Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

• Название: Фарфоровое лето
• Автор: Элизабет Хауэр
• Издательство: «Петербург — XXI век»
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-88485-132-4

Действие романа «Фарфоровое лето» происходит в 80-е и 30-е годы прошлого столетия. В центре повествования — судьба молодой женщины Кристины Гойценбах. Она несчастлива в браке, ее сложный характер доставляет немало проблем как мужу — честному, но сухому и ограниченному человеку, — так и другим родным ей людям, что дает им повод сравнивать Кристину с ее давно умершей теткой Кларой. История жизни Клары окутана тайной. Кристина решает открыть секрет, который от нее скрывают. Так она знакомится с внуком Клары Бенедиктом. Молодые люди влюбляются друг в друга, Кристина уходит от мужа и проводит лето с возлюбленным. В конце этого «фарфорового лета» они расстаются. Но Кристина, в отличие от пережившей похожую историю Клары, не сломлена, наоборот, она чувствует себя более сильной и уверенной, чем раньше.

Роман написан в лучших традициях психологической и бытописательской прозы, при этом фабула носит напряженный, почти детективный характер. Критика отмечает точное воссоздание атмосферы и нравов австрийского общества, психологизм, ясность и простоту языка. Это женская проза, «рассчитанная на взыскательный вкус и в то же время понятная широкой читающей публике».

---

— Теперь ты получишь деньги? — спросил Руди.

Бенедикт пожал плечами.

— На многое я не рассчитываю, — сказал он равнодушно.

— Но ты же должен знать… — начала я осторожно.

— Пока я еще совсем ничего не знаю, — возразил Бенедикт.

Башня Руди рядом со мной рухнула. Указательным и большим пальцами он начал щелкать пивные подставки, посылая их в сторону Бенедикта.

— Даже если при этом ты мало что получишь, — сказал он, — у тебя же есть твоя работа!

— Нет, — ответил Бенедикт, — ты ошибаешься, ее у меня больше нет. Я уволился.

— Что? — переспросил Руди. Он перегнулся через стол и уставился на Бенедикта. — Ну и глупые же у тебя шутки.

— Нет, — возразил Бенедикт, — я серьезно. Я уже две недели не работаю.

— Но это же безумие! Почему? Тебя там чем-нибудь обидели?

— Нет, ничем не обидели, — спокойно ответил Бенедикт. — Мною даже были довольны. Я бы наверняка мог еще долго работать там.

— Я все-таки не понимаю тебя, — рассерженно сказал Руди. — Неужели теперь все опять начнется сначала? Проблемы с моим отцом…

— Я думаю, Венцель знает, — сказал Бенедикт. — Ты разве не заметил, что он со мной почти не разговаривает?

— Нет. А впрочем… Я просто не задумывался на этот счет. Но это же чертовски легкомысленно!

Руди едва сдерживался. Я толкнула его локтем в бок. Он снова уселся, выпил свое пиво. И тут наконец его бешенство нашло выход: ударом ноги он опрокинул соседний стул. Шар отвязался, заячья голова, покачиваясь, приподнялась с земли, ее неуверенные движения становились все свободнее по мере того, как она поднималась все выше, пока не полетела наконец быстро и прямо как свеча в сверкающее весеннее небо.

— Пиф-паф, — сказал Бенедикт, сидевший напротив нас, и направил руку с вытянутым указательным пальцем в сторону улетающего шара. Иногда случаются самые невероятные вещи. Никто не мог объяснить, почему шар-заяц действительно лопнул. Да, да, он лопнул, и множество мелких обрывков полиэтилена медленно планировали вниз на землю. Мы молча смотрели на происходящее. Затем Руди, хотя я и удерживала его за руку, набросился на Бенедикта и стал так грубо трясти его за плечо, что я испугалась, не опрокинет ли он и стул приятеля.

— Почему ты не рассказал обо всем раньше? Это свинство, так нечестно, ты вечно что-то скрываешь от меня, это не дружба, а…

Он не нашел подходящего слова, а может, и нашел, но не захотел произнести.

— Объясни же нам, почему ты уволился, — потребовала я у Бенедикта.

— Потому что работать дальше не было смысла, — сухо ответил Бенедикт. — Впрочем, это мое дело. Только мое.

Мы заказали еще колбасу с уксусом и луком, уйти сразу казалось нам невозможным. Оркестр играл одну за другой чешские польки, как будто хотел воскресить прежние времена Маленького Пратера. Пожилые пары двигались под музыку, не очень ловко, но с удовольствием, некоторые женщины танцевали друг с другом. Иногда от музыкального автомата доносились громкие обрывки мелодий, смешиваясь с польками в гротескные ритмы.

— Мой сюрприз скоро будет готов, — заявил Руди. — У вас глаза полезут на лоб.

— За это нужно выпить еще, — сказал Бенедикт. — Ведь в день рождения так принято, не правда ли?

В конце концов мы все трое основательно набрались. Я заметила это лишь на следующий день, проснувшись с головной болью и до обеда пролежав в постели. Но накануне, в Маленьком Пратере, я так и не поняла, почему внезапно почувствовала себя такой потрясающе раскованной, почему жесткое сиденье стула стало казаться мягким, как у кресла, почему, вытянув ноги, я как бы ненароком водила туфлями по траве, пока не коснулась ноги Бенедикта, и почему не сразу отодвинулась; я не находила ничего плохого в том, что Руди сжимал мою руку своими сильными пальцами, потому что он мне нравился и по необъяснимой причине я в этот день испытывала жалость к Руди, а не к Бенедикту. Я даже начала рассказывать о Конраде, что-то не слишком лестное, но это дошло до меня лишь на следующее утро. Бенедикт и Руди не мешали мне говорить. Вероятно, они даже не воспринимали того, что я говорила. Они молчали и пили, каждый прислушивался к другому и не слышал его.

Потом мы брели по узкой, окаймленной садами улице назад к трамваю, и я, идя опять посередине, чувствовала себя довольно усталой. Поэтому я держалась за приятелей, справа за Бенедикта, слева за Руди, это придавало мне силы; к тому же у меня появилась прекрасная возможность парить в воздухе, потому что когда я крепко опиралась на их руки, то могла оторвать ноги от асфальта и считать, что нахожусь уже не на земле, а там, где мне хочется быть; но вот где, я и сама не знала.

— Как хорошо с вами обоими, — сказала я.

Я не знала, что так было в последний раз.

Я по телефону попросила Конрада о встрече. Мне нужно было срочно поговорить с ним. С того момента как мы расстались, я еще не звонила Конраду, он всегда сам связывался со мной.

— Я к тебе приеду, — сказал Конрад, по-видимому, обрадовавшийся тому, что я проявляю инициативу.

— Этот вариант отпадает, — ответила я коротко. — Нам придется встретиться где-нибудь в другом месте.

Наконец мы остановили выбор на привокзальном кафе, недалеко от моей квартиры, хотя Конрад был против этого жуткого места. Меня же это жуткое место вполне устраивало.

Как ни странно, неприятную атмосферу некоторых заведений невозможно изменить, даже прилагая немалые усилия. Ярко-розовая полоска бумаги на недавно вымытых стенах извещала о смене владельца, внутри появились новые стулья, ковровое покрытие, люстры вместо неоновых трубок. Но то, как официант поставил перед нами чашки с кофе, ложки, мокрые от наводнения в блюдцах, и манеры спешивших насытиться случайных посетителей свидетельствовали, что скоро все будет так же, как и раньше.

— У тебя все хорошо? — спросил Конрад.

— Да, — ответила я.

Мне казалось, что невозможно не заметить, насколько у меня все хорошо.

— О чем ты хотела поговорить со мной?

Было видно, что Конрад питает надежды в отношении себя и меня. Следовало сразу же прояснить ситуацию.

— Есть одна проблема, — сказала я серьезно.

Я решила не ходить вокруг да около, а неуклонно двигаться к намеченной цели.

— Мне хотелось бы выяснить у тебя, — продолжала я, — чего ты добился во время второго посещения Цюриха в деле о наследстве Бенедикта Лётца.

Конрад, очевидно, не ожидал, что речь пойдет о Бенедикте Лётце. Но он, как всегда, владел собой, поэтому спокойно ответил:

— Я пригласил господина Лётца в связи с его совершеннолетием для беседы в мою контору, чтобы объяснить ему его права и возможности и сообщить о его финансовом положении. Так как он не захотел или не смог прийти, я отослал ему информацию в письменном виде. Само собой разумеется, все было оговорено с опекуном. Если у господина Лётца имеются еще вопросы, он может в любое время обратиться ко мне.

— У него нет вопросов. Потому что он и представления не имеет, что ему, очевидно, предоставили неполную информацию. Что кое о чем забыли упомянуть или, выражаясь точнее, умолчали. Но я имею об этом представление. Поэтому я и спрашиваю.

Конрад огляделся. Столик за нами не был занят. Справа и слева тоже никто не сидел. Наш столик находился в центре зала. Напротив располагалась стойка, за которой уже с момента нашего прихода сидел над двойной порцией выпивки опустившийся мужчина.

— Кристина, — тихо сказал Конрад, хотя понижать голос не было никакой необходимости, — твой интерес к господину Лётцу не чужд и мне. Но ты не имеешь права требовать от меня по данному делу каких-либо сведений, это я тебе внушал уже в Цюрихе. Почему ты опять пытаешься что-то выяснить?

— Потому что чувствую себя ответственной за Бенедикта. Потому что не допущу, чтобы его так или иначе вводили в заблуждение. Потому что я буду помогать ему, где только можно и сколько можно. Потому что он для меня — все.

— Ах вот как, — сказал Конрад. — Так вот до чего дошло дело.

— Да, — сказала я и почувствовала облегчение, хотя мне хотелось плакать. Ведь я только что подтвердила, что моя семейная жизнь закончилась.

— До сих пор я все еще надеялся, что ты вернешься ко мне, — сказал Конрад.

Я молчала.

— Думаю, что так дальше продолжаться не может, — сказал он.

Конрад не глядел на меня, чтобы не показывать, как он уязвлен.

— Да, — подтвердила я, — так дальше продолжаться не может.

Опустившийся мужчина повернулся в нашу сторону.

— А вы не хотите рюмочку? — спросил он Конрада, едва ворочая языком, и указал на свою только что вновь наполненную рюмку.

— Спасибо, — отказался было Конрад, но потом передумал и сказал:

— Да, собственно, почему бы и нет?

— Тогда вам придется подойти сюда, — сказал пьяница.

Конрад встал и пошел к нему. Пьяница по-приятельски похлопал своего гостя по плечу и перестал обращать на него внимание. Конрад не спешил. Когда он допил, то вернулся ко мне.