Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

• Название: Письма с фронта. 1914–1917
• Автор: Андрей Снесарев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9950-0170-6

В данном издании впервые публикуются фронтовые письма выдающегося русского военного философа и теоретика, геополитика, востоковеда и географа, героя Первой мировой войны Андрея Евгеньевича Снесарева (1865–1937). В его письмах представлена широкая панорама исторической драмы народа и армии в годы великой войны. Это удивительные документы, исключительно правдивые, окрашенные чувствами и мыслями ученого-энциклопедиста, непосредственного участника, наблюдателя и аналитика бурных исторических событий. Письма представляют интерес для профессиональных военных, историков и всех, кто не равнодушен к истории нашего Отечества, жизни и творчеству его выдающихся деятелей, к числу которых, несомненно, относится А. Е. Снесарев.

---

Давай личико и глазки, а также малых, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Относительно Кирилки и кадетского корпуса пока не знаю сам, надо подумать.

23 августа 1915 г.

Дорогая моя женушка!

Твой супруг настроен несколько мечтательно. Настроение это навеяно мне окопами. Я тебе уже писал, что в боевой линии живут дети света и подвига, а в тылу – дети тьмы и порока. Из боевой линии наиболее возвышенно, чисто и интересно всегда бывает настроен окоп. Когда побываешь в нем, получаешь какую-то благодать на душу: в одном уголку дремлют, рядом с ним дежурный наблюдает в перископ, еще дальше кто-то чинит портки или чистит винтовку, дальше группа мурлычет что-то божественное (очень часто) и т. п. – картина милая, боевая, полная тишины, простоты и высокого [зачеркнуто] настроения. Кругом посвистывают пули, лопнет где-то шрапнель. Над ней (над ее «глупостью») любят пошутить, пуля мало кого занимает: слишком обычна… Разговор в окопах более про домашность, войну, разные ее эпизоды, пересудов или сплетни мало, ругательств (по крайней мере в моем полку) нет… Иду сегодня в окопы, за мною плетется батальонный командир и что-то тихонько мурлычет. «Что поете?» – «Да вот, одну песню, пел нам ее прап[орщик] Бырка» (помнишь, консерватор, заработавший Георгия, позавчера раненый), помню только начало:

Дитя, не тянися весною за розой,
Розу ты летом сорвешь.
Ранней весною срывают фиалки,
Помни, что летом фиалок уж нет.

И он меня заразил; теперь я уже пришел с окопов, пообедал, пишу моей женушке, а песня все стоит и стоит в голове. И странно, на войне в самом пекле боевой обстановки чувство прекрасного не угасает; его не выбивают из сердца ни артилл[ерийский] огонь, ни чувство опасности, ни груды трупов, стоны раненых, потоки крови… оно теплится постоянно и прорывается наружу при первом удобном случае.

26 августа. Дорогая и славная женушка, меня перевели на четыре дня суровые требования обстановки. Сейчас ловлю минуту, чтобы продолжить и закончить письмо. Запомни, что ты чувствовала 24 августа, в своем дневнике я, между прочим, поместил фразу: «Интересно, что-то переживала в этот день Женюрка». Почтаря моего нет давно, и я это письмо вместе с телеграммой посылаю с нарочным к ближайшему пункту, откуда он может их послать. Удивительно, как меняется на войне обстановка; то, что людьми переживается месяцами, а государствами в сотни лет, на войне первыми переживается в часы или минуты, а государствами в месяцы. Напр[имер], между тем как я написал выше и как пишу теперь пролегает целая пропасть… Сейчас на дворе темнеет, льет дождь, и мои мозги трещат от массы дум и переживаний. Если теперь, когда слишком много тем и предметов для восприятий, многое скользит мимо отупелой впечатлительности, то что будет после, когда все прошлое выпукло, как скульптура, станет пред духовными глазами и начнет резать мозг заново своим суровым натиском! Сегодня получил сведение, что во главе армии стал Государь Император… думаю, что это знаменует перелом в наших делах. Вся Россия это поймет – особенно народ – и почувствует.

Сейчас узнал, что едет Кондаков (будет сейчас минут через пять), и я, бросив все, перелетаю мыслью к моей детке и малым, буду в их куче и наслаждаюсь милыми переживаниями от домашнего уголка… Прекращаю пока писание, так как Конд[аков] и офицеры подходят.

Трещали целый час, все о наших внутри делах. Многое меня смешило, многое приводило в полное недоумение… может быть, воюя, становишься слишком узким и глупым. Все это теперь представляется в форме сплошной каши; после войны в ней разберемся и ее расхлебаем. Мы воюем всегда одинаково, с точки зрения искусства всегда неважно, но зато неизменно с победоносным концом… это все должны помнить.

С осенней слякотью почта будет к нам доходить медленно и едва ли исправно; это ты, моя золотая цыпка, имей в виду и зря не волнуйся… Сегодня или завтра получу твои письма за 13–18 августа, и важный в нашей семье шаг Генюши так или иначе будет выяснен… я тебе уже говорил, что к этому теперь я отношусь совершенно спокойно; мне как будто даже кажется, что Генюша может и еще пробыть дома, готовясь во 2-й класс… если не выдержит. Давай головку и глазки, а также малых, я вас всех расцелую, обниму и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.28 августа 1915 г.

Дорогая моя Женюрка!

Вчера послал нарочного, чтобы послать письмо и послать тебе телеграмму; сегодня ты ее, вероятно, уже получишь. Эти дни было очень трудно и писать, и телеграфировать, и я начал бояться, что ты будешь тревожиться… 24 авг[уста] я был немного «сконфужен», как говорят солдаты, т. е. контужен; это сказалось в головной боли в течение трех дней и в приподнятых нервах; вчера уже голова прошла и я вошел в норму. Удивляться этому случаю не приходится, так как треску артилл[ерийского] была такая масса, что не контуженных во всем полку совершенно не было; вопрос только в той или иной степени.

Н. П. Кондаков много мне рассказать не мог, так как был слишком у тебя малое время. Самый назойливый вопрос, который я всем задаю, это похудала ты или пополнела, или осталась в старой норме, я задал и Н[иколаю] П[етровичу], но он мне на него ничего не ответил, ибо раньше тебя не видал. Он только улыбнулся и, пожав плечами, сказал: «Толстой назвать не придется, но живая, бодрая». Я и без него знал, что ты не бочка, а что ты живая и бодрая, это хорошо.

Нет пока целого ряда твоих писем, так как почтаря нет уже целую неделю; сегодня надеюсь получить серию твоих писем. Что пишешь об Истоминых, очень трогательно… они действительно к нам привыкли. Думаю, что Ев[стафий] Кон[стантинович] по-старому играет каждый день в винт, а его далекий теперь партнер носит каждый день свою буйную головушку под огнем. Я не играл в карты с середины декабря прошлого года, и присланные тобой карты мне пришлось отдать в Офицерское собрание; думаю, что они не распроданы и по сие время.

Доктор Антипин ушел из полка. Если он тебе напишет, будь настороже к его просьбам… он оказался неважным человеком… правда, не по отношению ко мне, но главным образом по отношению к офицерам. Вопрос о боа я и не хотел с ним поднимать. Я думаю, что на самом деле оно стоит все-таки много дороже, чем 140 руб. Когда несут в магазин для оценки, там, боясь, что дадут для продажи, или из чувства гордости всегда уменьшают цену… 200-то руб. оно стоит во всяком случае. Подумай только о том, что оно обработано в Англии и сколько за это сдерут. Завтра утром отправляю другого почтаря в том даже случае, если старый сегодня не приедет.

Чувствую, что никак не могу дождаться твоих писем. Веду дневник почти без пропусков. Мне очень жаль, что в бытность с Павловым я не мог делать чего-либо подобного; но командир полка более вольный человек, чем начальник штаба, который не может позволить себе такую роскошь. О событиях в дневнике я пишу мало, больше останавливаюсь на думах и впечатлениях, проверяю свои старые выводы и мало-помалу стараюсь разобраться в легионе поднятых войною тем. Она должна перевернуть всю Европу, перечертить государства, пересмотреть некоторые науки и дать новый тон искусствам; и нам надо суметь почерпнуть из нее все те поучения и выводы, которые только можно сделать, дабы по возможности облегчить плечи наших детей и внуков.

Сейчас на дворе туманно и сыро, я сижу в помещичьем домике, Пономаренко собирается топить печку, в окно ко мне глядится густой сад; на одном дереве множество мелких яблок, листья деревьев покрыты влагой и каплями. На душе у меня теперь спокойнее – я и сам не знаю, почему, – но еще недавно в те дни было безжалостно тяжело. На войне впечатлительность протекает оригинально: груды трупов и массы раненых трогают мало, а какой-нибудь печальный уголок – плачущий ребенок, раненая лошадь, плетущийся старик – печалит без конца и роет в грустном сердце тяжелые раны… Нашу «даму» мы покинули, и проснувшись в одно утро она тщетно искала своих двух – даже трех – поклонников. Хотели с нею сняться, но все это нам не удалось.

5 ч 30 мин. Снова берусь, дорогая детка, за письмо. Почтаря все нет. День прояснился, и природа смотрит бодрее. Говорят мои офицеры, что дни хорошие и сухие еще будут… говорят потому, что ввиду дождей, идущих непрерывно, закрадывается сомнение в ясной погоде. Графу постараюсь написать, если для этого уловлю подходящее время. Как ты обходишься без мелкой монеты? Тут офицеры наговорили много курьезного. Я думаю, это сущие пустяки, и газетчики кричат об этом за отсутствием других тем. Бери у мясника до 10 руб., зеленщика до 5, булочника до 1 руб., а там давай бумажки… вот и все.

Давай губки и головку, а также малышей, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.31 августа 1915 г.

Дорогая моя Женюра!

Получил от тебя семь писем, начиная с 14 и кончая 18 августа… Основная в них забота – держанье экзамена Генюшей и маленькая грусть по поводу того, что из арифметики письменной он получил 2 и что только благодаря устному – 4 получил 3 в среднем. Но все это я читал, как документы исторические, так как за два дня пред этим я получил от тебя и Генюши письмо от 19-го с извещением, что экзамен выдержан, а рисунок Генюши дополнял вид той формы, которую ты ему купила. Целуй нашего милого мальчика и поздравляй его с достигнутым успехом. Теперь о деле. Нам вновь нужен телефонный провод. Но чтобы не заставлять н[ижнего] чина долго ждать в Петрограде, ты закажи теперь же 20 верст стального провода; провод семижильный. Адрес завода: Кожевная улица. Кабельный завод. Акционерного Общества С. Смотри, чтобы провод был стальной; есть провод бронзовый и также семижильный, но ты его и не заказывай, и не принимай, если предложат, ввиду его полной негодности к работе. Когда закажешь, то телеграфируй, к какому сроку он будет выполнен, и к нему я вышлю в Петроград человека… или, может быть, провод захватит Осип.