Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

• Название: Фарфоровое лето
• Автор: Элизабет Хауэр
• Издательство: «Петербург — XXI век»
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-88485-132-4

Действие романа «Фарфоровое лето» происходит в 80-е и 30-е годы прошлого столетия. В центре повествования — судьба молодой женщины Кристины Гойценбах. Она несчастлива в браке, ее сложный характер доставляет немало проблем как мужу — честному, но сухому и ограниченному человеку, — так и другим родным ей людям, что дает им повод сравнивать Кристину с ее давно умершей теткой Кларой. История жизни Клары окутана тайной. Кристина решает открыть секрет, который от нее скрывают. Так она знакомится с внуком Клары Бенедиктом. Молодые люди влюбляются друг в друга, Кристина уходит от мужа и проводит лето с возлюбленным. В конце этого «фарфорового лета» они расстаются. Но Кристина, в отличие от пережившей похожую историю Клары, не сломлена, наоборот, она чувствует себя более сильной и уверенной, чем раньше.

Роман написан в лучших традициях психологической и бытописательской прозы, при этом фабула носит напряженный, почти детективный характер. Критика отмечает точное воссоздание атмосферы и нравов австрийского общества, психологизм, ясность и простоту языка. Это женская проза, «рассчитанная на взыскательный вкус и в то же время понятная широкой читающей публике».

---

— О компромиссах с промышленным производством речь не идет, — заявила она и даже не стала делать вид, что подумает.

Хозяйка следующего салона договорилась до утверждения, что продает лишь подписные художественные произведения, к которым не подходит мой облик. В третьем магазине обитал темноволосый карлик в фиолетовой сатиновой рубашке.

— Смелая комбинация, — сказал он, окинув меня взглядом. — Вообще-то мы продаем эротику с understatement.

Я сдалась. Таким претензиям я не могла соответствовать. В вестибюле гостиницы я выпила маленькую чашку кофе с молоком. У официантки была узкая юбка с разрезом до самого бедра. Ноги у нее были некрасивые, да и ходить ей было трудно.

Этот единственный в своем роде выход в мир инсайдеров странным образом успокоил меня. Я попыталась убежать и убедилась, что это бесполезно. Тогда я пришла к ложному, фантастическому заключению, что и все дальнейшие попытки бегства закончатся так же, и снова оказалась в плену тесных стен из прочного бетона.

Вечерами я начала уходить из дома. Перед звонками Бенедикта. Не знаю, чего я хотела этим добиться, очевидно того, чтобы он появился сам. Но он не приходил. Когда Руди в начале мая предложил сходить втроем в Маленький Пратер, я с радостью согласилась.

Маленький Пратер раскинулся на склоне плоского холма, расположенного в ничем не примечательном районе на окраине города. Почти сто лет назад там селились каменщики с Востока, для них и их семей был разбит маленький увеселительный парк, как жалкое подражание Большому шутовскому Пратеру. После падения монархии каменщики разъехались, а парк пришел в запустение. В тридцатые годы Маленький Пратер отстроили заново, но последующая война разрушила его. Долгое время он лежал в руинах, представляя собой унылое зрелище, но волна ностальгии способствовала его восстановлению со всеми несовременными, уже кажущимися комичными аттракционами. Он нравился венцам, в хорошие дни они стекались сюда целыми толпами. Я слышала о Маленьком Пратере, читала о нем и с удовольствием отправилась бы туда, но с Конрадом такое даже невозможно было представить. И вот теперь мне это наконец удастся.

Мы встретились на остановке трамвая. Бенедикт вышел первым, я давно его не видела, голубая футболка оживляла цвет его лица, он, казалось, радовался этому дню, нашей встрече. Руди был одет во все белое и новое, это придавало ему фешенебельный вид; он чуть не кинулся мне на шею, поднял, расцеловал в обе щеки, снова поставил на землю, показав таким образом Бенедикту, какие хорошие у него со мной отношения. Мы пошли — я посередине — по узкой, окаймленной маленькими садиками улице к входу в парк. С Руди не было никакого сладу, он сразу же купил мне воздушный шар в виде заячьей головы, хотя я и объясняла, что шар будет мешать нам развлекаться.

— Я в него выстрелю, — заявил Бенедикт и сделал такое движение, как будто снимает с плеча винтовку и прицеливается.

— Тогда я выстрелю в тебя, — сказал Руди, побежал вперед и вернулся с тремя лангошами[31]. Их чесночный запах вызвал у меня приступ чихания, к сожалению, я не могла попробовать ни кусочка. Таким образом, Руди пришлось съесть два. Вокруг него образовалась заметная пустота.

Под восьмигранной, покрытой рубероидом шатровой крышей карусели деревянные ржущие лошади, вытянув ноги, прыгали в никуда. «Кто же захочет сесть на них? — подумала я. — Никто, даже дети. Кто качается еще на этих страшилищах с пестрыми седлами?» Через три минуты я тоже качалась, хохоча сначала раздраженно, потом уже без раздражения в незнакомом, сперва тяжеловесном, а потом становившемся все более легким и естественным ритме.

— И-го-го, — кричал Руди рядом со мной, а я ему в ответ: — Всадники не говорят и-го-го. — А он: — А я говорю.

Бенедикту тоже не составило труда вдеть больную ногу в стремя, он даже поднял руку, чтобы мимоходом прикоснуться к моему плечу.

— Еще раз, — сказала я.

— Да, еще раз, — сказал Руди, а Бенедикт ничего не сказал, он просто поехал еще раз вместе с нами.

— Мне хочется чего-нибудь сладкого, — заявила я потом, и Руди купил розовую сахарную вату. Я поднесла гигантскую паутину к лицу и объявила себя невидимой.

— Ищите меня, — потребовала я и протянула Бенедикту шар-зайца, — ищите меня среди других.

— Тебя я найду везде, — сказал Руди.

— А ты? — спросила я у Бенедикта.

— Не везде, — сказал он. Я побежала, лавируя между людьми, остановилась за деревом, держа сахарную вату над головой.

— Я вас вижу, — сказала я, когда Руди и Бенедикт проходили мимо.

— Я не вижу тебя, — ответил Бенедикт и пошел дальше.

— Привет, — сказал Руди, ухватил меня за талию и потащил назад на дорожку.

«Гусеница» была значительно лучше остальных аттракционов. В «гусенице» я могла бы кататься часами. Она поднималась, опускалась, кружилась, ее тело из множества звеньев с дурацкой круглоглазой головой медленно перекатывало по кругу маленькие вагончики.

— Сколько у вас денег? — спросила я у Руди и Бенедикта, которые сидели напротив меня. — У меня ничего нет.

Руди вытащил свой кошелек, озабоченно взглянул, сказал:

— Пусто.

И внезапно между пальцами у него оказалась зажатой бумажка в пятьсот шиллингов.

— Идиот, — проворчал Бенедикт и резко вырвал бумажку из рук Руди.

— Дай сюда, это не твоя, — возмутился Руди.

— Знаю, — ответил Бенедикт. — Я заплачу за следующую поездку.

Я ни о чем особо не думала, когда выбрала самолет на цепях. Он всегда был недостижим для меня, ребенком мне никогда не разрешали влезать в один из круглых горшков, которые взлетали, казалось, до самого неба. Сейчас же мне разрешалось сделать это, никто не мог мне запретить. Лишь когда я уже сидела внутри, мне стало ясно, что Бенедикт не сможет прокатиться на этом аттракционе.

— Мы скоро вернемся, — сказал Руди. Сначала я смотрела вниз, на Бенедикта, он сидел на скамейке и снова держал шар-зайца, с каждым кругом, который мы пролетали, он становился немного меньше. Но вот мы достигли наибольшей высоты, и цепи под нами составили одну плоскость с землей, я уже не понимала, кружится ли у меня голова или я счастлива, а может быть, я растворилась в облаке, парящем над Малым Пратером, в тот момент я забыла о Бенедикте. Когда мы медленно приблизились к земле, Руди ухватился за одну из моих цепей, и мы приземлились, скованные друг с другом.

— Хотите прокатиться еще? — спросил Бенедикт, но Руди ответил «нет», еще прежде, чем я.

Потом мы заглянули в один из ресторанчиков, все уже устроились на свежем воздухе: семьи с детьми, пенсионеры, молодежь. Руди и Бенедикт припали губами к пене в огромных пивных кружках, из пены они вынырнули с белыми усами. Я одним глотком осушила бокал сельтерской воды с вином, мне хотелось пить и вообще делать то, что доставляет мне удовольствие.

— Мы еще не уходим, — сказала я, мои кавалеры застучали кулаками по столу, громко подтверждая это.

— Еще одну сельтерскую с вином для Кристины, — сказал Руди. Когда официант принес полный бокал, Руди кивнул в сторону Бенедикта. — Он изменился, — объявил он, — точнее говоря, он стал совершеннолетним.

— Что? — переспросила я растерянно. — Когда?

— Сегодня, — сказал Руди и вскочил, — у Бенедикта сегодня день рождения.

— Оставь это, — зло сказал Бенедикт, — я же тебе говорил…

— Нет, — закричал Руди, — такое нельзя скрывать.

Он начал громко петь «Happy birthday to you»[32], я стала ему подпевать, а поскольку «dear[33] Benedikt» не сочетался с ритмом, я запела «dear Benny». Руди понравилась моя идея, он считал, что Бенни — это роскошно, теперь он будет говорить только Бенни, а не Бенедикт. Я видела, что Бенедикт страдает.

— Хватит, — сказала я Руди, — давай перестанем.

Я подошла к Бенедикту и поцеловала его в щеку.

— Желаю тебе всего хорошего, — сказала я, — будь счастлив.

— Сейчас он счастлив, — сказал Руди.

На деревянной танцевальной площадке в глубине сада начал играть оркестр. Музыканты были в зеленых вышитых бархатных жилетках с черными брюками. Они специализировались на Evergreens и сельской музыке, громче всех других инструментов звучал аккордеон. Я боялась, что Руди пригласит меня танцевать, но он не сделал этого, а придвинулся ко мне поближе и стал строить из картонных подставок под пивные кружки башню. Привязанный к спинке стула, над нами парил шар-заяц.

— Теперь ты получишь деньги? — спросил Руди.

Бенедикт пожал плечами.

— На многое я не рассчитываю, — сказал он равнодушно.

— Но ты же должен знать… — начала я осторожно.

— Пока я еще совсем ничего не знаю, — возразил Бенедикт.

Башня Руди рядом со мной рухнула. Указательным и большим пальцами он начал щелкать пивные подставки, посылая их в сторону Бенедикта.

— Даже если при этом ты мало что получишь, — сказал он, — у тебя же есть твоя работа!