Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

• Название: Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-16-0

«Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится», – писала Джейн Остен в своем романе «Гордость и предубеждение».

Галантные кавалеры, красивые платья, балы, стихи, прогулки в экипажах… – все это лишь фасад. Действительность была куда прозаичнее. Из-за высокой смертности вошли в моду фотографии «пост-мортем», изображающие семьи вместе с трупом только что умершего родственника, которому умелый фотохудожник подрисовывал открытые глаза. Учениц престижных пансионов держали на хлебе и воде, и в результате в высший свет выпускали благовоспитанных, но глубоко больных женщин. Каково быть женщиной в обществе, в котором врачи всерьез полагали, что все органы, делающие женщину отличной от мужчин, являются… патологией? Как жили, о чем говорили и о чем предпочитали молчать сестры Бронте, Джейн Остен другие знаменитые женщины самой яркой эпохи в истории Великобритании?

---

Отношения эти в общих чертах аналогичны тем, что сложились между современной Москвой и «миром за пределами Садового кольца». Но, и это гораздо важнее, они являются поистине традиционными для Англии примерно с того времени, как Елизавета I превратила Лондон в культурную столицу и очаг просвещения. За последующие четыре века в описаниях провинциальной жизни едва ли появилось что-то новое.

Авторы XVII века, современники облаянного собакой герцога, не жалеют яда, изображая портреты сельских джентльменов. «Утром он утомляет вас спортивными занятиями, вечером – громкими музыкальными упражнениями и выпивкой, и весь день вызывает у вас усталость и замешательство. Его развлечения – это выдохшееся пиво и история его собак и лошадей, рассказывая которую, он сообщает вам родословную каждой из них с точностью герольда, а если вы вызовете его особое расположение, то, вполне возможно, он подарит вам щенка от одной из своих любимых сук».

Впрочем, их жены не лучше. Недостаток образования «заставляет столь многих сельских благородных дам чувствовать себя подобно немым статуям в обществе остроумцев; оригинальные высказывания тех кажутся им китайской грамотой, и они стоят в растерянности, надеясь услышать звуки английской речи и все-таки уловить там и тут хоть словечко на родном языке». Когда «сельские благородные дамы» остаются в своем кругу, то проводят время, «изучая рецепты приготовления марципана и заготовки слив, разговаривая о болезненных родах, жалованье прислуги, о цвете лица и больной ноге супруга».

Сто лет спустя Фанни Берни, любимая романистка Джейн Остин, описывая жизнь в провинциальном городишке Кингс-Линн в 1768 году, все с тем же ядом под языком рассказывает о «сплетничающих и праздно болтающих гостях. Какое изобилие нарядов, болтовни, нелепых комплиментов! Короче говоря, этот провинциальный городок вызывает у меня отвращение. Все разговоры вертятся вокруг скандалов, все внимание уделяется платьям, и почти все сердца таят в себе глупость, зависть и мелочную придирчивость. Нет, только большой город или деревня – только в этих местах чувствую я себя нормально». Когда некий мистер Барлоу сделал ей предложение, Фанни сразу же ему отказала, потому что не хотела «умереть рядом с ним со скуки». Другая образованная женщина XVIII века, поэтесса и переводчица Элизабет Картер, писала, что в небольшом городе Дейле, где они жили, «никогда не происходило ничего примечательного с момента высадки Юлия Цезаря, а события, происходящие в десяти милях оттуда, остаются столь же неведомыми, как если бы они случались в стране пресвитера Иоанна».

Наконец, если вы откроете написанные в 1837 году «Записки Пиквикского клуба», вы найдете там старых знакомых: косноязычных сельских джентльменов («Во всем Кенте не найдется лучшего местечка, сэр… да сэр, не найдется, уверен, что не найдется…») или почтенную жену священника, «у которой был такой вид, словно она не только постигла искусство и тайну домашнего изготовления ароматных настоек, на благо и удовольствие ближним, но и сама при случае не прочь была их отведать». Вы увидите мечтающих о замужестве провинциальных барышень, не упускающих случая с видом полной невинности сказать пару гадостей о внешности и манерах подруги, и, наконец, коварного соблазнителя, обольщающего глупенькую и тщеславную провинциалку и увозящего ее в Лондон.

Кажется, только век XX с его автомобилями, телефоном и кинематографом вносит некоторое разнообразие в сонную провинциальную жизнь.

* * *

Если мы вообразим некий спор между Лондонцем и Провинциалкой, то у каждого найдется что сказать в защиту своей родины и своего образа жизни.

Прежде всего, Провинциалка могла бы заявить, что со времен Вильгельма Завоевателя и Генриха Плантагенета сельское дворянство было и остается становым хребтом английского государства. Благодаря закону о выборах в палату общин мелкие землевладельцы могли оказать серьезное влияние на состав парламента, а следовательно – на его политику. Дело в том, что согласно этому закону сравнительно небольшие земледельческие округа могли посылать своих представителей в палату общин. Таким образом получалось, к примеру, что провинциальный городок Тивертон, в котором проживали примерно 20 дворян-избирателей, посылало двух членов в палату общин, соседнее с ним местечко Тэвисток с десятком избирателей посылало одного представителя, при том что мегаполис Лондон имел право лишь на 5–6 представителей в парламенте, а такие промышленные города, как Манчестер, Бирмингем и Лидс не посылали ни одного.

Порой закон о выборах приводил к совершенно абсурдным ситуациям. Например, в Олд-Сэрум из 12 жителей права избирателей имели только двое. Тем не менее местечко имело право выдвигать в палату общин двух представителей. В результате два избирателя из года в год избирали в парламент самих себя. Еще одна земледельческая община на побережье в один прекрасный момент просто перестала существовать – земли поглотило море. Но право выдвигать в парламент одного представителя осталось за этой общиной. Собственник берега садился в лодку вместе с тремя избирателями, они отплывали от берега, и избиратели выбирали владельца затонувших земель в палату общин парламента.

Каким бы смешным и архаичным ни казался просвещенным столичным жителям закон о выборах, он действовал вплоть до середины XIX века, и благодаря ему решения парламента во многом отвечали чаяниям сельского дворянства. В частности, парламент в течение многих лет назначал высокие пошлины на импортный хлеб и «поддерживал отечественного производителя», то есть тех самых мелких и средних землевладельцев.

Правда, здесь образованный Лондонец мог бы возразить своей собеседнице, сказав, что хлебные законы парламента приводили к постоянному повышению цен на хлеб, а значит, обрекали на голод беднейшую часть населения Англии.

Но юридически подкованная Провинциалка могла бы ответить, что в сельских общинах и церковных приходах существовала разветвленная система заботы о бедняках, включавшая в себя выплату пособий, обеспечение беднейших семей одеждой, топливом и всевозможной материальной помощью. Этим, в частности, много занимались миссис Остин и Джейн. Подростком Джейн вязала для бедняков своего прихода чулки и шали к Рождеству, шила сорочки. Ее отец однажды поселил у себя в мансарде семью погорельцев: там старики и доживали свой век. Приход мог нанять одинокую женщину и выплачивать ей деньги за то, чтобы она помогала по хозяйству двум соседям-старикам – таким же неимущим, как она. После чего в архивах попечительского совета появлялась запись «уплачено мадам Пентоути за мытье Луда Шармана 1 шиллинг».

Диккенс оставил нам довольно насмешливые описания приходских чиновников и различных благотворительных дамских обществ, таких как общество для раздачи супа, для распределения угля, для раздачи одеял, дамская аптека, комитет для посещения больных, дамское общество по снабжению новорожденных приданым, дамское общество детских экзаменов и дамское общество по распространению библий и молитвенников. Однако даже этот насмешник не может не признать, что приход – великая сила. «Бедный человек с маленькими заработками и большой семьей едва перебивается изо дня в день, с трудом добывая семье пропитание; денег ему хватает в обрез, только чтобы утолить голод сегодня, о завтрашнем дне он не в состоянии позаботиться. За квартиру он вовремя не платит; срок платежа давно прошел, подходит второй платежный срок, он не может уплатить, – его вызывают в приход. Имущество описывают за долги, дети плачут от голода и холода, и самую постель, на которой лежит его больная жена, вытаскивают из-под нее на улицу. Что ему делать? К кому обратиться за помощью? К частной благотворительности? К добрым людям? Нет, конечно, – есть же у него свой приход. Есть и приходская канцелярия, и приходская больница, и приходский лекарь, и приходские чиновники, и приходский надзиратель. Образцовые учреждения, добрые, мягкосердечные люди. Умирает женщина – приход ее хоронит. О детях некому позаботиться – приход берет это на себя. Человек сначала ленится, потом уже не может получить работу – приход дает ему пособие; а когда нужда и пьянство сделают свое дело, его, тихого, неведомо что бормочущего идиота, сажают в приходский дом сумасшедших».

Современные историки подтверждают наблюдения Диккенса. Несмотря на постоянно высокие цены на хлеб и угрозу голода, в период между 1790 и 1820 годами сельская Англия переживала настоящий бэби-бум – рождаемость достигла наивысшего уровня за всю известную историю острова, и множество детей, рождаясь в неимущих семьях, выживали и доживали до совершеннолетия не в последнюю очередь благодаря приходским пособиям и «дамским обществам». «Пожалуй, Старый закон о бедных в Англии создал наиболее прогрессивную и всеохватную систему социальной поддержки в мире до появления в конце XIX века современного социального государства», – считает Томас Зоккол, автор статьи «Беднейшие домохозяйства в Англии XVIII века».