Юсиф Чеменземинли - В крови

• Название: В крови
• Автор: Юсиф Чеменземинли
• Жанр: Историческая проза

«Ибрагим-хан… пригласил к себе своего приближенного, приятного собеседника, главного визиря, надежнейшего столпа государства, казахца Моллу Панаха Вагифа.

Вагиф был воплощением мудрости, учености, благовоспитанности. Если серна — дочь прекрасных китайских степей — вздумает сравниться с маралом, взращенным на ниве его высокого вдохновения, она испытает одно лишь разочарование. Даже рубин красноречия побледнеет перед излучающими свет бейтами и редкостными жемчужинами, собранными в сокровищнице его души…»

В произведении описаны события, происходившие в Карабахском ханстве во времена правления Ибрагимхалил хана (1759–1806). В романе созданы образы поэтов Молла Панах Вагифа и Молла Вели Видади, образ иранского шаха Ага Мухаммед шах Гаджара и др.

---

— Да будет благополучен хан! — начал посол. — Мы все подготовили, как нельзя лучше. Нурали–хан получил триста золотых и обещание отдать за него Агабегим. Людям Нурали–хана тоже были переданы подарки. Как я уже сказал, все было подготовлено. Но не повезло нам, случай погубил наше начинание. Выходя из шатра, Нурали–хан задел головой за стойку и уронил папаху. А в ней было письмо Мустафа–хана. Папаху–то он поднял, а что письмо на земле — не заметил. Какой–то русский солдат нашел его. Сразу все и открылось. Нурали–хана схватили, вместе с его людьми отправили в Астрахань. Опозорились мы перед русскими…

Вагиф поднял голову, взглянул сначала на посла, потом — на хана, тот изменился в лице.

Вагифу ничего не было известно ни про письма, которыми обменивался Ибрагим–хан с Мустафа–ханом, ни про интриги, которые затевались против русских. Зная упорное стремление Вагифа к сближению с Россией, хан счел за лучшее ничего ему пока не сообщать: вот устранят Зубова, тогда он все объяснит своему визирю и убедит его раз и навсегда отказаться от надежды на русских. Но игра проиграна, положение почти безнадежно, и Вагифу, в который раз, предстояло исправлять допущенную ханом ошибку.

— Что будем делать? — Ибрагим–хан вопросительно поглядел на Вагифа.

— Надо спешно направить к Зубову посольство во главе с Абульфат–агой. С ним надо послать самых почтенных, уважаемых людей, отправить драгоценные подарки — мы должны убедить Зубова в самых добрых наших намерениях. Еще надо — посла в Петербург… Прямо к Екатерине. И делать это необходимо немедленно.

На этот раз Ибрагим–хан без колебаний принял советы Вагифа; несколько именитых беков во главе с ханским сыном Абульфат–агой отправились к Зубову, а Мирза Мамедкулу повез в Петербург роскошные подарки и письмо Ибрагим–хана.

Тем временем Агамухамед–шах снова дал о себе знать. Усмирив восстание в Иране, он посетил Астрабад и обратился к народам Кавказа с призывом выступить против России.

Однако люди, разоренные, обездоленные войнами, которые, не прекращая, вел Иран, не откликнулись на этот призыв. Народы Кавказа хорошо знали цену лживым обещаниям ханов и шахов, они уже начинали понимать, откуда им можно ждать мира и спасения.

19

Кязым постучал в дверь.

— Аллахкулу! Аллахкулу! — слабым голосом позвал он.

Тот вышел, бормоча что–то под нос. На плече у него висел пустой мешок.

— Вот он я! — Аллахкулу вздохнул. — Нет, видно, для нас у бога легкой смерти, обрек на мучения!.. Дети со вчерашнего дня плачут, хлеба просят…

По лицам друзей видно было, что они давно голодают. Глаза ввалились, голоса звучали чуть слышно. Друзья молча плелись рядом, говорить не было сил.

Народу на улицах было мало, спасаясь от голодной смерти, горожане разбрелись кто куда. В Шуше остались лишь слабые, беспомощные люди. По улицам бродили нищие, кое–где прямо на земле лежали обессиленные голодом люди. Не осталось ни собак, ни кошек — их давно уже поели.

Кязым и Аллахкулу направлялись в лес — поискать желудей, съедобной травки.

Два года, с тех пор как иранцы напали на Аран, крестьяне не могли сеять хлеб, привезти зерно из других мест тоже было невозможно — Карабах жестоко голодал.

Друзья миновали несколько улиц, Кязым остановился, Аллахкулу замедлил шаг, посмотрел на друга. Тот был весь в поту от слабости.

— Посиди–ка малость, — сказал Аллахкулу, — передохни! — Он огляделся, отыскивая хоть что–нибудь съедобное и вдруг увидел свежий навоз — здесь только что прошел конь. Аллахкулу настороженно посмотрел вокруг — не заметил ли еще кто? — бросился к навозу и стал разрывать его, выбирая из теплой кучки зернышки ячменя.

Кязым не отрывал от него тревожных глаз: «А вдруг все сам съест, ничего не оставит?!» Но все равно — пошевельнуться не было сил. Аллахкулу набрал полгорсти зернышек, потолок их на камне и половину отдал Кязыму.

Тот с жадностью проглотил ячмень, слабая улыбка тронула его губы.

— Эх, Аллахкулу! Выходит, от бекского коня навоз голодному радость! Подкрепиться бы травкой да пойти по лошадиному следу! А то как бы другой охотник нашу добычу не выследил!..

Возле городских ворот друзья повстречали Сафара. Тот придержал коня, молча достал из хурджуна кусок хлеба, разломил его, половину отдал Кязыму, другую протянул Аллахкулу. Аллахкулу жадно схватил хлеб, а Кязым покачал головой и сказал слабым голосом:

— Нет, Сафар, лучше ребятишкам отнеси, голодные они…

— Ничего, отец, бери! — весело отозвался Сафар. — У них есть — я целых два хлеба домой доставил! Знал бы ты, из какой дали я их вез, хлебы эти!..

Кязым взял протянутый ему ломоть. Друзья медленно брели по улице, крепко сжимая в руках хлеб; время от времени откусывали понемножку и с наслаждением» не спеша, жевали…

20

Посольства, отправленные Ибрагим–ханом к Зубову и в Петербург, вернулись, успешно выполнив поручения. Им был оказан прекрасный прием, обещаны помощь и покровительство, преподнесено много подарков. Вагифу Екатерина прислала в дар золотую трость, украшенную драгоценными камнями.

Обстоятельства эти породили во дворце Ибрагим–хана большие надежды. Но голод продолжался, и эта омрачало радость. Скоро в поисках еды стали разбегаться по деревням защитники крепости, и она с каждым днем становилась все более уязвимой. К, тому же ликование, порожденное обещаниями Екатерины, продолжалось недолго. Вскоре стало известно, что Зубов оставил Ширван и отвел свои части в Россию. Вызвано это было тем, что Екатерина скончалась, а наследник ее Павел I счел Кавказский поход нецелесообразным. Положение стало безнадежным; сопротивляться в случае нападения уже не было сил, а о мире с Агамухамед–шахом нечего было и думать — слишком далеко зашла вражда.

Что касается Вагифа, то он все еще не терял надежды на помощь с севера.

— Ираклий ближе нас всех к России, — сказал он Ибрагим–хану. — Нужно съездить, посоветоваться с ним.

Хан согласился, терять было нечего. В Тифлис решено было направить Вагифа и Джамиль–агу Муганлинского.

— Поезжайте, узнайте, как обстоят дела, — напоследок сказал им хан. — Если помощи ждать неоткуда, остается только одно средство!

Приближенные хана переглянулись.

— Какое же это средство? — спросил один.

— Какое, какое!.. — раздраженно передразнил хан. — Забирать семьи и спасаться пока не поздно! Бежать к аварскому хану! Скопец захватил Мугань, к Шуше подходит, того и гляди на голову свалится! А у нас ни войска, ни припасов!

Воцарилось тяжкое молчание, никогда еще приближенные карабахского хана не видели своего повелителя таким жалким, беспомощным. Даже громовой голос его звучал теперь по–другому.

Подавленные, удрученные, расходились вельможи по домам; никто уже не сомневался в том, что ожидает карабахцев.

Вагиф и Джамиль–ага, сразу же выехавшие в Тифлис, застали по возвращении большие перемены. Ибрагим–хана в Шуше не оказалось. Однажды утром по городу разнесся слух, что хан с семьей покинул город. Горожане, измученные голодом, давно потеряли интерес ко всему и не придали этой новости особого значения. Некоторые даже обрадовались, надеясь, что так будет лучше. Тысячи слухов носились по голодному городу. Прихода иранцев ждали с минуты на минуту — Агамухамед–шах с десятью тысячами всадников устремился к Шуше тотчас же, как только узнал о бегстве Ибрагим–хана.

Когда гонец принес известие, что шах подходит к городу, ужас объял людей. Но делать нечего — нового повелителя положено было встречать хлебом–солью. От каждой махаллы выделили по нескольку стариков — встречать шаха. Кязым и Аллахкулу тоже оказались в составе депутации. Вытащили из старинных сундуков одежду понаряднее, взяли хлеб–соль, тронулись.

Аллахкулу все спотыкался от страха, а Кязым невесело посмеивался, пытаясь утешить друга:

— Ничего, Аллахкулу, где наша не пропадала!.. Ты только держись крепче, еще поглядим, как оно получится!

— Да чего уж глядеть… Он ведь падишах, не кто–нибудь… Покажется ему что–нибудь не так, он тебе башку и оттяпает!..

— А пусть!.. Двум смертям не бывать, а одной не миновать!.. — Тем более вместе помирать станем!..

— Иди ты со своими шуточками!.. — Аллахкулу сердито покосился на друга.

Когда толпа аксакалов выходила из эриванских ворот, в ней уже насчитывалось несколько сот человек. Стоял жаркий летний день. Все были в поту: и от жары и от страха. Еле переставляя ноги, старики начали спускаться к деревне Шушикенд.

Внизу, между скалами, вздымалась пыль, это приближался шах. Он был еще шагах в ста, когда старики повалились на колени, протягивая вперед прикрытые салфетками подносы с хлебом–солью; поднять глаз никто не осмеливался. Кязым все же время от времени осторожно поглядывал вперед. Окутанные пылью, приближались всадники. Впереди всех ехал человек, похожий на пятнадцатилетнего подростка: тощее, хилое тело, гладкое, без единого волоска, лицо… Острые, рыскавшие по сторонам глаза непрестанно слезились, он то и дело вытирал их сухощавой, неестественно маленькой рукой. Больше всего Кязыму почему–то запомнились его тонкие губы. Кязым опустил голову и лишь немного погодя, оправившись от страха, решился поднять ее. Только сейчас он понял: этот тщедушный низкорослый человек с телом подростка и есть шах — на голове у него была корона, на груди драгоценные каменья, они ослепительно сверкали на солнце. Кязым сразу успокоился, почему–то ему казалось, что этот хилый, похожий на мальчика человек не может никому особенно навредить.