Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

• Название: Птицы небесные. 3-4 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7877-0099-2

В третьей части книги «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога» повествуется об углубленном поиске монашеского бесстрастия, столь необходимого в духовной жизни, об усилиях уяснить суть этого высокого состояния духа в сравнении с аскетическим опытом монахов Афона, Синая и Египта.

Четвертая часть книги знакомит нас с глубоко сокровенной и таинственной жизнью Афонского монашества, называемой исихазмом или священным безмолвием. О постижении Божественного достоинства всякого человека, о практике священного созерцания, открывающего возможность человеческому духу поверить в свое обожение и стяжать его во всей полноте богоподобия — повествуют главы этой книги.

---

— Бог тебя простит, отец Симон! Лучше просто любить всякого человека, чем пытаться искать с ним дружбы, которая зачастую переходит в неприязнь. Такая дружба — пустое дело… Даже когда ты ошибаешься, но держишься благодати, вразумление и исправление приходят изнутри, где пребывает Христос, а не извне. Ошибки не раз приводили людей к покаянию и новым открытиям, такова духовная жизнь: без них никаких знаний не приобретешь! Ошибок не бойся, а бойся в них оставаться, да… Сейчас тебе предстоит находиться в миру, а жизнь в миру — словно хождение по тонкому льду: если идешь быстро, пройдешь, остановишься, — провалишься и утонешь! Так и привязанности: стоит лишь привязаться к чему-нибудь в этом мире, сразу проваливаешься и начинаешь тонуть. Поэтому в миру нельзя задерживаться долго, уразумел?

Отец Кирилл строго сдвинул брови.

— Уразумел, отче, благословите! Только у меня есть еще вопрос: часто мне на Афоне приходится выслушивать тяжелые исповеди, от которых я изнемогаю. К тому же чтение огромного количества записок с денежными пожертвованиями от паломников навалилось на душу такой тяжестью, что я начал сильно болеть, словно камни легли на сердце… Что посоветуете?

— Исповеди — это тяжкий крест всех духовников и от этого никуда не уйти, да… Нужно нести немощи людей, которые приходят к тебе. Священник, которому люди боятся исповедовать свои грехи, втайне считает себя более праведным, чем кающиеся ему люди. Они это чувствуют и больше не приходят к такому духовнику. Необходимо ко всем приходящим на исповедь иметь великое сострадание и любовь. Только тот может понести грехи людей, кто смиряет себя ниже всех, да, ниже всех, отец Симон! А в отношении записок вот что тебе скажу: как же ты берешь деньги от незнакомых людей и надеешься, что не будешь за них отвечать?

Я растерянно пожал плечами. Старец сочувственно положил мне руку на плечо:

— Принимать записки и пожертвования и разбираться с ними — это дело больших монастырей и приходов. А если тебе подают поминать некрещеных младенцев, развратных людей, убийц и закоренелых атеистов и ты надеешься ради денег вымолить их всех своими силами? Не бывать такому, отец Симон, не бывать! Потому вот тебе мой совет: не бери ни записок, ни денег от людей, которых ты не знаешь. А если берешь записки, спрашивай, кто в них записан. Следует быть очень осторожным и внимательным к поминовению незнакомых людей, да… Особенно к тем, кто идет против Бога. Самый тяжкий грех — отрицание Бога и святого Евангелия. Те, кто это проповедуют, ведут к самоубийству нации, отрицая всякую возможность обретения святости в этой жизни. Как их поминать на литургии?

— Понятно, отче, простите… Каюсь еще, что не всегда нахожу нужный духовный совет исповедующимся у меня монахам и послушникам. Хочется тут же ответить, а нужного верного слова нет…

Я понурил голову, ожидая укоризны от старца.

— Не так, отче Симоне, не так делаешь… Господь на наши молитвы и просьбы отвечает таким образом, словно взвешивает каждое наше слово и чувство, ибо «Он возлюбил нас до конца», да… Также должны поступать и мы, духовники, чтобы давать ответ по благодати Божией, а не по своему разумению. Каждый раз, когда мы не соединены с Богом, мы выпадаем из этого духовного общения и становимся плотью, в которой Бог не благоволит жить. А ты по-прежнему от себя пытаешься говорить. Это ошибка, серьезная ошибка, отец Симон!

— Понял, батюшка, простите!

Помолчав, я продолжил:

— Некоторые состоятельные люди, которые приезжают на Афон, жалуются на то, что деньги они жертвуют, а благодати за это не получают…

— Потому что жертвуют не живой скорбящей душе, а на различные фонды и программы, как бы откупаясь от людей и считая эти дела не обязанностью, а своей личной заслугой. Если мы жертвуем ближнему большие средства без любви и сострадания, то ничего этим для себя не приобретаем. Благодать за деньги не купишь, да… А когда мы пожертвуем хотя бы копейку из искренней любви и сострадания, то она будет дороже золотых слитков. Умей это различать, сидя на Каруле, — старец внушительно произнес эти слова, чтобы я крепче вник в их смысл.

— Мне кажется, батюшка, Каруля не совсем благоприятное место для меня, — с сокрушением сердечным признался я. — Уже в душе нет того духовного подъема, который был у меня в Абхазии.

— Отец Симон, не будь тем, кто умирает до того, как дождется благоприятных условий для спасения и совершенного отречения от мира. Не следует искать прошлых духовных состояний. В настоящем уже есть все для того, чтобы жить цельно и спасительно. В прошлом этого уже нет, а будущее еще за горизонтом. Если человек живет цельно и собранно в настоящем, он уподобится Богу, у Которого все и всегда есть одно настоящее. Евангельские заповеди говорят нам, что святость спасения доступна всем и потому требует лишь одного — решимости к спасению. Оно есть то, за что не жалко даже отдать эту временную жизнь, чтобы найти ее в вечности…

— Спасибо вам, батюшка, за духовное утешение! Я так вам благодарен, что вы всегда поддерживаете меня и еще больше рад, что имею возможность хоть изредка видеться с вами. Молю Бога, чтобы Он продлил еще ваши лета на этой земле, — я взял болезненную отекшую руку старца и прижал ее к своим губам. — Помолитесь обо мне, отче!

— А ты помолись обо мне у Гроба Господня! Любиши ли мя, отче Симоне? — с обычной светлой улыбкой, как всегда, спросил старец.

— Очень люблю, отче!

— Стремись к совершенному доверию Богу во всем! В твоей жизни главное — еще впереди!

Иеромонах, услышав, что мы прощаемся, постучав, тоже вошел в комнату. Духовник благословил нас обоих.

— С Богом, отцы, с Богом!

Поскольку у нас еще оставалось время, я поехал в Адлер к заждавшемуся меня отцу, а иеромонах отправился к своим родителям в Харьков. В Адлере удалось пожить неделю: сестры уехали по делам на Псху, а к нам на эти дни перебрался послушник Александр (Санча), чтобы порасспросить побольше об Афоне. Федор Алексеевич, соскучившийся по нашей встрече и наслушавшийся рассказов об афонской жизни, сам начал рассказывать:

— Что с людьми делается? Не понимаю… Стою недавно в очереди в магазине. Впереди старушка, уже вся сморщенная, как грецкий орех. Смотрю, читает книгу: «О чем мы должны говорить?» А дальше написано: «Если вы ищите любовь, то вы должны понимать, о чем говорить с мужчинами…» И дальше всякая чепуха! А то мужики с ума сходить начали. Один такой стоит у нас во дворе и ораторствует: «Скоро жизнь наладится и все будет хорошо!» Слушаю его — дурак, не дурак? Когда она становилась лучше? Только все хуже и хуже. А другие ему поддакивают: «Конечно, все должно быть хорошо. Только бы войны не было!» Не понимают того, что когда войны нет, значит к ней как раз все и готовятся! Это похоже, сын, на то, как если бы кого-то без конца обманывали, а он бы говорил: «Скоро все наладится! Скоро все будет хорошо!» А когда будет хорошо? Когда ограбят до нитки? Видать, для кого в церкви нет Бога, у тех в голове для ума нет места…

— Но где-нибудь на земле есть нормальная жизнь, Федор Алексеевич? — Санча не удержался. — Осталось же еще что-то хорошее?

— Осталось, не спорю. Выхожу как-то во двор воздухом подышать. Вижу, девочка разглядывает обрубок дерева, остальные деревья давно посохли. Она маме и говорит: «Мамочка, какой все-таки мир прекрасный!» Для тех, кто только родился, он прекрасный, потому что другого не знают. А мы-то видели каким он раньше был и каким теперь стал…

— Папа, а ты здесь причащаешься? — меня больше всего волновал этот вопрос.

— Причащаюсь, сын, а как же! Хожу вместе с послушницами в Адлерский храм. Иногда монахи на квартире причащают и исповедывают. Слава Богу за все! И монахам спасибо! Особенно Саше вот этому, никогда меня не забывает… — Александр углубился в питье чая и сделал вид, что не слышит.

— Саша, какие новости в монастыре? — спросил я.

— Ездил я, батюшка, в монастырь, хотел остаться, но передумал. Поставили там меня на огородное послушание. Все бы ничего, да прислали на помощь монахам студенток из какого-то мединститута. Какое там послушание? Бросил все и снова в Адлер уехал. Хочу тоже на Афон податься…

— Давай, Саша, оформляй документы и милости просим к нам на Карулю! В тесноте, да не в обиде. С деньгами поможем!

Не желая того, в этот приезд я очень обидел своего старика. Заметив, что он тщательно перепрятывает в шкафу свою старую одежду, я сказал отцу:

— Пап, зачем ты прячешь эти старые вещи, кому они нужны?

Тогда аскетизм составлял для меня основу всей жизни.

— Как зачем, сын? Разные люди приходят, то монахи незнакомые, то какие-то агенты по свету, по воде — того и гляди, чего-нибудь и не досмотришься, — ответил он, старательно запирая дверцы шкафа на ключ.

— Папа, это уже не смешно! Когда тебя не будет, все это старье выкинут на свалку!