Сергей Лойко - Аэропорт

• Название: Аэропорт
• Автор: Сергей Лойко
• Издательство: Брайт Стар Паблишинг
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-2665-67-3

«Аэропорт» — это не хроника, не расследование, не летопись. Это художественный вымысел, основанный на реальных фактах. В книге много персонажей, много переплетающихся драматических сюжетных линий. Роман не только и не столько о войне. Он и про любовь, про предательство, страсть, измену, ненависть, ярость, нежность, отвагу, боль и смерть. Иными словами, про нашу сегодняшнюю и вчерашнюю жизнь.

Действие романа начинается в Аэропорту и разворачивается по минутам в течение последних пяти дней более чем 240-дневной осады. Хотя роман основан на реальных фактах, все персонажи — плод художественного вымысла, как и название Аэропорта.

Маленький украинский гарнизон Аэропорта денно и нощно отражает атаки противника, многократно превосходящего его в живой силе и технике. В этом разрушенном до основания Аэропорту коварные и жестокие враги сталкиваются с тем, чего не ожидали и чему не могут поверить. С киборгами. Враги сами так назвали защитников Аэропорта за их нечеловеческую живучесть и упрямство обреченных. Киборги, в свою очередь, врагов прозвали орками.

Вместе с киборгами в Аэропорту находится американский фотограф, который по ряду причин переживает эту необязательную войну как личную драму. Его глазами, словно в калейдоскопе, в перерывах между боями в Аэропорту читатель также увидит всю историю того, что объективные историки назовут не иначе как российско-украинской войной.

---

«Хорошо, что фотокамеры остались в номере», — подумал Алексей. Он не любил, когда его арестовывали вместе с аппаратурой. В ней потом копались неумелыми лапами, что‑то ломали. Арестовывали Алексея или задерживали в каждой стране, где шла война. Он к этому уже привык. В этом смысле застенки дыркинского гестапо не могли казаться ему чем‑то, чего следовало бы особенно опасаться.

В конце концов, американский паспорт, приличная внешность, уверенность в себе, денежные знаки, а иногда и смекалка, помноженная на некоторую физическую силу и соответствующие навыки, были тем самым необходимым в похожих ситуациях арсеналом, который обычно позволял вскоре оказаться на свободе. Если и не совсем уж сразу, то через какой‑то короткий промежуток времени, без синяков, ссадин и переломов конечностей.

Через две минуты микроавтобус (в провинции их до сих пор кличут «рафиками», даже если это «Мерседес») цвета хаки без номерных знаков доставил конвой вместе с пленником к зданию бывшего отдела СБУ, а ныне штаба будущего министра обороны Красно-Каменской Народной Республики.

У Дыркина в кабинете на стенах висели портреты Дзержинского, Колчака, Деникина и Сталина. «Путин, видимо, еще не заслужил», — подумал Алексей.

— А где же Ленин? — поинтересовался Алексей, усаживаясь на предложенный ему стул.

Напротив него за столом, аккуратно застеленном зеленым сукном, сидел в белоснежной рубашке товарищ Расстрел. На столе стоял графин с водой, стакан и почему‑то увесистое пресс-папье. Предмет этот Алексей узнал (он видел его последний раз в кино, в сцене, где какой‑то белогвардейский палач лупил им что было сил очередного шарикова), но вспомнить название фильма не мог, как ни старался, да и зачем. Темные пятна на промокашке пресс-папье и были, скорее всего, следами крови предыдущих посетителей, учитывая, что ни чернильницы, ни пера на столе не было.

— Да, пгетставьте себе, пгесс-папье, — начал разговор Дыркин.

Представившись таким замысловатым образом, Дыркин сразу же напомнил Алексею молодого киношно-задорного Ленина, например Ленина в Польше.

— А где же портрет Ленина? — повторил вопрос Алексей. — Для фул хауса[143] не хватает еще одного злодея.

— Согласен с вами, — воскликнул Дыркин, одетый в армейское офицерское галифе времен подавления антоновского восстания и белую рубашку с воротником-стоечкой, перетянутую подтяжками цвета хаки. — Злодей, как вы выгазились, Ульянов-Ленин был жидомасоном. Именно он создал пегвое жидовское пгавительство, котогое гасстгеляло цагя-батюшку, Цагствие ему Небесное (Дыркин размашисто перекрестился, закатывая глаза под потолок). Оно же готовилось окончательно газвалить Госсию.

— За все на еврея найдется судья.
За волосы, нос, за сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя.
За то, что она промахнулась,

— процитировал Алексей один из самых известных «гариков».

— Губегмана[144] цитигуете? — поинтересовался товарищ Расстрел. — Евгеев любите?

Тема была неисчерпаемая. Говорить на нее Дыркин мог часами, и Алексей решил ее сменить.

— Вы с собой возите все эти портреты?

— Нет, Дзегжинский жил здесь до меня. Здесь было укгаинское НКВД, если вы не знаете. Тепегь наше.

Снизу, из подвала, послышался звук дрели и чей‑то душераздирающий вопль. Все это продолжалось несколько секунд, но у Алексея свело скулы. Дыркин же не мог скрыть своего удовольствия, вызванного как «чарующими» звуками, так и гримасой боли на лице Алексея.

— Вот, кстати, об НКВД, — оживился еще больше палач-реконструктор в белой рубашке и показал рукой куда‑то за спину, хотя звуки доносились снизу. — Вы не ошиблись. Мои НКВДэшники сейчас общаются с их НКВДэшником. Пги помощи дгели. Не хотите спуститься посмотгеть?

— Не думаю. — Алексей внимательно посмотрела на Дыркина, прикидывая, сколько у него уйдет секунд, чтобы сломать его куриную шею, взять пистолет и отправиться назад в гостиницу, немного пообщавшись внизу с охраной.

— Пгавильный ответ, — улыбнулся Дыркин. — Даже не думайте. За двегями моего кабинета стоит пять воогуженных до зубов спецназовцев. Мой начальник охганы узнал вас. Это ведь вы сломали гебго одному из его лучших людей в симфегопольской «Москве»?

— Ах, это? Он просто неудачно упал. Вы что, с собой привезли все эти «маски» из Москвы, с заездом в Крым, чтобы помочь демократическому волеизъявлению граждан?

— Это кгымская самообогона. Я был там с самого начала. Готовил моих людей с нуля. Это я пговел голосование в их Вегховном Совете, пинками сгонял туда их депутатов. Это я пговел их смешной гефегендум, и именно я вегнул Кгым Госсии.

— А Путин говорит, что он.

— Путин много чего говогит.

— Это точно. Теперь, когда мы выяснили, наконец, истинное авторство великого возвращения, у меня возникает законный вопрос: а почему не татарам или не грекам сразу, раз уж на то пошло?

— Они его опять пгосгут, как уже было в истогии. Кгым — гусская земля! Кгым — Госсия. Они сами выгазили желание жить в Госсии.

— Знаете, если провести референдум в Мордовии с вопросом, хотят ли они жить в Париже, то не трудно предположить, какой будет результат, и даже французские спецназовцы из Иностранного легиона не понадобятся. И что тогда? Придется обустраивать мордовско-парижскую границу?

— А вы остгяк, как я погляжу. Не хотите ли спуститься со мной в подвальчик? Вы ведь фотоггаф, или нет? Вам должно быть интегесно, или нет?

— У меня с собой нет камеры, но, если вы настаиваете, я могу спуститься. — Алексей уже видел, что добром этот визит не кончится и хотел вовремя сделать рекогносцировку на местности, то есть попросту понять, что вообще происходит на лестнице, сколько там человек, как они вооружены.

На лестнице было семь человек. Четверо с автоматами. Двое с гранатометами. Один со снайперской винтовкой.

В подвале, в неясном свете подвешенной под самым потолком лампочки без абажура, Алексей различил длинный коридор с полутора десятком дверей с одной стороны.

«Неужели у украинцев здесь тоже была тюрьма?» — подумал Алексей.

— Нет, камегы были пусты, — заметил его экскурсовод, словно услышав его немой вопрос. — Когда мы пгишли сюда, здание было пусто и камегы были пусты. Зато сейчас они полны. Забиты шпионами и коллаборационистами.

Он открыл первую дверь. Тусклая лампочка освещала одинокую фигурку свернувшейся калачиком женщины лет тридцати. На ее лице были синяки и кровоподтеки. На юбке и голых босых ногах без колготок и носков были следы крови.

— Это дигектог местной школы, — остановился у «экспоната» экскурсовод Дыркин. — В день нашего пгиезда в гогод эта фашистская б...дь гаспогядилась сбгосить госсийский флаг со здания школы и водгузить там снова их жовто-блакитное кухонное полотенце. Не желает гаскаиваться. Не созгела еще. Хотя в половом смысле уже даже пегезгела. Хотите узнать, что с ней сделали мои люди?

Женщина отвернулась к стене и разрыдалась, подняв руку, словно пытаясь своей прозрачной кистью отодвинуть стену. Дыркин был не просто маньяком, который предается своей пагубной страсти в одиночку, в темном лесу или в запертом изнутри подвале. Он был садистом-эксгибиционистом. Он хотел разделять «удовольствие» с другими, особенно с незнакомцами, которые уже вряд ли что‑нибудь кому‑нибудь расскажут. Он хвалился своими жертвами, как более успешные люди из его окружения хвалятся «Мерседесами» и дачными саунами с бассейнами и блядями.

Алексей молча повернулся и сделал шаг к выходу. Дыркин придержал перед ним дверь. Вышел вслед за ним, приказал охранникам кивком головы открыть другую камеру. Алексей заглянул туда, но заходить не стал. На бетонном полу лицом вниз лежал мужчина в грязных от крови светлых трусах. Ноги его были безжизненно вытянуты. Стопы в черных от крови носках казались огромными, распухшими, как у хоббитов, только вместо шерсти была кровь. Весь пол под ним был в крови.

— Это агент СБУ, — словно сквозь туман услышал Алексей голос Дыркина, эхом отзывавшийся под сводами сумеречного подвала. — Он был негазговогчив. Пгетставляете, ему дгелью пгосвеглили обе ноги. Если он пгидет в себя и откажется говогить, мои люди вспопот ему живот для вегности, наденут на него гюкзак с кигпичами и бгосят в теку. И никто не узнает, как говогится, «где могилка моя».

Алексей резко повернулся к палачу, но ничего более сделать не успел. В таких случаях говорят, что земля уходит из под ног, а из глаз сыплются яркие искры. Ничего подобного Алексей не испытал. Его просто окутала ночь.

* * *

Нике позвонили с незнакомого номера.

— Я не знаю, кому я звоню, но мужчина по имени Алексей Молчанов оставил мне ваш телефон, — услышала Ника молодой взволнованный женский голос. — Я звоню из гостиницы в Солегорске. Два часа назад его увели вооруженные люди.