Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

• Название: Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-16-0

«Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится», – писала Джейн Остен в своем романе «Гордость и предубеждение».

Галантные кавалеры, красивые платья, балы, стихи, прогулки в экипажах… – все это лишь фасад. Действительность была куда прозаичнее. Из-за высокой смертности вошли в моду фотографии «пост-мортем», изображающие семьи вместе с трупом только что умершего родственника, которому умелый фотохудожник подрисовывал открытые глаза. Учениц престижных пансионов держали на хлебе и воде, и в результате в высший свет выпускали благовоспитанных, но глубоко больных женщин. Каково быть женщиной в обществе, в котором врачи всерьез полагали, что все органы, делающие женщину отличной от мужчин, являются… патологией? Как жили, о чем говорили и о чем предпочитали молчать сестры Бронте, Джейн Остен другие знаменитые женщины самой яркой эпохи в истории Великобритании?

---

Собственно говоря, на протяжении всей главы персонажи только тем и занимаются, что оценивают друг друга. Прежде всего, в полном соответствии с русской пословицей, оценке подвергается внешний вид; второй, не менее важный критерий – манеры и особенности поведения.

Для начала уже знакомые нам леди Лукас и сэр Вильям выносят о мистере Бингли свое титулованное мнение: «wonderfully handsome, extremely agreeable». Что это значит?

Handsome – определение, которое будет очень часто встречаться на страницах нашего романа, в отношении как женщин, так и мужчин, – красивый, статный, любезный, обходительный – словом, весь краткий свод светских достоинств. Второе определение, agreeable, означает: приятный, милый, охотно выражающий готовность сделать что-либо.

И мистер Бингли тут же подтверждает эту характеристику – он не только выражает готовность явиться на бал в Незерфильде, но и обещает привезти с собой компанию: сестер, шурина и друга.

Мэттью Макфэдьен и Саймон Вудс в ролях мистера Дарси и мистера Бингли. Экранизация романа «Гордость и предубеждение». 2005 г.

«Несмотря на различие характеров, Бингли был связан с Дарси теснейшей дружбой. Дарси ценил Бингли за его легкую, открытую и податливую натуру, хотя эти качества резко противоречили его собственному нраву, которым сам он не был недоволен… Где бы не показался Бингли, он сразу вызывал к себе дружеские чувства. Дарси же постоянно всех от себя отталкивал» (Джейн Остен «Гордость и предубеждение»)

Итак, мистер Бингли – человек в высшей степени любезный, общительный и «общественно активный». Собственно, этого достаточно для того, чтобы вызвать симпатии новых соседей. Именно эти качества – любезность, обходительность, и сдержанный энтузиазм – необходимы для того, чтобы с успехом выполнять свою роль в светском обществе – обществе, занятом исключительно обустройством браков и поиском способов бессодержательно, но интересно провести время. Этот эталон «светскости» совершенно не меняется с ходом лет или с переменой географических координат. Учебники светского этикета, вышедший в России сто лет спустя, дает такие характеристики светского человека:

«Для того чтобы быть приятным членом общества, нужно обладать крепким здоровьем, ровным веселым характером, помогающим легко переносить многочисленные и разнообразные неудобства деревенской жизни» («Жизнь в свете, дома и при дворе». – СПб.: 1890).

«В общественной жизни ровное и всегда дружелюбное расположение может считаться светской добродетелью, заменяющей нередко красоту, таланты и даже ум. Что может быть несноснее гостя меланхолического, своенравного, причудливого! Это живая пытка для бедных хозяев, которые не будут знать, чем угодить ему и чем развеселить его. Крайне тяжелы также сосредоточенные молодые люди, предающиеся одной любимой идее и считающие, что все другое недостойно их внимания» («Светский человек, изучивший свод законов общественных и светских приличий». – СПб.: Типография Б. Н. Яснопольского, 1880).

Определение вовсе не такое невинное, каким может показаться на первый взгляд. Ведь, если следовать ему, получается, что все неравнодушные, увлеченные, склонные к серьезным размышлениям люди нежелательны и неприятны в светских гостиных. В этом нет ничего страшного, если у этих людей есть иное место для того, чтобы поговорить на серьезные темы, – дружеский кружок, университетская аудитория, на худой конец – форум в Интернете. Но у общества, описанного Джейн Остин, такой возможности просто нет. Светская жизнь – это единственный образ жизни, который им доступен. И если мужчина еще может поступить в университет, отправиться в путешествие, вступить в масонскую ложу, то для женщины гостиная и бальный зал являются альфой и омегой – она должна устроить свою судьбу, «свить гнездо», и у нее нет времени отвлекаться на что-либо иное.

Но, возможно, все не так страшно? Ведь большинство членов общества – люди заурядные, ничем не выдающиеся, и некий налет светскости не только ни чем не повредит их личности, но, напротив, несколько облагородит их.

Однако это не так, и у нас есть тому доказательство. Дочь Федора Ивановича Тютчева – Анна Тютчева много лет была фрейлиной и воспитательницей детей Александра II. Разумеется, малолетним цесаревичам и цесаревнам давали самое что ни на есть светское воспитание и Анна Тютчева смогла ясно увидеть, к чему приводит подобная светская шлифовка. Вот отрывок из ее мемуаров:

«Жизнь государей, наших, по крайней мере, так строго распределена, они до такой степени ограничены рамками не только своих официальных обязанностей, ко и условных развлечений и забот о здоровье, они до такой степени являются рабами своих привычек, что неизбежно должны потерять всякую непосредственность. Все непредусмотренное, а следовательно, и всякое живое и животворящее впечатление навсегда вычеркнуто из их жизни. Никогда не имеют они возможности с увлечением погрузиться в чтение, беседу или размышление. Часы бьют, – им надо быть на параде, в совете, на прогулке, в театре, на приеме и завести кукольную пружину данного часа, не считаясь с тем, что у них на уме или на сердце. Они, как в футляре, замкнуты в собственном существовании, созданном их ролью колес в огромной машине. Чтобы сопротивляться ходу этой машины, нужна инициатива гения. Ум, даже хорошо одаренный, характер, но без энергии Петра Великого или Екатерины II, никогда не справится с создавшимся положением. Отсюда происходит то, что как государи они более посредственны, чем были бы в качестве простых смертных. Они не родятся посредственностями, они становятся посредственностями силой вещей. Если это не оправдывает их, то, по крайней мере, объясняет их несостоятельность. Они редко делают то добро, которое, казалось, было бы им так доступно, и редко устраняют зло, которое им так легко было бы уврачевать, не вследствие неспособности, а вследствие недостатка кругозора. Масса мелких интересов до такой степени заслоняет их взор, что совершенно закрывает от них широкие горизонты».

Может показаться, что мы слишком далеко унеслись из скромных гостиных провинциальной Англии, и все же я хочу, чтобы вы почувствовали одно: все эти дамы и кавалеры – «wonderfully handsome, extremely agreeable» – не так уж счастливы. Они озабочены своим материальным положением, они находятся в постоянном стрессе из-за необходимости структурировать время – так, чтобы, с одной стороны, спастись от скуки, а с другой – не увлечься чем-то слишком сильно, они вовлечены в негласное и тем не менее очень жесткое и напряженное соревнование. И тем не менее они веселятся!

Однако теперь, возможно, вы не так уж удивитесь, узнав, что веселятся не все.

* * *

«Затем, что он равно зевал средь модных и старинных зал», – о ком сказаны эти слова? Об Онегине или о мистере Дарси? Но ведь их разделяет не только Ла-Манш, но и почти полвека. Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона – безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?

«Есть различные разряды пороков, равно как и добродетелей, и, надо отдать должное моим соотечественникам, им обычно присущи пороки самого низкого пошиба, – сетовал в 1748 году лорд Честерфильд. – Их ухаживание за женщинами – это постыдный разврат публичного дома, за которым неизбежно следует возмездие: потеря здоровья и потеря доброго имени. Трапезы их заканчиваются непробудным пьянством, диким разгулом, они бьют стекла, ломают мебель и очень часто – как они, впрочем, того и заслужили – ломают друг другу кости. Игра для них не развлечение, а порочная страсть; поэтому они предаются ей без всякой меры, разоряют своих товарищей или из-за них разоряются сами. Так они ведут себя за границей, в такой компании проводят там время, а потом приезжают домой, нисколько не переменившись к лучшему, такими же глупыми и неотесанными, какими мы привыкли их видеть каждый день, – а видим мы их только в парке и на улицах, потому что в хорошем обществе их никогда нельзя встретить: они недостаточно воспитаны, чтобы в него вступить, и у них нет никаких заслуг для того, чтобы их там приняли. Им свойственны повадки конюхов и лакеев, да и одеваются они тоже под стать тем и другим: ты ведь, верно, видел их у нас на улицах: ходят они в грязных синих кафтанах, в руках у них дубинки, а их ненапудренные жирные волосы прикрыты огромными шляпами. Приобретя в результате всех своих путешествий столь отменное изящество, они поднимают скандалы в театрах, пьянствуют в тавернах, бьют там стекла, а нередко и самих хозяев этих таверн. Это завсегдатаи публичных домов, их пугала и вместе с тем и их жертвы. Эти несчастные заблудшие люди думают, что они для всех – свет в окошке, это действительно свет, но так светится в темноте какая-нибудь гнилушка».