Диана Чемберлен - Тайная жизнь, или Дневник моей матери

• Название: Тайная жизнь, или Дневник моей матери
• Автор: Диана Чемберлен
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71857-3

«Я снова влипла в историю. Пишу эти строки, а рука у меня трясется. Меня всегда пугает порка. Не знаю, как далеко зайдет мама на этот раз. На спине и ногах у меня скоро появятся мозоли от ремня» – так начинается дневник, который вела мама Иден с тринадцати лет до своей смерти.

Иден приехала в старый родительский дом, пережив сложный развод. Она хотела разобраться в себе и расспросить родственников о матери, которую практически не помнила. Но не надеялась, что сможет найти мамины личные записи. То, что она прочитала в тайном дневнике, поразило своей откровенностью, шокировало и, как ни странно, расставило все в жизни Иден по своим местам…

Книга также выходила под названием «Тайные жизни».

---

Выбравшись из постели, Иден подошла к окну. Серпик луны почти не давал света, так что трудно было понять, где заканчивается трава и начинается лес.

«Всего лишь сон, – сказала она себе. – Ты уже не спишь. С тобой все в порядке».

Она ведь знала, что так все и произойдет, разве нет? Просто немыслимо оказаться в одном доме с Лу и Кайлом и не увидеть этот кошмар.

«Бог ты мой, Лу, если бы только я могла все изменить!»

Иден включила ночник, чтобы прогнать из комнаты тени прошлого, и устроилась в кресле-качалке. Нет, в постель она вернется только после того, как остатки сна окончательно выветрятся из ее головы. Неожиданно ее взгляд упал на старую зеленую тетрадь. Иден со вздохом повернула кресло так, чтобы свет падал ей через плечо, и потянулась за дневником матери.

3

4 апреля 1941 г.

Я снова влипла в историю. Мама нашла словарь, который дала мне миссис Ренфрю, и сожгла его. Я видела, как она вытащила его во двор и поднесла к нему зажженную спичку. Так что порки мне теперь не избежать.

Я пишу эти строки, а рука у меня трясется, так что простите за неровные буквы. Меня всегда пугает надвигающаяся порка, поскольку невозможно знать, как далеко зайдет мама на этот раз. На спине и ногах у меня скоро появятся мозоли от бритвенного ремня. По идее, пора бы уже привыкнуть, но меня по-прежнему трясет. Солгу ей, что нашла словарь, а то у миссис Ренфрю тоже будут неприятности.

Вот уж не думала, что миссис Ренфрю мне симпатизирует, но та помимо словаря дала мне еще эту записную книжку. Она сказала, что я должна вести в ней дневник – записывать туда не только то, что происходит, но и то, что я об этом думаю. Услышав это, я расхохоталась. Если она узнает, что я на самом деле думаю, неприятностей мне точно не избежать! Должно быть, она прочла мои мысли, потому что сказала: «Кейт, этот дневник – только для тебя. Не нужно показывать его ни мне, ни кому бы то ни было другому».

От этих слов мне сразу расхотелось смеяться. Отчего-то вдруг показалось, будто у меня появился тайный друг, которому можно доверить все свои секреты. Нужно только спрятать книжку получше, ведь если мама найдет ее, она убьет и меня, и миссис Ренфрю. Вот разве что Кайлу я разрешу читать свой дневник, тем более что он посоветовал мне, где его спрятать (под неприбитыми половицами у меня под кроватью). Чтение и письмо для мамы – худшие из грехов. Когда она видит, как мы пишем, то говорит, что это дьявол водит нашей рукой. А вчера вечером, когда Кайл вслух читал Библию, она заявила, что он, должно быть, выучил это наизусть – четырнадцатилетний мальчик не может читать так хорошо.

У папы припрятано в кладовке несколько книжек для нас, о которых мама ничего не знает. Иногда он зовет нас туда и предлагает почитать, вместо того чтобы заниматься домашними делами. Потом он сам делает всю работу, чтобы мама ничего не заподозрила. Он поступал так всегда, даже когда мы были совсем маленькими, и теперь мы с Кайлом читаем лучше всех наших ровесников.

Кайл говорит, раз миссис Ренфрю так хорошо ко мне относится, мне нужно прекратить свои дурацкие выходки. Иногда я развлекаюсь на уроке тем, что начинаю ловить в воздухе несуществующих насекомых или изображаю приступ икоты. Но я сказала Кайлу, что ничего не могу с собой поделать. На меня просто что-то находит, и я начинаю выделываться. Может, мама права, и во мне правда сидит дьявол. Хорошо бы ремень выбил его из меня раз и навсегда.

Кайл сидит сейчас рядом со мной, помогая мне правильно писать слова. Мы устроились на широченной ветви старого вяза, который растет у нас во дворе. Отсюда нам видны дом и тропинки, которые уходят в лес, зато нас тут никто не видит.

Кайл сказал, нужно написать о том, какая чокнутая у нас мама. Раньше мы и не знали, что она спятила, но затем услышали, как другие дети в школе говорят, что ее стоило бы упрятать в психушку, – наверняка то же самое говорили у них дома. До этого я думала, будто все мамы беседуют с людьми, которых нет, и каждый день перестирывают постельное белье и прочие вещи. Как-то раз она подняла меня посреди ночи, чтобы поменять простыню, хотя постелила ее только этим утром.

Еще мама страшно боится индейцев. Я тоже их боялась, пока Кайл не убедил меня в том, что никаких индейцев тут нет и поблизости. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, как на веранде поскрипывает кресло-качалка. Медленно-медленно: скрипнет и остановится, скрипнет и остановится. Я знаю, стоит мне на цыпочках подойти к окну, и я увижу в кресле маму. Рот у нее полуоткрыт, будто она собирается молиться, глаза неотрывно смотрят вдаль, а на коленях лежит ружье. Так она может просидеть всю ночь, высматривая индейцев.

Мама готовит нам ужин, когда вспоминает об этом, но чаще всего готовить приходится нам с Кайлом. Мы знаем, что папа сильно рассердится, если придет вечером с мельницы и не найдет чего поесть. И хотя папа нас не бьет, его гнев даже хуже маминого. Кайл говорит, это потому, что гнев у него настоящий, а не безумный. Может, и так. Знаю только, что всякий раз, когда мы с Кайлом сидим у себя в спальне, а за дверью раздается скрип половиц, сердце у меня начинает колотиться так, что даже дышать больно. Я только и жду, что дверь распахнется, и в комнату с криком шагнет отец, или мама вбежит сюда с ремнем.

Если бы не Кайл, я бы точно сбежала отсюда.

Год назад миссис Ренфрю задала нам написать о том, кого мы любим больше всего. Почти все написали о своих родителях, а мы с Кайлом – друг о друге. Когда мы были совсем маленькими, написала я, Кайл держал меня за руку, чтобы я быстрее научилась ходить. Миссис Ренфрю сказала, что такого не может быть: Кайл лишь на год старше меня, и в то время он сам только-только начал ходить. Однако я ясно это помню. Еще я написала, что он очень спокойный и приятный. А Кайл написал, что я веселая и забавная, но часто делаю то, о чем позже приходится пожалеть. Как говорит миссис Ренфрю, порой с трудом верится в то, что мы с ним из одной семьи.

Мы живем далеко от школы – дальше, чем другие ребятишки. Вот почему мы с Кайлом общаемся в основном друг с другом. Мне это даже нравится, поскольку я терпеть не могу своих одноклассников. Кайлу я говорю: это потому, что они глупые, но на самом деле я не знаю, как мне с ними общаться. Когда я пытаюсь сказать им что-нибудь, они смотрят на меня так, будто я такая же чокнутая, как наша мама. А вот Кайла они любят. Иногда, покончив с домашними делами, он отправляется с кем-нибудь из друзей на рыбалку или куда-то там еще. В последнее время это случается все чаще и чаще. Кайл всегда зовет меня с собой, но я каждый раз отказываюсь. Обычно я сижу на этом самом дереве, дожидаясь его возвращения, но когда он наконец приходит, делаю вид, будто едва его заметила.

Нет, все-таки я не дам Кайлу читать свой дневник.

5 апреля 1941 г.

Кайл сказал маме, что это был его словарь.

Мы сидели на кухне и ели курицу, которую я зажарила на ужин. И тут мама заявила, что, как только ужин кончится, я получу по заслугам. Вот тут-то Кайл и сказал, что словарь его – он просто забыл его днем раньше у меня на кровати. При этом он неотрывно смотрел маме в лицо, и скулы у него напряглись, как в тот самый день, когда он сообщил мне, что Фрэнси, наш пес, издох. Я замерла, не в силах вымолвить ни слова.

Мама со страшным скрипом отодвинула назад свой стул. Поднявшись, она направилась в кладовку, где у нее хранился ремень. Кайл остался на месте, только лицо у него побледнело от страха.

Отец закашлялся и тоже вылез из-за стола, хотя на тарелке у него оставалась еще половина порции. Подхватив ружье, он зашагал к двери. Он всегда сбегал из дома, когда у мамы начинался приступ.

Мама вернулась в комнату с ремнем. Подойдя к Кайлу, она приказала ему встать. Поднимаясь, он слегка приподнял стул, чтобы тот не скрипел так страшно.

– Снимай штаны, – заявила мама.

Кайл залился краской по самые уши.

– Почему бы нам не уйти в другую комнату? – спросил он.

– Живей! – рявкнула мама, ударив его ремнем по рукам.

Я хотела сказать: «Мама, это мой словарь», – но из горла у меня вырвался только жалкий стон.

Трясущимися руками Кайл расстегнул брюки и спустил их до колен. Мама толкнула его вперед, и он упал локтями на стол. Я ненавидела свою мать за то, что она так унижает его.

– Мама, это был мой словарь! – заявила я.

Оттолкнув меня прочь, она стегнула Кайла ремнем. Тот дернулся, и на ногах у него появилась красная полоска от удара. Я вновь бросилась на нее, пытаясь вырвать ремень у нее из рук, но она схватила меня за плечо и отшвырнула в угол комнаты.

По щекам Кайла заструились слезы.

– Ты только сердишь ее еще больше, – сказал он мне.

Я взглянула маме в глаза и увидела, что они горят гневом, как у обезумевшего дракона. Кайл был прав: мои попытки помочь шли ему только во вред. Тогда я выбежала в сад и упала на колени, прикрыв уши руками. Но мне это не помогло: я по-прежнему слышала удары ремня. Я досчитала до одиннадцати, прежде чем меня стошнило курицей, а мама все продолжала хлестать его, и Кайл все кричал и кричал. Как же мне хотелось, чтобы она умерла – просто упала там замертво! Я ненавидела ее всей душой.