Алексей Петров - Голуби на балконе

• Название: Голуби на балконе
• Автор: Алексей Петров
• Жанр: Великолепные истории

Повесть Алексея Петрова «Голуби на балконе» читать легко, и это несомненное достоинство произведения, опубликованного в интернете. Возможно, этот текст не вызовет огромного потрясения. Если вы начнете его читать, то попадете в мир далеких от нас реалий. Хотя, возможно, не такой уж далекий. Даже мое поколение может вспомнить начало восьмидесятых. Только этот период для нас, пожалуй, более радужный, чем для героев повести Алексея Петрова: детство навсегда остается детством.

Герои повести прощаются со студенческой юностью, сталкиваются с абсолютно «взрослыми проблемами»: поиском жилья, распределением, бюрократией. Возможно, если бы этот текст был написан и опубликован в восьмидесятые, вокруг него бы было много споров, да и — скорее всего — мы бы читали совсем другое произведение, с неизменным для тех лет публицистическим пафосом.

Разумеется, здесь звучат публицистические мотивы, но, на мой взгляд, не это — главное. «Голуби на балконе» — это ностальгическое произведение… Повесть о скитаниях, о бездомности, о том периоде, когда с грустью осознаешь, что юности можно сказать «So long»… В самом начале текста автор описывает голубей, нашедших пристанище на заброшенном балконе: «Она понимала, что этот заброшенный людьми балкон — не самое лучшее место для её птенцов. Но среди хлама, который неизбежно скапливается на любом балконе, птицы чувствовали себя в безопасности. Потемневшие от сырости доски и покоробившийся картон с выцветшей на солнце наклейкой «Холодильник «Наст» надёжно укрывали голубей от нескромных взглядов и берегли от недобрых помыслов»… И все дальнейшие «приключения» героев отсылают читателя к описанию этого балкона, которое еще раз встретится в тексте. Эта параллель — один из самых запоминающихся приемов автора повести, у которой много других достоинств. Интересны также диалоги со второстепенными персонажами: и споры главного героя, врача, со своим коллегой о МакКартни и Ленноне, и беседа с уголовником в поезде. Автор детально описывает быт маленького города, как будто пытаясь поставить диагноз не только людям (обратите внимание на описание внешности персонажей), но и всему укладу жизни того времени… Вряд ли что-то изменилось с тех пор в российской провинции, но у Алексея Петрова не было задачи обличить или разоблачить. Он рассказал о сложной жизни простых людей, о трудном периоде и о самом радостном событии — рождении ребенка…

Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,

Анна Болкисева

---

— Скоро, должно быть, и до этого дойдёт, — грустно пошутил я.

Но было, конечно, не до шуток. Я надеялся дня три перебиться где–нибудь в больнице, а что дальше? А дальше — туман…

— Позвольте представиться: новый бомж старинного города Щукина, — громогласно объявил я на следующее утро, войдя в ординаторскую. — Теперь я бездомный.

— При социализме бездомных не бывает.

— При социализме всё бывает.

Что? как? почему? Посыпались вопросы. Я коротко обрисовал ситуацию. Наверно, я выглядел жалким и пришибленным, хотя, помнится мне, пытался улыбаться и острить. В глазах коллег я прочёл сочувствие. Для меня это была новость. Совсем ещё недавно мне казалось, что они равнодушны к моим несчастьям. Вероятно, я был несправедлив к ним. Правда, нашлись и такие, кто предположил — конечно, как бы в шутку — что я, пользуясь отсутствием супруги, успел–таки набедокурить в женском общежитии. Трахнул какую–нибудь ссыкушку из техникума, и та наябедничала родителям и «воспитателям».

Но тут Володька Сарычев сказал:

— А знаешь что, всё не так уж плохо. У меня есть комната в коммуналке. А я уезжаю на курсы в Пензу.

— Ты? На курсы?! Зачем?

Здесь я был совершенно искренен, поскольку полагал, что Сарычев не нуждается ни в каких курсах.

— Боюсь, Игоряныч, подохну я там с тоски. Опензенею я в Пензе, попомнишь моё слово… Но иначе нельзя: если не получу «корочку» о курсах, не дадут первую категорию.

— Ты надолго?

— Да как раз до конца твоей интернатуры, до лета. Так что вот тебе ключ. Живи и радуйся.

9

Четырёхэтажка, где обитал Сарычев, именовалась по–библейски возвышенно и печально: «Дом переселенцев». Коммунальные квартиры на восемь комнат назывались «секциями». Жили здесь люди всё больше семейные, с детьми, кошками, фикусами — словом, всё, как обычно. Многие жильцы, похоже, надолго бросили якорь в здешних водах и уже давно потеряли всякую надежду «переселиться» хоть куда–нибудь. Управдома звали комендантом, но здесь не было ни вахтёрш, ни пропусков — ничего такого, что напоминало бы общежитие. Ну, разве что комендантша, бойкая дамочка под тридцать, была, как и полагалось в силу каких–то неписаных законов, штучкой довольно наглой и нахрапистой.

Вообще, между нами говоря, Володька Сарычев жил совсем в ином месте, на противоположном конце города, в квартире родителей. Он лишь иногда наведывался в свою комнату в «Доме переселенцев», чтобы помозолить глаза жильцам на кухне, включить на полную мощь радио, поторчать на балконе — короче говоря, отметиться у соседей, иначе те могли мигом настрочить управляющему донос о том, что загадочный жилец из двадцать пятой вот уже полгода носа домой не кажет. И тогда Володьку очень даже запросто «переселили» бы на улицу…

Вот сюда, к этому дому, я и подогнал грузовик со своими пожитками. Подъехал, выбрался из кабины и стал таскать наверх, на второй этаж, коробки с книгами и тряпками…

А теперь на секунду остановимся. Давайте вспомним развлечения ради какой–нибудь, скажем, голливудский боевик. Как часто, глядя в экран, мы негодуем по поводу того, что уж очень там всё по–киношному ненатурально состряпано. Герои спасаются за секунду до взрыва. Девушка вскрикивает в самый неподходящий момент. Помощь поспевает именно тогда, когда её уже никто не ждёт… «Не может этого быть!» — думаем мы.

Оказывается, может! Ещё как может! Удивительные совпадения подстерегают нас на каждом шагу.

Судите сами: волоку, значит, я наверх своё барахлишко, заливаюсь потом, утираюсь плечом… И вдруг слышу:

— Это в двадцать пятой. Побыстрее, мальчики.

Поднимаю голову и вижу: по лестнице шагает стройная, крепко сбитая женщина, а ей в спину сопят два небритых, одинаковых каких–то — прямо двое из ларца — «мальчика». Один с ломом, другой с топором.

«Вот так штука! Ко мне, что ли?»

Мы подходим к Володькиной комнате одновременно. Фигуристая дамочка ненароком трогает дверь, и та легко раскрывается.

— Что такое? — теряется женщина. — Тут не заперто.

Конечно, не заперто. Я уже пять раз успел подняться на этаж и столько же раз спуститься к машине. Не запирать же, в самом деле, по каждому поводу. Тем более что и вещичек у меня — шило да мыло.

— Что вам угодно? — спрашиваю я, опуская на пол коробку.

— Ого! — восклицает гостья. — Мы его уже год как ищем, а тут — нате вам, пожаловал.

— Ищете? Зачем?

— Я комендант дома. Мы собирались взломать дверь и опечатать комнату.

— А как же вещи?

— На склад.

— Но почему?

— Вы здесь не живёте. Вас невозможно застать дома. Заняли, блин, жилую площадь, захламили балкон… У меня этот ваш балкон — как заноза в заднице!

— Балкон?

Я растерянно оглядываюсь. Ага, вон оно что…

Когда–то Сарычев купил холодильник. Упаковку, естественно, снял, и доски с фанерой вытащил на балкон. Дрова–то всегда пригодятся. Например, чтобы растопить «титан» в душевой. От сырости доски почернели и кое–где прогнили. Балкон Сарычева в сравнении с другими, где тихо–мирно болтались на верёвках стираные рубашки, бюстгальтеры и трусы, и впрямь имел весьма неприглядный вид.

— Вам не нужна эта комната! — безапелляционно заявила комендантша.

— Мне? — оглушённо переспросил я.

— Да, вам. Вы Сарычев, верно ведь?

— Нет, Градов, — машинально произнёс я.

— Градов? — опешила гостья. — Что ещё за дерьмо? Почему — Градов?

Я не нашёл ничего лучшего, как развести руками и сказать:

— Так уж получилось…

— Какое же вы имеете право входить сюда, к Сарычеву?

— Он мне разрешил. Знаете, я тоже врач…

Чуть ли не так: «Тётенька, я тоже врач…» — жалобно и тянуче…

— Разрешил? — задохнулась от возмущения она. — Он… он разрешил! Вы слышали?

Она обернулась за поддержкой к своим спутникам. Те угрюмо топтались у порога.

— В общем, так: сейчас придёт управляющий — он уже давно хочет побеседовать… с хозяином этой комнаты. Будете объясняться с ним, а не со мной. А вы, мальчики, — это она небритым мужичкам, — шагайте на балкон и выбрасывайте оттуда всё, что найдёте.

— Выбрасывайте, выбрасывайте, — устало пробормотал я, грузно опускаясь на край раскладушки. — Можете и меня заодно… с балкона…

— Только не надо утрировать, — огрызнулась комендантша.

Визитёры прямо в грязной обуви прошли через комнату на балкон и загремели там досками.

— Развёл тут, блин, голубятню, — донеслось оттуда.

«Какая ещё голубятня? О чём она?» — раздражённо подумал я и выглянул к ним.

Мусора там уже не было, только в углу, на чахлом сооружении из соломы и строительного хлама лежали два тощих, едва оперившихся птенца. Наверно, упаковка холодильника казалась их мамаше надёжным укрытием…

— Похоже, он здесь вообще никогда не появлялся, ваш Сарычев!

— Вот, пжалста, жильцы тебе, — один из мужиков добродушно кивнул головой на птиц.

— Дай веник, — брезгливо поморщилась комендантша, напомнив мне хирурга, который, обнаружив гнойник на ягодице, потребовал скальпель.

«Господи! — ужаснулся я. — Молодая грудастая баба, а мозгов — не больше, чем у этих птенцов. Похоже, все мозги у неё в бюст ушли».

— Не трогайте голубей! — решительно потребовал я. — Они–то тут при чём? Я сейчас позвоню хозяину комнаты, и он придёт.

Телефон был в библиотеке на первом этаже. Набрав номер роддома, я попросил Сарычева. Дежурная сестра ответила, что Владимир Сергеевич на операции… а впрочем, нет, вот он уже вышел из операционной и сейчас возьмёт трубочку.

— Спешу сообщить, что тебя выселяют, — сказал я ему язвительно. — Если можешь — приезжай.

Владимир Сергеевич подкатил торжественно и шумно, на машине с красным крестом. Физиономию Сарычева украшали фирменные очки–капельки с нашлёпкой, изображавшей плейбоевского кролика. Джинсовая куртка «Рэнглер» была небрежно расстёгнута, выпуская на волю округлый живот, туго схваченный ремешком фирмы «Ли».

— Ну, что тут ещё, мой неугомонный друг? — благодушно поинтересовался Володька, вваливаясь в комнату.

Гости к этому времени успели уже смыться. Комендантша побежала за управляющим и увела своих помощников.

— Выгоняют, — нервно хихикнул я, с появлением Сарычева немедленно успокоившись.

— Опять?!

— Между прочим, и тебя тоже.

— И меня тоже? — переспросил Володька и негромко, с расстановочкой, рассмеялся.

Тут вдруг смех его резко перешёл на крещендо, и я не удержался, заржал вместе с Сарычевым. Это было похоже на истерику.

— Анекдот… ведь анекдот же!.. — хрипел он, задыхаясь от хохота.

Такими и застал нас управляющий. Он вошёл в комнату и замер, медленно багровея от негодования. Его нижняя челюсть заёрзала из стороны в сторону, словно пыталась освободиться от непосильного гнёта челюсти верхней. Он напоминал городничего в финальной сцене спектакля «Ревизор». Вслед за управляющим вошла и комендантша.