Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс

• Название: Штурман воздушных трасс
• Автор: Михаил Сухачёв
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Книга рассказывает о Герое Советского Союза генерал-майоре авиации Прокофьеве Гаврииле Михайловиче, его интересной судьбе, тесно связанной со становлением штурманской службы ВВС Советской Армии, об исполнении им своего интернационального долга во время гражданской войны в Испании, боевых делах прославленного авиатора в годы Великой Отечественной

---

Гавриил и сам не цеплялся за деревню. Вместе с Пашей Сухиным, другом по школе, они решили уйти в город и поступить на завод. Мысль о рабочей профессии, а вместе с ней и о городской жизни еще в ФЗУ овладела сознанием ребят. Преградой были родители.

— За легкой жизнью тянешься. Негоже нам от земли отрываться, Ганька. Не смей и думать, — пресек просьбу отец.

— Знаем мы город, пьянство одно и разврат, — вмешалась мать, хотя в городе никогда не была.

Выручил ребят преподаватель школы, которого они просили попробовать уговорить родителей.

— Попробуем, — хитро подмигнул тот и подтолкнул ребят к дому.

Как и когда он успел уговорить, ребята не знали, только вечером Прокофьев-старший подозвал Гавриила и, словно давно это решил, твердо сказал:

— Пойдешь в Выксу. Деревня тебе ни к чему. Вот письмо от преподавателя ФЗУ его приятелю на завод. Будешь стараться — станешь Гавриилом Михайловичем. Не будешь — вернешься в деревню Ганькой на всю жизнь. Собирать в дорогу нечего. Дам два с полтиной, мать пшена с полпудика наскребет. Что соберут Сухину, не знаю. Завтра на зорьке — с богом.

Утром все собрались у дома Сухиных.

— Вот на солнце идите, через село Ермиш на Тенгушево, верст тридцать пять — сорок, а там, говорят, узкоколейка ведет на Выксу. Сколько верст до нее и где она, это Выкса, пес ее знает, не был там, — сказал на дорогу отец Паши Сухина.

К вечеру третьего дня, уже не веря, что этот безлюдный путь когда-нибудь кончится, ребята вошли в Выксу. Узнав, где находится завод, они свернули с узкоколейки.

Мастер Иконников, к которому было рекомендательное письмо, работал в другой смене. Глядя на притихших, измученных ребят, вахтер окликнул кого-то в окно.

— Иван, зайди, тут по твоей части!

К ним подошел широкоплечий парень.

— Уляшин, Иван, — протянул он руку Прокофьеву и Сухину, — секретарь комсомольской ячейки механического цеха.

Выслушав ребят, он сказал:

— Это мы завтра обмозгуем, а вот где вас сегодня устроить ночевать? Взял бы к себе, да у нас семьища — пола не хватает всех разместить на ночь. И вам деваться некуда... Пошли, что-нибудь придумаем.

Войдя в одноэтажный бревенчатый дом, ребята остановились у двери под любопытными взглядами большого уляшинского семейства. Иван обратился к отцу:

— Батя, это ребята из деревни, хотят стать рабочими. Не знаю, где их устроить ночевать. Что скажешь?

Из-за стола поднялся высокий, кряжистый мужчина.

— Что скажу? Не на улице же им оставаться. Как насчет чердака? — обратился он к ребятам.

Те согласно кивнули головами...

На заводе их поначалу устроили расчищать территорию предприятия. Тогда же по настоянию уездного комитета комсомола записали учиться на рабфаке. Затем перевели на постоянную работу слесарями четвертого разряда с окладом тридцать рублей. Это казалось целым состоянием. Однако вечером, в день получки, когда они отослали часть денег родителям и купили по паре старых башмаков взамен своих окончательно развалившихся, подсчеты показали, что вместо отдельной комнаты, как мечтали, придется снять только отдельные койки.

На окраине Выксы за двадцать пять рублей они сняли ночлег и питание на завтрак и ужин. Глубокой осенью хозяева впустили на «фатеру» еще одного рабочего с женой. Теперь спали, занимая весь пол бревенчатого дома. Теснота не очень огорчала, тем более что после смены ребята шли на занятия в заводской красный уголок, где собирались рабфаковцы и можно было поспорить по любому вопросу физики, литературы или о сроках мировой социалистической революции...

После окончания рабфака Уляшин поинтересовался планами ребят.

— В Москву, учиться, — за двоих ответил Сухин.

— Почему в Москву и почему учиться? — возразил Гавриил. — Можно и работать, и учиться.

— Столица! — торжественно произнес Павел. — Выбирай институт на свой вкус и цвет, да и работу тоже.

Он лукавил. Оба знали, что в Москве с работой туго. Совсем недавно Павел расхваливал романтику рабочей профессии, а теперь говорил только о романтике учебы, как будто эти вещи несовместимы. Склонный к постоянству, Гавриил не одобрял такие резкие повороты, хотя сознавал, что когда-то надо все же получить солидное образование. Но какое? На этот вопрос он еще не был готов ответить. Это должно было определиться в работе.

После окончания рабфака приобрели значение призывы друзей, уехавших из Выксы в другие города страны. Один приглашал в Москву, другой расписывал гигантские стройки Златоуста, третий сулил золотые горы в Донбассе. Павел настаивал на Москве. Гавриил мечтал о больших стройках на Урале, поэтому предлагал Златоуст.

Защита своей точки зрения затягивалась и превращалась в упрямство.

— А вы киньте в шапку две записки, — предложил кто-то из друзей.

— Давай пиши, я согласен, — стащил с головы свою шапку Сухин.

Еще немного поспорили, кому первому тянуть жребий. Это был последний спор о судьбе, которая таилась в шапке, коряво выведенная на клочке бумаги.

— Ну вот, твоя взяла, — с сожалением сказал Гавриил, прочитав в записке «Москва».

...Приехав в столицу, ребята остановились у приятеля, занимавшего комнату в доме на углу Рыбного переулка и Сретенки. На другой день он проводил их до Рахмановского переулка, где помещалась биржа труда. Увидев громадную очередь безработных, Гавриил пожалел, что не уговорил друга поехать в Златоуст.

Каждый день, рано утром, они приходили сюда, чтобы услышать, как сотрудник биржи объявляет, куда и сколько требуется людей на работу. По неопытности ребята первыми поднимали свои карточки безработных в знак согласия. Но со временем поняли, что сначала предлагают самые невыгодные места. Так они успели поработать слесарями, грузчиками, землекопами. Потом, постигнув тонкости биржевой конъюнктуры, стали выбирать занятие по вкусу.

Пришло время определяться на постоянную работу. Гавриил мечтал попасть на завод АМО. Его покорили громыхающие, деловито снующие автомобили. Павел смотрел на них равнодушно. И видно, судьба распорядилась справедливо, когда однажды заводу АМО потребовался только один человек для обрубки деталей. Гавриил даже не спросил, что это за работа и на какой срок...

Право на собственные крылья

Малоразговорчивый, но трудолюбивый Гавриил быстро завоевал авторитет у своих товарищей по заводу и доверие райкома комсомола, поручившего ему вербовку молодых рабочих в военные училища. Слушая убедительные доводы своего агитатора о необходимости укрепления Красной Армии, ребята записывались в училища охотно. Но все чаще Гавриилу приходилось слышать встречный смущающий его вопрос: «А сам-то ты как?» Впервые услышав это, он ответил, что скоро тоже пойдет. Однако ребята уходили, а Гавриил пока оставался, хотя себя он давно «сагитировал» в Военно-Морской Флот. Ему хотелось учиться в ленинградском училище ВМФ имени Ф. Э. Дзержинского. Но туда не было разнарядки, и это приводило Гавриила в отчаяние, потому что многим такое длительное его выжидание могло показаться странным.

Когда, наконец, пришел долгожданный запрос на двенадцать человек в ленинградское училище, Прокофьев первым поставил свою фамилию, первым пошел и на медицинскую комиссию. Там он и услышал слова врача-рентгенолога, обращенные к медицинской сестре:

— Справку на первого отложите в сторону.

Когда врач, выйдя из кабинета, стал раздавать ребятам справки, у Гавриила появилось предчувствие чего-то недоброго.

— А вам, юноша, — врач обнял Прокофьева за плечи, — дорога на флот заказана. Пока. Со здоровьицем у вас не все в порядке. Годик-другой нужно подлечиться, а там, надо полагать, молодость и медицина помогут вам открыть шлагбаум в запретную сейчас для вас зону. Вот так-с. Вы мужчина, не огорчайтесь. Сколько, скажу я вам, великолепных мирных профессий! Вот хотя бы наша, гуманнейшая...

Гавриил уже не слышал. Смесь обиды, недоверия, злости захлестнула сознание, мешая воспринимать слова шедшего рядом доброго человека в белом халате.

Происшедшее не укладывалось в голове. Много лет лелеянная мечта в один миг рушилась решением одного человека, заглянувшего через зеленовато-мутный экран в его грудную клетку. Да мог же врач и ошибиться! Мог и рентгеновский аппарат что-то неверно показать. Ведь сам он чувствует себя хорошо!

Выйдя из поликлиники, Гавриил в нерешительности остановился. Куда идти? На завод? А что он скажет мастеру, с которым почти распрощался, уверенный, что для него-то, комсомольского активиста, нет и не может быть преград. И какие слова он скажет ребятам? Даже стыдно показаться им на глаза. Кто поверит, что он, здоровяк, не прошел комиссию по причине хилости организма? Одна надежда на время. Оно лечит и болезни и горечь утраченных грез.