Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

• Название: Мораль святого Игнатия
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Прочие приключения

Это «педагогическая поэма». Им всего по 15–16 лет, ученикам Безансонской изуитской коллегии св. Франциска Ксавье. Это очаровательный Эмиль де Галлен, одареннейший Гастон Потье, сдержанный и умный Мишель Дюпон, впечатлительный и сердобольный Филипп дЭтранж, победитель всех коллегиальных турниров Дамьен де Моро. Их учитель вкладывал в них всю душу, ибо мера любви для Даниэля Дюрана есть «любовь без меры». И кто бы мог подумать, что его любовь подвигнет одного из них на… убийство? Кто из учеников, тех, кого Дюран учил Божьей любви, мог поднять руку на человека?

---

Дамьен… Сил у него в избытке, направляемый Горацием, он удивлял Дюрана проявившейся серьезностью, духовностью, стремлением к Истине. И этот юноша поднял руку на человека? Дюран вздыхал и покачивал головой. Он не верил. Не хотел верить. Дамьен нравился ему, и думать о нём как об убийце у Дюрана просто недоставало духа.

Милый кривляка Потье? Нет. Невозможно. Даже если вспомнить их пугающие разговоры с д'Этранжем — не мог, он умнее всех и понимает груз, который обрушивается на голову того, кто нарушает заповедь Господню. Он не мог. Не мог бы ни жить с этим, ни улыбаться, совершив подобное. И не только нравственно — в мальчонке не хватило бы и физических сил на подобное деяние.

Д'Этранж? В нём была неприязнь и даже ненависть к Лорану — но предположить, чтобы он мог решиться…? Да и решись он на подобное — в отчаянии саданул бы по голове. И — в ужасе ринулся бы к нему и тут же во всем признался бы.

Мишель Дюпон? В нём — такая же сила духа, как в Дамьене, лишь непроявленная, скрытая. В нём глубокий и зрелый ум, как у Потье, только не стремящийся к блеску и не демонстрирующий себя. Но мальчик казался столь уравновешенным и вдумчивым, что жуткое в своем изуверстве убийство просто не вязалось с ним.

Дюран пытался предположить, что это мог сотворить кто-то иной, из класса отца Аврелия, но гипотеза эта рушилась при мысли о том, что было совершено с трупом. Это была месть, месть за него, и это мог сделать только тот, кто был болезненно задет клеветой и ложью, возведённой на него. «Мера любви — любовь без меры…»

Да, это сделал тот, кто любил его.

Глава 2. Отцы и дети

Глава, в которой один из героев убеждается в том, что справедливость может быть милосердной, а милосердие справедливым, хотя раньше он был склонен сомневаться в этом.

Мишель Дюпон заметил у ограды экипаж и подался вперед. Так и есть, он узнал фонари на запятках, изготовленные в Дижоне. У ворот стояла карета отца. Чуть дальше была ещё одна, со знакомым гербом на дверце. Приехал префект. Стало быть, дознание идет полным ходом. Гастон сказал, что приехал и его отец, и сейчас он у ректора. Интересно, что там говорят? Небось, переполнены неподдельной скорбью по поводу переселения в мир иной негодяя Лорана де Венсана?

Мишель усмехнулся. Их учили этикету. Невежливо обнаруживать печаль на свадьбах и радость на похоронах. Отец Дюран говорил правильно: «Кто сказал вам, что ваше мнение о ближнем — истинно? Ваше мнение о ближнем — это ваше мнение и все. И лучше будет, если вы оставите его при себе…». Да, невежливо говорить правду о покойнике. De mortuis aut bene…

Что ж, они правы. Кому она нужна, правда о Лоране? Честные не лгут, когда не нужно, но о мертвеце нужно лгать. «Понять же степень необходимой лжи может только истинный человек. Он никогда не солжет, чтобы обелить себя или возвысить, не солжет, чтобы получить выгоду, но скрыть правду иногда тоже и благоразумно, и непредосудительно…» Все правильно. Ему не нужно обелять себя и возвышать, хотя, конечно, из смерти Лорана выгоду он извлёк, и немалую — ибо теперь обрёл спокойствие, но зачем же об этом рассказывать на всех перекрестках?

Скрыть правду, да еще такую — конечно же, непредосудительно.

Бедный отец Дюран. Вспоминая его заплаканное, искаженное скорбью лицо, Мишель морщился. Ну, зачем он так? Разве можно убивать себя? А, главное, было бы из-за чего переживать? Видит Бог, за Венсана Дюран был не в ответе, этот сыр сгнил задолго до его появления здесь. Но понимая, что тот боится за них и подозревает их — морщился снова. Ну, что он так, в самом-то деле? На сердце Мишеля потяжелело. А ректор-то! Когда этот подонок вытворял мерзости — шуму не было, а тут, подумаешь, получил подлец по заслугам — и по шее и в задницу, и шуму-то, шуму!

А чего шуметь?

Между тем, в кабинете ректора обсуждалось ужасающее происшествие. Жасинт де Кандаль специально вызвал префекта, судью и богатейшего коммерсанта, чтобы, как ему казалось, проинформировать их о беде, на самом деле — в бессильной надежде Бог весть на что. Коротко рассказав о пропаже мальчика, о его поисках и, наконец, обнаружении тела, не скрыв и ужасных подробностей, сопутствующих находке, он сообщил, что все обстоятельства говорят об убийстве. Жестоком, осмысленном и умышленном. Более того, и это ужаснее всего, само преступление роковым образом перекликается с недавним прискорбным случаем… попыткой опорочить одного из педагогов, а именно — отца Даниэля Дюрана, учеником которого был убитый. Вполне возможно, и даже более того, очевидно, что следы убийцы ведут в ту же группу. Гастон Потье, Дамьен де Моро, Эмиль де Галлен, Филипп д'Этранж и Мишель Дюпон.

Проще говоря, это месть.

Префект, его сиятельство Люсьен д'Этранж, переглянулся с Жаном Дюпоном, перевёл взгляд на Жерара Потье. Боже мой! Филипп, его малыш, да он и мухи не обидит! Но при этом побледнел почти до синевы. Мсье Потье тоже побледнел. Жан Дюпон задумчиво смотрел в пол. Мишель. Его мальчик, его единственный сын. Мать говорит, что он умён, добросердечен, талантлив… Стыдно сказать, что он почти не знает его. Нет, он не винил сына. Во всем виноват сам. Мсье Дюпон тяжело вздохнул. Глухая стена непонимания разделяла их, но помыслить хотя бы на минуту, что его Мишель мог убить?

…Мишель не увидел отца, болтая о домашних делах с кучером, но тот заметил хозяина и вытянулся в струнку. Мишель обернулся. Отец стоял в десяти шагах от него такой бледный и обессиленный, что сын поспешил к мсье Жану. «Мсье Дюпон плохо чувствует себя?» Судья, не ответив, медленно пошёл по мощёной дорожке вглубь коллегиального сада.

Мишель двинулся следом.

Около корта мсье Жан остановился. Обернулся и оказался почти лицом к лицу с мальчиком. Впрочем, уже и не с мальчиком. За последние полгода Мишель вытянулся почти на три дюйма и теперь был уже равен ему ростом, сильно возмужал. Было заметно, что в нём — немалая физическая сила. Впрочем, все Дюпоны отличались ею. Мишель тоже внимательно разглядывал отца. Понурые плечи, усталые глаза, морщин прибавилось. Отцу чуть за пятьдесят, но он совсем старик.

— Мишель… — Жан Дюпон умел говорить и считался прирожденным ритором. Но сейчас снова, и в который раз, ощутил полную беспомощность. Что он мог сказать обездоленному им ребенку, которого лишил детства, отцовской поддержки, тепла семьи? Долгими бессонными ночами он мучительно подыскивал слова — не в свое оправдание, нет, его искать он давно перестал, но слова, пробивающие эту отстраненность сына, слова покаяния, но не находил их. — Отец ректор рассказал нам о произошедшем здесь, и сообщил, что это сделал кто-то из вас… — Мишель молчал, внимательно слушая, — Если… если… ты должен понять…

Жан Дюпон хотел объяснить своему мальчику, что он сделает все, чтобы помочь ему, вытащит из любой беды, пусть он только доверится ему! Но отца и сына действительно разделяла стена. Мишель снова вспомнил слова, в запале выкрикнутые мадам Анриеттой. Господи, как же всё надоело. Сколько можно попрекать его этим! Он прекрасно помнит, что должен! Мишель раздраженно отчеканил:

— Мсье, думаю, что я понимаю свой долг. Если вы полагаете, что я способен оскорбить род, к которому вы меня, выблядка, удостоили приобщить, вы заблуждаетесь. Я не убивал этого ученика. Я никогда не буду ни убийцей, ни насильником, ни вором, ни распутником. Я сделаю все, чтобы вы, мсье, могли… гордиться… своим… сыном…

Последние слова он проговорил тихо и растерянно. Жан Дюпон, содрогаясь всем телом, рухнул на колени перед сыном в снег и, обнимая его ноги, захлебываясь слезами, молил о прощении. Мишель ужаснулся. Он ничего не понял. Что… о чём он? Какое прощение? За что? Из отцовских слов он вдруг понял, что отец считает себя страшно виноватым перед ним, он испортил ему детство, не выполнил своего отцовского долга, обманул его мать, пренебрегал своими обязанностями… он просто подлец…

Мишель оторопел. Не забери его этот человек из приюта — не миновать бы ему того, что после смерти настигло Лорана. И это было бы наименьшим злом. Сын страдал от холодности отца, но считал его своим благодетелем. Пусть благодетелем от нужды, а не от любви, но в таких случаях приходится довольствоваться не желаемым, но имеющимся. Мишель давно смирился с безразличием «мсье», и сейчас в остолбенении слушал его мольбы о прощении за преступное равнодушие к нему, за то, что был столь безжалостен и жесток к нему и к его матери… Мишель опомнился и резко поднял отца. Тот совсем ослабел, растерянный Мишель торопливо подвёл его к садовой скамье, усадил, трепеща, пытался успокоить, обнял. Он и помыслить не мог, что отец вообще думает о нём!

Жан Дюпон чуть пришёл в себя. Он обхватил ладони своего мальчика пылающими руками, сжимал их и молил:

— Сынок, я умоляю, доверься мне. Если ты замешан в этом неприглядном деле — я вытащу тебя, я спасу тебя, я сделаю всё! Умоляю тебе…