Ван Мэн - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ван Мэн
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Творчество Ван Мэна — наиболее яркий в литературе КНР пример активного поиска новой образности, стиля, композиционных приемов. Его прозу отличает умение показать обыденное в нестандартном ракурсе, акцентируя внимание читателя на наиболее острых проблемах общественной жизни.

В сборник вошел новый роман Ван Мэна «Метаморфозы, или Игра в складные картинки», опубликованный в марте 1987 г., а также рассказы, написанные им в последние годы. В конце сборника помещены фрагменты из первого романа писателя, созданного во второй половине 50-х годов и увидевшего свет лишь в 1979 г.

---

Ни Учэн сегодня чувствует необычайную легкость и раскованность. Ему хочется петь. Прокашлявшись, он начинает пробовать голос. Спев две строки из арии Юэ Фэя на мотив «Вся река покраснела», он вдруг обрывает песню и зовет к себе Ни Пин и Ни Цзао.

— Сейчас я научу вас петь новогодние частушки, которые поются в наших краях. — Он снова прочищает горло.

Вот приходит Новый год.
Дарим богу очага сахарную тыкву.
Молодая девица ждет цветов душистых,
Парень хочет получить громкие хлопушки,
Шапку новую себе хочет справить старец,
А старуха — та обмотки, чтобы ноги пеленать.

Частушки очень неинтересные, да и поет их отец как-то бестолково: «южный мотив переиначивается на северный лад». Кончил петь, а дети никак не реагируют. Отец растерялся от неожиданности. Но скоро он забывает про детей и берет иностранную книгу. Почитал — бросил, не идет в голову. Он подходит к жене: «Хочу по случаю Нового года поклониться теще и твоей сестре». Счастливая Цзинъи поражена таким проявлением мужниных чувств. Она спешит сообщить новость матери и сестре. «Нынче пускай не приходит! — отвечают те. — Поговорим потом, первого числа, — после пельменей!» Ответ женщин очень огорчил Цзинъи. Ни Пин, которая пришла вместе с матерью, стоит рядом, тараща на бабушку и тетю глазенки. Вдруг она говорит:

— Стоит только папе и маме помириться, вы сразу же делаетесь недовольны!

От неожиданности все теряют дар речи. Молчание длится минуты три, а потом на девочку сыплются проклятия и угрозы. Все три женщины отчитывают ее так яростно, что девочка не выдерживает. Ее лицо приобретает землистый оттенок, зрачки закатываются, так что в глазах видны лишь белки. Ни Цзао, наблюдающий лишь часть этой сцены и особенно не прислушивающийся к ссоре, страшно перепуган, сердце так и колотится в груди. Как же так! Ведь сейчас наступило как раз то время, когда на землю спускаются все духи, которые должны проявить свою чудесную силу. Они слышат все, что говорят люди… А что такого сделала Ни Пин? Разве она сказала что-то дурное, неприличное? Чем она вызвала такой гнев и осуждение взрослых?

Ни Пин с лицом землистого цвета по-прежнему вращала глазами, но на нее уже никто не обращал внимания.

Фарш нарублен, мясо сварилось, пучки конопляной соломы от прикосновения ног уже не хрустят. Все успели по нескольку раз проявить свое почтение к богу богатства и к предкам — «духам-хозяевам». Кажется, сказаны все благие пожелания, которые надо было сказать с самого начала, и даже те слова, которые поначалу не надеялись произнести. Прошла полночь, глаза у всех стали слипаться — «верхнее веко с нижним вступило в жестокую схватку». Наступила пора спать.

И вдруг в этот момент послышалось рыдание Ни Пин. Меньше всего оно походило на плач ребенка. Это был душераздирающий, исступленный крик взрослого человека, в котором слышались боль, отчаяние. Весь дом замер.

В самый что ни на есть важный и ответственный момент, в канун года, Ни Пин разразилась рыданиями и проплакала целых полчаса. Лица у всех в доме побелели. Брань матери действия не возымела, тогда все, даже Ни Цзао, принялись успокаивать и уговаривать девочку, но Ни Пин продолжала рыдать, уставившись глазами в одну точку, вздрагивая всем своим тельцем, захлебываясь от душивших ее слез, а они лились, словно из ручья, капали на пол и, казалось, залили все пространство вокруг. Девочка ничего не слышала, не воспринимала ни брани, ни добрых уговоров. Все были в полном замешательстве.

Ни Цзао очень боялся чужого плача, хотя ему нередко приходилось видеть, как плачет мама, тетя, даже бабушка. Однажды он видел плачущим и своего отца. Слезы на лице взрослого мужчины глубоко потрясли мальчика; в сердце в эту минуту, казалось, впились острые ножи. Но эти рыдания сестры в канун Нового года оказались самыми страшными. В них слышалось желание девочки умереть, в них виделась смерть семьи. Это был плач отчаявшегося в жизни, слабого человека, жестоко израненного, потерявшего желание жить дальше. А ведь плакала маленькая девочка, не намного старше его самого, подруга его детских игр, сестричка.

От непрестанных рыданий голос Ни Пин совсем охрип, и девочка издавала какие-то странные звуки. Захлебываясь от слез, она выкладывала перед взрослыми свои обиды и накопившуюся в ее сердце боль. Она заявила, что жить больше не хочет, потому что они ругали ее в новогоднюю ночь. Они и прежде все время ее ругали и проклинали каждый на свой лад, вот она и решила, что, если их проклятья сбудутся, значит, жить ей дольше не стоит. Ее слова потрясли обитателей дома. Оказывается, девочка воспринимала их брань, которую они обращали к ней все эти годы, чрезвычайно серьезно. А ведь они часто ругали ее очень зло и обидно, и она запомнила все бранные слова, брошенные в ее адрес домашними, включая Ни Цзао (даже Ни Цзао, но не отца), затаила их в своем сердце и повторяла про себя каждое слово, каждую фразу. Ругали ее не только часто, но с какой-то необыкновенной легкостью, нисколько не задумываясь над смыслом сказанного. И вот девочка не выдержала, надломилась. И сейчас она выложила им все свои обиды.

— Ее надо отправить в больницу, — проговорил белый как мел Ни Учэн, нервно потирая руки.

— Это тебе нужно в больницу, ты туда и иди! — закричала девочка.

Ни Учэн не решился продолжать разговор и отошел от дочери. Он был напуган.

Плач продолжался. И на глазах домашних выступили слезы.

Растерянный Ни Цзао попытался успокоить сестренку:

— Все эти проклятья не считаются, кто бы их тебе ни говорил. Они никогда не сбудутся. Не плачь! Они не считаются, они никогда не сбудутся!

— Как не считаются? Почему не сбудутся? — Глаза девочки округлились.

Девочка неожиданно вскочила со своего места и подбежала к бабушке. Вцепившись в ее кофту на груди, она закричала:

— Скажи, сбудутся они или нет? — Голос ее дрожал.

— Скажи ей, что не сбудутся, быстрей скажи, что не сбудутся!.. — закричали чуть ли не в один голос мать и тетя.

— Никогда не сбудутся, тысячу раз не сбудутся, десять тысяч раз не сбудутся! — последовал ответ бабушки.

— А если сбудутся? — не отступала Ни Пин.

Бабушке многое пришлось повидать на своем веку, но, видя сейчас состояние внучки, она почувствовала, что дрожит сама. Бабушка любила девочку больше всех, но, любя горячо, почти самозабвенно, она больше всех и ругала ее, о чем сейчас Ни Пин ей напомнила. Кто же мог предположить, что все так обернется?

— Если сбудутся, то на мне! — решительно заявила бабушка.

Девочка вскинула правую руку, напоминавшую куриную лапку, и, тыкая указательным пальцем в нос старухи, закричала:

— Вот и хорошо! Значит, ты будешь за все отвечать! Ты одна, ты одна, ты одна!.. — Девочка повторяла эти слова все быстрей и быстрей, как произносят заклятья. Она не переставая твердила свою скороговорку, полузакрыв глаза, и в ее бормотанье слышалось лишь «тыдна, тыдна…».

Неестественность позы и дикие слова, которые произносила Ни Пин, вызвали у Цзинчжэнь смешок, как она ни старалась сдержаться. Девочка, продолжавшая бормотать, однако, сохраняла бдительность. Услышав смех, она тут же отпустила бабушку и, снова зарыдав, бросилась на пол. Будто безумная, она хватала руками все вокруг, колотила ногами на полу. Из ее глаз ручьем лились слезы.

Все обрушились на Цзинчжэнь с упреками. Тетю это задело за живое.

— Виновата, во всем виновата! Сейчас я себя по губам, по губам! — воскликнула она и, подняв руку, собралась ударить себя по лицу. Ни Пин, вскочив на ноги, подбежала к ней и, схватив за одежду, точно так же как только что держала бабушку, тыкая в нос тети пальцем, запричитала, словно заведенная: «Сбудутся или нет?» Получив от тети ответ, который ее удовлетворил, она закричала: «Ты одна, ты одна!..»

Ее заклинания продолжались несколько минут, в течение которых обитатели дома находились в полном молчании. Их серьезные лица были устремлены на девочку, а Ни Пин тем временем снова повернулась к бабушке, но уже не задавала ей вопросов, а просто не переставая продолжала твердить: «Тыдна, тыдна!..» Потом она подбежала к матери, потом пристала к брату и его тоже включила в свою странную игру.

Сердце Ни Цзао колотилось от волнения. Он признал, что его прошлая брань должна пасть на него самого, и еще он сказал, что он ответит за все сам.

— Я отвечу и за свою брань, и за чужую. Кто бы тебя ни обидел, я все проклятья возьму на себя, даже если они сбудутся! Тебе что, этого мало?

— Не смей так говорить! — Голос девочки хрипел, глаза сделались круглыми, как шары. Ни Цзао не стал спорить.

Этап «борьбы с проклятьями» закончился. Ни Пин стояла сейчас посредине комнаты, широко раскинув руки. Поднимая их вверх и разводя в стороны, она будто выгоняла из курятника кур и издавала крик: «Пшел… Пшел!..» Из ее объяснений следовало, что она намеревалась изгнать прочь все проклятья, которыми ругали ее родные, потому что эти угрозы словно тисками сжимали ее душу.