. Она сидела на кровати и надрывалась, взывая к Катрин — приставленной к ней служанке. Эта девушка двадцати пяти лет, упитанная бургундка, крепкая и душой и телом, преспокойно спала, несмотря на шум, доносившийся с улицы, громыханье пожарных насосов приехавших наконец пожарников и крики обезумевших от страха жильцов дома.

Соеж хорошенько встряхнул ее, я же тем временем пыталась объяснить бабушке, откуда и почему весь этот шум и гам в ее комнате.

— Ясно, — сказала она и тут же добавила невозмутимым тоном: — Прошу вас, Сара, передать мне чемодан, который стоит на нижней полке большого шкафа. Вот ключ от него.

— Но, бабушка, дым уже проникает и сюда, мы не можем терять времени…

— В таком случае делайте, что хотите, я же не двинусь с места без этого чемодана.

Однако вместе с Шарлем Хаасом и Артюром Мейером мы усадили бабушку, вопреки ее воле, на спину Соежа. Он был среднего роста, а она — огромного, ее длинные ноги волочились по полу, и я дрожала от страха, опасаясь, как бы они не сломались. Тогда Соеж взял ее на руки, а Шарль Хаас поддерживал ее за колени, и таким образом мы тронулись в путь. Но дым душил нас. Не прошли мы и десяти ступенек, как я, потеряв сознание, скатилась вниз.