Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс

• Название: Штурман воздушных трасс
• Автор: Михаил Сухачёв
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Книга рассказывает о Герое Советского Союза генерал-майоре авиации Прокофьеве Гаврииле Михайловиче, его интересной судьбе, тесно связанной со становлением штурманской службы ВВС Советской Армии, об исполнении им своего интернационального долга во время гражданской войны в Испании, боевых делах прославленного авиатора в годы Великой Отечественной

---

Прокофьев пришел в себя и сразу попросил пить. Утолив жажду, он снова впал в забытье.

— Понесем на винтовках, — предложил старший из подрывников. Это был Шевченко.

— А отстреливаться чем?

— Отстреливаться с ним, — Шевченко показал на Прокофьева, — нельзя, если фашистов много. А если один-два, то и пистолетов хватит. Снимайте ремни, делайте носилки.

Сам он снял нижнюю рубаху и осторожно обернул ею раненое бедро Прокофьева.

Они двинулись на юг, куда отступал фронт. Часто менялись. Освободившийся шел впереди с пистолетами наготове. Шли быстро, потому что полковнику становилось все хуже. Он то метался, громко выкрикивая фамилии, то затихал, и каждый раз ребята со страхом думали, что это навсегда. Тогда они опускали его на землю и кто-нибудь прикладывал к груди Прокофьева ухо, выслушивая стук слабеющего сердца. Ребята были в отчаянии.

Странно, но немцы не попадались. Не было слышно и выстрелов. Когда подошли к мосту через реку Егорлык, Шевченко приказал всем оставаться в лесу, а сам направился к дороге. Спустя минут пятнадцать ребята увидели, как он одним махом выскочил из кустов и, выставив пистолеты, громко крикнул:

— Стой!

Скрипя тормозами, перед самым его носом остановилась полуторка. Первым выскочил из машины пожилой военный и поднял руки. Шофер, примерно таких же лет, в это время пытался вытащить из кабины винтовку.

— Но-но, папаша, не дури, — тронул его за плечо Шевченко, — перед тобой не фашист.

— Гитлер тебе папаша, — рявкнул шофер, — раз наставил оружие в грудь советскому человеку, значит фашист!

— Беда у нас — командир ранен, умирает. Надо срочно помочь, — сбавил тон Шевченко.

— Тогда вот он по части медицины, — тоже смягчившись, показал шофер на своего пассажира, до сих пор стоявшего с поднятыми руками.

— Откуда вы? — спросил Шевченко у шофера.

— Из Армавира, догоняем свой медсанбат, а теперь едем в Невинномысск. Больше некуда, дорога только одна.

Принесли Прокофьева. Доктор наклонился над ним, снял тряпки и осмотрел рану. Потом он подошел к кузову:

— Зина, бикс, сумку, стерилизатор, быстро! — Скомандовал так решительно, словно был в операционной. — Попробуем пока поддержать вашего командира. Но требуется срочная операция...

Невинномысск спешно эвакуировался. Многие здания были разрушены. Кое-где еще дымились обгоревшие остовы деревянных домов. Похоже, бомбили утром.

Городская больница, превращенная в госпиталь, тоже эвакуировалась. Метался от здания к машинам и обратно младший медперсонал, подгоняемый врачами, уже сидевшими в кабинах с пакетами и коробками на коленях. Поэтому, когда к подъезду подкатила полуторка, все удивленно уставились на нее.

— Нам нужна операционная и ваша помощь, — обратился врач, приехавший из Армавира, к своему коллеге.

— Исключено, милейший, все уже вот здесь, — показал тот на кузов автомашины.

— Но это случай, не терпящий отлагательства. Глубокое проникающее ранение. Возможно, началась гангрена.

— Я же вам сказал, это исключено, все дестерилизовано.

— Ну вот, слышите, — обернулся врач к Шевченко. — Просите вы.

— И попрошу, — решительно заявил тот и шагнул к машине. — А ну, вылезайте, — рванул дверцу кабины. — Это наш командир ранен, Герой Советского Союза! Понятно?

...Операция прошла благополучно. Местный врач последний раз чертыхнулся по поводу грубости со стороны Шевченко, бросил инструмент, на ходу стал снимать маску, фартук, бахилы.

Едва Прокофьева вывезли из операционной, совсем рядом грохнул взрыв. Потом еще... Между разрывами слышался гул самолетов. Шевченко прижал каталку с полковником к стенке и приказал всем лечь на пол. Слышно было, как при каждом взрыве вскрикивала медсестра Зина.

Но только прекратилась бомбежка, Шевченко поднялся и, к своему удивлению, не обнаружил ни врачей, ни Зины. Он кинулся к окну и увидел, как весь персонал убегал через двор.

— Догони! — скомандовал он одному из своих товарищей.

— Вы мне надоели, молодой человек! — накинулся местный врач на Шевченко, возвращаясь под конвоем. — Мы свое дело сделали и не хотим попасть в плен, как того, видимо, желаете вы. Пустите нас, мы доберемся к своим пешком.

— А как же полковник? И зачем пешком? Давайте погрузим командира на машину и поедем...

Не доезжая Минеральных Вод, они увидели у самой дороги санитарный самолет У-2. Летчик, размахивая шлемом, просил остановиться.

— Товарищи, помогите, кончился бензин, сел на вынужденную.

Бензина и у них было совсем мало. Шевченко предложил такой план. Он с Прокофьевым останется у самолета, бензин они добудут. А остальные пусть едут дальше. Однако вскоре подошла колонна машин. Возглавлял ее подполковник, который знал Прокофьева. Он сам приказал слить бензин понемногу со всех машин для самолета.

Консилиум пятигорских врачей сошелся на мнении, что ранение у Прокофьева тяжелое, надежд на скорое выздоровление нет, поэтому необходима эвакуация в тыл.

Длинным, кружным путем Прокофьева доставили в конце концов в Чкалов. Уже на следующий день в палату к нему вошел заместитель командующего ВВС округа:

— Ну, Гавриил Михайлович, от самого Ставрополя за вами гонимся по следу. Как только вы успеваете на одной ноге? Мне поручили проверить, как прошла эвакуация курсов. Проверил — все в порядке, кроме того, что пропал сам начальник. Каких только небылиц не наслушались о вас: погиб, попал в плен, ранен и умер по дороге. Хорошо, что их было много, потому и не верили ни одной. Пришлось организовать поиски. Курсы ваши застряли здесь недалеко, дожидаются своего командира.

Едва врачи разрешили Прокофьеву ходить, как он включился в организацию учебного процесса. Фронт требовал пополнения. Наши войска перешли в решительное наступление, гнали фашистов с родной земли, и в это был вклад Полтавских курсов, как их до сих пор называли. Некогда было Прокофьеву заниматься своим здоровьем, хотя бедро болело с каждым днем все сильнее и сильнее. В конце концов настал день, когда на обширном участке открылась плохо залеченная рана.

Заместитель командующего ВВС округа, приехавший с приятной миссией — поздравить Прокофьева с присвоением ему звания генерала, застал его в постели. Тут же было решено немедленно отправить Гавриила Михайловича в Москву.

...Главный хирург военного госпиталя, осмотрев рану, внес поправку в намерение Прокофьева немного подлечиться:

— Нет, уважаемый, подлечиться здесь не получится. Операция, и немедленно, если хотите остаться на своих двоих.

...Через две недели, едва врач намекнул о скорой выписке, Прокофьев настоятельно попросил сделать это тотчас, обязуясь, в свою очередь, строго выполнять все медицинские предписания...

Сколько раз он потом клялся врачам выполнять их указания! Клялся и не выполнял, откладывая на потом, когда станет легче на службе. Но легче не становилось. Наверное, поэтому до сих пор болит нога. Вот и сейчас в тесной кабине самолета СБ от неподвижности по всему бедру разлилась тупая боль. Хорошо хоть, что заканчивается полет.

Летчик в сумерках разыскал свой, краснодарский, аэродром и, несмотря на трудные условия, произвел мягкую посадку.

Гавриил Михайлович зашел в штаб с намерением записать себе на завтра еще одно мероприятие — разыскать личное дело и фотографию Анисимова. Несмотря на то что часто приходилось разъезжать, начальник штаба возил с собой личные дела постоянного состава, и тех, кто жив, и тех, кто еще не вернулся, и тех, кто уже не вернется никогда.

То, что в такой поздний час в штабе еще работали, не удивило генерала. Курсы возвратились сюда совсем недавно, после освобождения Краснодара. Поскольку военный городок был полностью разрушен, люди восстанавливали его, не считаясь со временем.

Уже через четверть часа на стол Прокофьеву положили тонкую папку с красиво выведенной надписью: «Личное дело летчика-инструктора лейтенанта Анисимова». Генерал развернул ее, и с фотографии на него глянул молодой, похоже, с трудом удерживающий улыбку летчик. А дальше были скупые анкетные данные: имя, отчество, фамилия, национальность, год рождения — 1922-й.

— Двадцать второй, двадцать второй, — задумчиво повторил генерал, — в трудное время ты родился, лейтенант. А какое это время было для меня?..

Дорога из детства

Весной двадцать второго он закончил в Кадоме школу фабрично-заводского ученичества. Отец сначала очень обрадовался первому в семье документу, удостоверяющему, что «Прокофьев Гавриил Михайлович сдал экзаменационную работу с оценкой «отлично» и получил специальность широкого профиля». Но разобравшись, что из всех приобретенных сыном специальностей в деревне пригодно только кузнечное дело, Прокофьев-старший огорчился. У них в селе Белом есть старый кузнец, которому Ганька и в подметки не годится со своим документом.