Слава Бродский - Смешные детские рассказы

• Название: Смешные детские рассказы
• Автор: Слава Бродский
• Издательство: Manhattan Academia
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2007
• ISBN: 9780615161204

---

Когда папа услышал от мамы впервые о Серёже и его маме, он спросил, куда же они въехали. И мама сказала, что они въехали в освободившуюся комнату в третьем подъезде. «В освободившуюся?» – спросил папа.

Тут мама посмотрела на папу очень выразительно. Это означало, что папа вроде бы не должен был задавать такой вопрос при мне.

Папа ничего не сказал в ответ. Он только закрыл глаза и через секунду открыл их снова. Значит, он вроде бы не был вполне согласен с мамой.

А мама подняла брови и тут же опустила их. И глаза её на мгновение немного расширились. И я это понял так, что мама как будто бы, хоть и с трудом, но согласилась с папой. И она ему ответила, что не знает, что случилось с предыдущими жильцами.

Во двор Серёжа гулять всё ещё не выходит. Его мама не пускает. Боится. А моя мама знает, что Серёжина мама не разрешает Серёже во дворе гулять, но почему она его туда не пускает, моя мама не знает. А когда мой папа услышал от мамы о том, что Серёжу боятся выпускать во двор, он спросил: «А дома они не боятся сидеть?» Возможно, он имел в виду постукалочку. Хотя я в этом совсем не уверен, конечно.

Лиза

В воскресенье вечером я катался на велосипеде. И я увидел, как из соседнего подъезда вышла Лиза. У неё в руке была сумка. И пока я катил круг по двору, она прошла мимо моего подъезда, повернула за угол нашего дома направо, а потом – ещё направо. В этот момент я уже точно знал, что она пошла к остановке троллейбуса. И я точно знал, в какой магазин её послали родители.

А с Лизой у меня получилась какая-то непонятная история. Два года тому назад нас в школе объединили с девчонками. Когда только ещё слух об этом прошёл, то все стали говорить, что это очень плохо. Никто из наших не хотел с ними объединяться. А поскольку все так говорили, то и мне пришлось так же говорить. Хотя я сам не стал бы первый говорить, что это плохо. Но если кто-нибудь так говорил, да ещё у меня спрашивал – мол, правда ведь, это плохо, – то и мне приходилось говорить, что это плохо.

Хотя, на самом-то деле, мне очень хотелось с девчонками вместе учиться. И я до самого начала учебного года всё поверить не мог в это. А сейчас я думаю, что тогда, наверное, все хотели с ними объединиться. Только никто не хотел в этом признаться.

Мой друг Глеб Парамонов как-то мне сказал, что если бы к нему подошла любая девочка, даже самая некрасивая, и сказала, что хочет с ним дружить, то он бы очень обрадовался. А потом он тоже всем говорил, что он против объединения с девчонками. А когда я ему напомнил про наш разговор о самой некрасивой девочке, он мне вот что ответил.

Глеб мне рассказал, что они с его мамой зашли как-то к знакомым домой. А те, к кому они зашли, в это время ужинали. И они предложили Глебу и его маме тоже поесть. А когда Глеб уже собирался сесть за стол, его мама вдруг неожиданно для Глеба сказала, что они только что поели и есть не хотят.

Когда Глеб потом уже спросил у мамы, почему она отказалась поесть, то мама ему сказала, что воспитанные люди всегда должны отказываться от еды. И только невоспитанные могут сказать, мол, ладно, сейчас мы у вас тут всё съедим. И Глеб у меня спросил, знаю ли я о таком правиле. Я ответил Глебу, что, конечно, я об этом знаю.

И тут Глеб попросил меня никому не говорить о том, что он мне рассказал. А когда я ему на это ответил, что тут нет ничего такого особенного, Глеб сказал мне, что я ничего не понимаю. И что об этом не надо говорить никому. Глеб мне сказал: «Я за себя не боюсь, а за маму боюсь».

Я спросил у Глеба, какое это имеет отношение к девчонкам. И Глеб мне ответил, что люди не всегда должны говорить то, что им хочется. И хотя меня пример Глеба не очень-то убедил, я не стал ему возражать. Хотя насчёт еды я был с ним абсолютно согласен.

Однажды получилось так, что я ел в чужом доме. И когда я брал со стола что-то, все очень внимательно смотрели, что я беру. И мне было очень неловко. И я не съел там почти ничего.

И вот тогда, два года тому назад, ещё до того, как нас объединили с девчонками, моя мама как-то сообщила мне, что она встретила Лизину маму. И Лизина мама сказала моей маме, что за каждой партой будут сидеть девочка с мальчиком. И что Лиза, когда узнала об этом, сказала, что хочет сидеть только со мной. И мне мама сообщила об этом как-то очень безразлично.

Вот почему-то, когда я прихожу домой с мокрыми ногами или мокрой спиной, то это оказывается очень большим событием. Хотя я почти каждый день мокрый прихожу. А вот о Лизе мама сказала так, как говорят о каких-то событиях, которые происходят каждый день. То есть, таким же тоном, как если бы у Лизы насморк был.

Оказалось, что при разговоре моей мамы с Лизиной мамой присутствовала ещё чья-то мама. Ну, а раз присутствовала ещё чья-то мама, то об этом разговоре вскоре узнали все. И про нас с Лизой все стали что-то такое говорить. И разговоры эти были какие-то насмешливые и дурацкие.

А тогда, давно, два года тому назад, когда мы в первый раз пришли с девчонками в класс, нас всех спросили, с кем мы хотим сидеть за одной партой. И Глеб сказал, что хочет сидеть со мной. А я тогда сказал, что хочу сидеть с Глебом.

Мы опять сели с Глебом за одну парту. И так все сели: мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. Глеб бегал по школе и говорил всем, как это здорово, что его не посадили ни с какой девчонкой за одну парту. У нас до сих пор все так сидят: мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. И до сих пор ещё мальчик и девочка не могут подойти друг к другу и поговорить о чём-то. А мы с Лизой разговариваем иногда. Поэтому всякие насмешливые разговоры о нас с Лизой продолжаются.

Из-за этого я стал о Лизе всё время думать. Я начинаю о ней думать, как только просыпаюсь. И в школе я только о ней и думаю. И когда прихожу из школы домой – думаю. И думаю о ней только из-за всех этих насмешливых дурацких разговоров. И когда я засыпаю, я тоже думаю о Лизе. Хотя мне совершенно не хочется о ней думать.

И вот вчера вечером, когда я увидел, что Лиза пошла к остановке троллейбуса, я тоже выкатил на улицу и поехал за троллейбусом. Потому что мне хотелось её удивить, как я могу далеко от дома уехать.

Когда Лиза вышла из троллейбуса, я проехал мимо неё и спросил: «Работаешь?» А Лиза ничего не ответила и только как-то неодобрительно пожала плечами. И когда Лиза пожала плечами, мне стало очень стыдно. И я стал сам себя ругать за то, что я всё это затеял.

Настроение у меня испортилось на всё воскресенье. В понедельник я старался не сталкиваться с Лизой. Потому что мне казалось, что она опять пожмёт плечами и ещё скажет мне что-нибудь неприятное. А во вторник я всё-таки столкнулся с ней на школьной лестнице. И она мне вдруг сказала: «А вот я скажу твоей маме, как ты далеко ездишь на велосипеде».

Я не знал, что мне ей на это ответить. И только пожал безразлично плечами. Но всё равно – как только она мне это сказала, настроение у меня стало просто прекрасное. У меня никогда, наверное, в жизни не было настроения лучше. И я ужасно удивился, что оно может так сильно измениться из-за какой-то ерунды. То есть, чтобы оно стало таким хорошим, каким никогда в жизни не было. Ну, может быть, один только раз настроение у меня было лучше. Когда мне велосипед купили.

Симфонический оркестр

Сегодня целый день шёл дождь. Я пришёл из школы и решил сделать поскорее все уроки. Но когда я уже всё сделал, дождь продолжал идти. А под дождём гулять не будешь. Можно было бы поискать кого-нибудь по подъездам. Но в подъездах жизнь скучная. Там либо кошек мучают, либо дымовушки зажигают, либо свечки вешают.

Ну, кошек я терпеть не могу. Но гоняться за ними по подъездам мне совершенно не интересно. Хотя от них вреда, конечно, много. У нас в подъезде всегда кошачьей мочой воняет. Правда, это так все говорят. А я думаю, что не только кошачьей мочой воняет. Это очень даже может быть, что пьяные заходят в наш подъезд. После них мочой и воняет.

А дымовушка – это вообще-то страшное дело. Делается она из обыкновенной старой киноплёнки. Только нужно эту киноплёнку куда-нибудь плотно затолкать, чтобы не было доступа воздуха. А потом её надо поджечь и сразу же затушить. Тогда она начинает ужасно дымить. И дым выходит так сильно, что твоя дымовушка начинает летать. Она бьётся в стены, взлетает к потолку и дымит. Запах у этого дыма ужасно тошнотворный. И вот из-за этого запаха я связываться с дымовушками не люблю.

А вот свечки в подъезде я вешал. Хотя после того, как я научился это делать, стало уже не интересно. Тем более что жалко всё-таки подъезд без толку портить.

А сначала я даже не мог себе представить, как это можно свечку подвесить. Я и не думал, что это может у меня получиться. Но оказалось всё очень просто. Надо плюнуть на стенку. Потом надо потереть обратным концом спички по тому месту, куда ты плюнул. Если аккуратно тереть, и спичку поворачивать, то постепенно извёстка со стены, смешанная с твоими слюнями, образует на конце спички липкий комочек. После этого надо просто спичку поджечь и бросить её вверх, к потолку.